Сказки участкового.

История первая.

О вкусной и здоровой пище.

Зовут меня Емеля. Да. Вот такое имечко. Наверное, папа в детстве сказок перечитал. Я его как-то раз спросил - за что? На что он ответил, что, мол, Емельян для нас, Удальцовых, это самое правильное имя.

Ну, папа! Сам-то, поди, просто Николай.

Сейчас я думаю, что именно имя и определило всю мою жизнь и все те события, которые в ней происходили. Началось всё с детсада и со школы. Дразнили меня нещадно все кому не лень, на что я постоянно отзывался кулаками, а поскольку ростом я всегда был невелик, то и доставалось мне куда как чаще, чем моим обидчикам. Папа посмотрел на мои синяки, похмыкал, да и отвёл меня в секцию самбо. Тренером в ней работал наш сосед и бывший участковый, дядя Степан. Не тот, про которого были стихи, ростом тренер не вышел, но тоже очень хороший и душевный человек. Вот с подачи дяди Стёпы я и решил стать милиционером.

Про учёбу в в институте МВД рассказывать не буду. А начну я... тьфу! Как-то "по-книжному" получается.

Итак. Докладываю. Лейтенант милиции Емельян Николаевич Удальцов, двадцать два года отроду, не женат, в данный момент направляюсь к первому месту службы. В славный город Засарайск, где ждет меня "не пыльная" работёнка в должности участкового уполномоченного. А что, неплохое начало будущей карьеры. Понимаю - звучит не ахти, но что поделать. Так сказать едет молодой специалист, дабы "потоптать землю-матушку".

Родители мои на итоги распределения отреагировали по-разному. Папа, как обычно, хмыкнул и полез за атласом, а мама, только услышав жутко провинциальное название городка, едва не залилась слезами.

А я не могу, когда моя мама плачет! Пришлось дать обещание звонить каждый день, писать письма (тоже каждый день) и не связываться с хулиганами.

Папа в этот момент укоризненно посмотрел на маму, но промолчал. А потом отыскал моё будущее место службы на карте. Увидев, что Засарайск находится не в Сибири, а по эту сторону от Урала, мама приободрилась, а папа вооружился лупой и сделал несколько замечательных открытий.

Во-первых, железная дорога до данного городка не доходит, а заканчивается на станции Вявь.

Во-вторых, через эту станцию протекает река под названием Зязь, на берегах которой, заодно, и стоит мой (мысленно он уже был моим!) Засарайск.

И, в-третьих, пристальное разглядывание карты показало, что оная речка, петляя, тянется ещё на тысячу километров и впадает... куда бы вы думали? Правильно. Прямиком в Ледовитый океан. И никаких городков за, простите за тавтологию, за Засарайском больше нет!

Э-эх! Занесло вас, товарищ лейтенант, в настоящий медвежий угол.

Пригородный поезд неспешно ковыляет по рельсам и, останавливаясь у каждого столба, скрипит старыми ободранными вагонами, битком набитыми разношерстой толпой, неохотно постукивая колесными парами на стыках рельс. Народ сидит на лавках, толпится в проходах. Кого только здесь нет. Дачники с корзинами, и ведрами, рыболовы-любители и просто любители активного отдыха на лоне дикой природы. Студенты едущие домой на выходные, веселой компанией занявшие две последние плацкарты. Дембеля, пьяные до изумления и бесчувствия, бережно упакованные добросердечными гражданами на багажные полки и регулярно, при каждой остановке состава с жутким грохотом, падающие с них на головы этих самых граждан.

К счастью мне удалось вовремя оккупировать вторую полку и потому путешествую с некоторым подобием комфорта. Подо мной, на "боковушке" пристроились трое рыбаков, решивших не терять времени даром и начавших процесс, едва поезд отошел от вокзала. Однако, пьют они довольно умеренно, за три часа это всего лишь третья бутылка и восьмая или девятая по счету, безусловно, правдивая рыбацкая история.

