Голос звучал надменно, самодовольно.

Рука Джейн рефлекторно сжала спинку стула.

– Истребление? Ты говоришь, что остальные астронавты в смертельной опасности?

– Доктор Джейн Холлоуэй, я жду от тебя предотвращения надвигающейся катастрофы.

– Как? Скажи мне как. Скажи, что я должна делать. Что за опасность?

– Жди. Я отправляю данные.

Джейн пошатнулась. Жужжание у нее в голове звучало все громче. Понимание проникало внутрь ее с новой, волнующей остротой. Она ощущала вибрацию с силой, дотоле неведомой. Она чувствовала полет каждой крошечной пчелки. Она чувствовала, как создаются связи, как отдельные нейроны выстреливают гораздо быстрее, чем, по идее, могут. Она чувствовала себя отделенной от себя самой, отрешенно наблюдающей, а в это время пространство между ее ушами расширялось для восприятия…

Она ахнула. Ее сознание заполнили трехмерные карты интерьера «Цели» в сопровождении чего-то наподобие описания функций и содержимого каждого сектора. Она упала на четвереньки и попыталась как-то справиться с потоком информации.

– О боже… – прохрипела она.

– Если хочешь, я бы с признательностью обсудил существование божественных форм жизни, но, быть может, нам лучше поговорить о более насущных делах? Было бы предпочтительно отложить этот разговор на какое-то время до полного запечатления приказа и запоминания картины управления. Однако в данный момент это жизненно важно. Ты готова приступить?

– Нет! Просто… перестань! – Джейн извивалась на шершавом, пыльном полу хижины, сжимая руками голову. Маленькие сверкающие пчелки вырастали внутри, производили связи, что-то переписывали и оставляли после себя горящие следы, передавая данные. – Останови этих пчел! Пожалуйста! Это чересчур!

– Доктор Джейн Холлоуэй, тебе тяжело. Я помогу.

Джейн ощутила подъем, облегчение, уменьшение боли. Она открыла глаза в темноте, но эта перемена ее не испугала, а только вызвала любопытство. Ей казалось, что ее обняли, ей было тепло и спокойно. Это было чудесно, но и пугающе.

– Что ты сделал со мной?

– Я просто разделил мыслительные слои. Ты по-прежнему там, но еще и здесь. Я не осмеливаюсь слишком долго держать тебя без прикрытия. Это могло бы вызвать когнитивный диссонанс. Я не знаю, как ваш вид может отреагировать на подобное вмешательство.

У Джейн было такое ощущение, что она уходит все дальше и дальше от реальности.

– Здесь – это где?

– Со мной.

– Где ты? Физически?

– Я здесь.

Это существо явно предпочитало обтекаемые, двусмысленные ответы. Если бы ситуация не была настолько экстремальной, Джейн бы весело расхохоталась.

– Что это за форма общения? Как мы это делаем?

– Я проник в дремлющий участок твоего головного мозга. Стимуляция этой области активирует ранее невыраженный генетический материал, что, в свою очередь, возбуждает текущие структурные улучшения, облегчающие данный метод общения. Коротко говоря, мое экспертное вмешательство мне подсказывает, что у тебя происходят ускоренные эволюционные изменения.

Джейн слышала слова. Она улавливала их значение. Но она не могла понять их смысл.

А голос продолжал без остановки:

– Это любопытство. Ты концептуально знаешь об индивидуумах в твоем мире с такой способностью, однако создается такое впечатление, что ваша цивилизация решительно отрицает саму возможность существования такой способности. Подобная близорукость – преграда на пути прогресса вашего мира. Недостаток науки – если не воображения. И все же в целом все вы шестеро обучены стандартам научных исследований. Ваш вид исчезает, доктор Джейн Холлоуэй.

Джейн сглотнула подступивший к горлу ком.

– Ты и с другими так общаешься?

– Нет. Это невозможно.

– Почему?

– Я способен просматривать чужие мысли и воспоминания, что-то узнавать – в ограниченном масштабе, но я не могу с ними общаться. Быть может, со временем это станет возможно. Им не дается менсентентийский. Это мешает общению.

Джейн силилась уловить ход мыслей незнакомца.