Впрочем, старая кожанка, новенькие джинсы, туристический рюкзак и большая дорожная сумка никоим образом не выдают моей принадлежности к "внутренним органам" и окружающие граждане присутствия в своих рядах свежеиспеченного сотрудника доблестной милиции совершенно не стесняются.

- Через пять минут станция - зычным голосом оповещает пассажиров крупногабаритная проводница.

Похоже, никого во всем вагоне факт приближения к вышеозначенному населенному пункту не волнует. Хотя нет, где то в середине вагона начинается шевеление, сопровождающееся совершенно нецензурной (как будто бывает еще и цензурная) бранью. Маленькая, худенькая старушонка божий одуванчик в огромных резиновых сапогах и канареечно-желтом китайском пуховике невозмутимо и неторопливо продвигается к выходу и народ перед ней почтительно расступается. Причина столь уважительного отношения к старшим однако кроется отнюдь не в хорошем воспитании граждан, а в широких деревянных граблях кои бабуся тащит на плече совершенно не обращая внимания на то, какой эффект производит ее сельхоз инвентарь на зазевавшихся пассажиров.

- Мать - ты бы грабли как-нибудь по-другому взяла - подает голос высокий, сухощавый мужик в старом солдатском камуфляже.

- Ась? - старушка резко разворачивается, почему-то совершенно в противоположную сторону, пригнуться мужик просто не успевает - чего сказал то, сынок?

- Ничего мать - бормочет камуфлированный, потирая ушибленный затылок - говорю, хорошо еще ты косу с собой не везешь.

Народ в бабусином кильватере снова торопится занять освободившееся пространство, и вскоре вагон вновь забит до отказа.

Локомотив дёрнул состав, старый плацкартный вагон заскрипел, а я только плотнее закутался в тощее казённое одеяло. После областного центра пассажиров, что ехали со мной в этом, развесёлом вагоне, резко поубавилось. Исчезли пьяные дембеля, потом пропали дачники с граблями и тяпками и даже проводница - толстая, неопрятная и громогласная баба, перестала появляться. Только горячий титан у её купе свидетельствовал о том, что она ещё здесь. А после этого полустанка, как его... Мозь, я тут, похоже, остался совсем один.

Вагон прогромыхал на стрелке, тусклый свет лампочки пару раз мигнул и отключился. Холодно, неуютно и, почему-то, страшновато. За окном так и вовсе серо, мрачно и туманно, а развалины, которые по какому-то недоразумению, именовались полустанками, навевали мысли о войне.

Вот так, под ритмичный стук колёс я и заснул.

- Молодой человек, просыпаемся, просыпаемся! Подъезжаем, конечная.

"Поезд дальше не идёт"

Ещё не успев открыть глаза, сострил я и проснулся.

- А-ах!

Контраст со вчерашним вечером был потрясающим. Яркое утреннее солнце заливало светом вагон, отчего он казался новее, целее и блестящее, да и проводница выглядела милой женщиной, слегка за пятьдесят.

- Доброе утро, молодой человек. Поднимайтесь, через полчаса Вявь. Я вам сейчас чайку принесу.

Настроение от таких слов стало ещё лучше, а когда я посмотрел в окно, все былые тревоги рассеялись окончательно. Угрюмые тёмные ельники и тоскливые туманные болота, сквозь которые вчера весь день пробирался по одноколейке наш поезд, исчезли, уступив место светлому березняку.

- А зелень то, зелень!

Несмотря на начало мая, снега здесь, на севере, почему то не было, и вовсю зеленела молодая свежая листва. Списав это дело на глобальное потепление, я засвистел весёлую мелодию и, выудив из сумки, полотенце, вприпрыжку поскакал в туалет.

- Эге-ге-гей! Берегись, преступность Засарайная! Я еду!

Я успел выпить два стакана чая, поболтать с проводницей о том, о сём и угостить добрую женщину московскими конфетами, два кулька которых в мой битком набитый тёплыми вещами рюкзак, положила мама. Про город проводница не знала ничего, сказав, что она не местная и добавила, что сюда, в Вявь, скоро поезда могут совсем отменить.