– Менсентентийский?

– Общий язык.

– Что? Послушай, ты должен объясниться. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Я бы посоветовал более сдержанное, спокойное отношение, доктор Джейн Холлоуэй. Я не учитель. Я не получил требуемых инструкций.

Джейн сделала глубокий вдох, чтобы подавить нарастающее раздражение, и продолжала:

– Пожалуйста, скажи мне, что тебе известно о менсентентийском.

– Я буду краток. Загрузка почти завершена. Ты должна вернуться. Общий язык пребывал внутри тебя в дремлющем состоянии, он был компонентом генетической памяти, данной тебе Кунабулой.

– Генетической памяти.

Голос издал нечто наподобие вздоха и продолжил рассказ:

– У большинства видов генетическая память пробуждается в период пубертатных изменений и означает готовность вступить в общение с теми, кто находится за пределами их собственного вида. Твоя конверсия произошла почти спонтанно. Это довольно уникально и скорее всего является результатом твоего широкого лингвистического опыта. Когда я наблюдал это пробуждение, я усилил мои попытки общения, что в итоге привело к успеху. Я должен сказать, что Септилии были очень огорчены тем, что менсентентийский в вашем мире не работает. Огорчило их и то, что вы там не были хорошими слугами, что ваш мир пребывает в состоянии такого хаоса и на грани экологического коллапса…

«Кунабула? Септилии?» От наплыва информации у Джейн кружилась голова.

– Постой, – прервала она своего невидимого собеседника, – ты говоришь, что символы… и сейчас мы общаемся на менсентентийском?

– Пора, доктор Джейн Холлоуэй. Ты проснешься с полным пониманием устройства этого судна и должна незамедлительно действовать. Тебе станет ясно, как следует действовать. Пока мы не можем общаться в то время, когда ты в сознании, но если станешь слушать, то будешь слышать мои сообщения. Я буду предлагать помощь, когда смогу. Теперь ступай.

– Погоди. Назови мне свое имя!

– Я Губернавити. Эй’Брай.

– Эйиии-Брай? – машинально повторила Джейн, чтобы удостовериться в том, что она верно расслышала все нюансы звучания имени и в дальнейшем будет помнить и произносить его верно. Но ответа не последовало. К ней вернулась страшная боль.

Первым вошел Берген, и сразу зажегся свет. Его поприветствовал негромкий звук – выброс воздуха. Это была еще одна просторная, объемистая кладовая, от пола до потолка заставленная цилиндрическими резервуарами – все они были одного цвета, как и все прочее на этом корабле.

– Почему-то я ожидал, что интерьер инопланетного корабля окажется поинтереснее, – заметил Уолш.

– Да уж. – Берген глянул на Уолша, когда они пошли по извилистому проходу, чтобы понять, как далеко он уходит. Проходы в этой кладовой лежали не по привычным прямым линиям. – Что ты думаешь насчет того, что сказала Джейн?

– Подожду, что скажет Варма, – произнес Уолш таким тоном, что стало ясно: обсуждение закончено. – Как думаешь, что в этих бочках?

Берген зевнул и пожал плечами.

– Что-то такое, что и мы бы держали в резервуарах, наверное. Вода, сжатые газы, какое-то топливо. Чтобы наполнить корабль такого размера воздухом, нужно чертовски много газа. Не сомневаюсь, Джейн разберется. Она большой специалист.

Он опять пожал плечами, нахмурился и удержался от смеха.

Он скосил глаза на Уолша, чтобы посмотреть, заметил ли Уолш выражение его лица или высказывание насчет Джейн. Не заметил. Уолш пристально разглядывал что-то вроде вентиля на одном из резервуаров. Он снял ранец и лямки дыхательного аппарата и низко наклонился к резервуару в забавной позе. Для полноты картины ему не хватало только большущей лупы. Представив себе это, Берген фыркнул от смеха.

– Кстати, о воздухе – тут даже что-то вроде сквознячка, чувствуешь? – Уолш чуть заметно покачнулся и усмехнулся. Это было странно. Уолш никогда не улыбался. – Приятно – после десяти месяцев в затхлом воздухе и тесноте нашего треклятого чайника.