Он был настойчив и убедителен и, когда подметил перемену в настроении, едва стрелка весов приблизилась к середине и равновесно закачалась с готовностью двинуться в любую из сторон, ему всё же удалось склонить её в сторону своей аргументации. Тогда он бросил на ближнюю к нему чашу в качестве 'козырного туза' весь припас 'сгущёнки', которую решил пожертвовать диким гуннам, лишь бы настоять на своей вице-Командорской воле. Так ему тогда и удалось одержать верх над самыми горластыми и упёртыми, будучи горячо поддержанным малолетним контингентом* из голодных сладкоежек. Старшая из дочек Мара с глазу на глаз при выходе радостно выразила своё восхищение его даром убеждения в, казалось бы, неразрешимом споре: 'Ну, ты, пап, и мастер убалтывать!..'
Когда умиротворённые спорщики вышли их штабной палатки, погодный кризис ещё более усугубился, всё крепчающий ветер стал порывист. И пока они споро собирались, выходить уже не стоило: слишком сумрачно, опасно и поздновато, вернее, - 'уже рано'. Но он их так накрутил, что их уже было не остановить,- аки ветхоЗаветный Моисей, он сам 'заточил на исход' и не стал перечить общему стремлению,- так вдохновились розданной на разграбление 'сгущёнкой'. В крайности они могли пристать к берегу в любом подходящем месте. Уходили, хотя и в сумерках, но ещё засветло на парусах,- под ветер. Первыми авангардно*-самостийно выскочили самые опытные, взрослые и борзые. Вице-Командор в надёге на извечный русский 'АВОСЬ!' об руку с удачей да под девизом: 'НЕБОСЬ!' отходил в арьергарде* флотилии,- с гружёным автоботом на буксире; с малышнёй на борту да со всеми калеками.
Единственной боевой единицей был он сам, да некий симпотный парень из старших, имени которого теперь и не припомнить. Он оказался единственным из кадровой верхушки, который, видя незавидно-ущербное положение арьергарда, не устремился вслед авангарду, а держался рядом, опекая ради страховки слабое звено общей цепочки и, выказывая исключительную зрелость и ответственность, действовал вполне здраво и умело.
Два-Весла-Капитан подметил, что шедшая налегке головная шлюпка удачно взяла ветер, одним галсом выходя к северо-западному мысу. Никакой свисток за шумом ветра и волн помочь уже не мог. Тяжёлые сумерки накрывали акваторию, и в них за мысом в дымке растворяясь, таяли паруса двух удачливых шлюпок, уходящих за мыс,- под прикрытие возвышенного берега.
Шлюпку арьергарда из-за авто-бота и хилой команды опять изрядно дрейфовало,- теперь уже в сторону покинутого Р-да. Повороты удавались плохо: сбродная команда действовала вразброд. В результате кто-то упустил весло за борт, и пока его вылавливали, ялик на курсе бакштаг** стало валить порывом ветра на левый борт. О-Мэйган, чтоб не 'кильнуться' дном кверху, скомандовал спуск сдвоено-разрезного фока-с-кливером,** пришнурованного к 3-метровому рейкУ** с древесной накладкой**. Но непутёвые балбесы на баке** у мачты, отдав фал,** удерживающий реёк на 4-метровой высоте, не стали его травить, как положено, а попросту бросили снасть. В итоге 4-метровый реёк вместе с мокрыми парусами рухнул с 4-метровой высоты прямо на голову 7-летней Руре, сидевшей на корме у левого борта. Оглушённая нежданным и сильным ударом, она сумела удержаться от падения за борт с помощью поддержавшего её со спины отца. Она стойко вынесла этот удар свыше и, когда разъярённый папик ринулся на бак разбираться с виновниками, он увидел их в угаре веселья пожирающими сгущёнку. Особо отличился малолетний Т-н, неряшливо-торопливо доедавший свою пайку сгущёнки, чем крайне насмешил баковую команду. Вот когда он рассвирепел по-настоящему и выказал праведный гнев: они явно заслужили, чтоб их без разбора отхлестали линьком. Но, не единожды поротые кедом, на него не особо обиделись.
Неуправляемую шлюпку-без-хода болтало волнами над глубинами от 15 до 20 м (по карте). Только вынули из воды весло, как сверху припожалорало рангоутное древо** с полотнищами парусов. Когда его снова подняли, шлюпку снова стало валить и кренить. Брать рифы не стали, а разоблачившись от парусов, по команде взялись за вёсла. Вторая отставшая шлюпка, не вписавшись в манёвр авангарда, последовала их примеру. Кругом быстро темнело и, пока ушли они не так далеко и берег оставался в пределах видимости, Два-Весла-Капитан дал команду поворачивать к суше - ничего другого не оставалось: гнаться за авангардом в непогоду по темноте было бы вовсе самоубийственно. Приставали к знакомому бережку почти на ощупь в кромешной тьме. Подошла следом и другая 'четвёрка'. Безо всяческих удобств расположились на раскинутых по песочку мокрых парусах,- мокрые, усталые, голодные, холодные - куда как эксклюзивен отдых...
Теплоход так и не пришел, врач с аптечкой так и не прибыл. Командор так и не объявился. Личный состав вместе с мат-частью располовинен надвое. Накормить подопечных нечем, и вообще ему не до того.
Вице-Комадор одним глазом поглядывал на темнеющий силуэт мощной сопки, мысом выдающейся на запад, за которой пролегал мелководный пролив, вовсе непригодный для навигации.*. За проливом лежал о-в П-ва,- вот он и прикидывал в воображении, мог ли оторвавшийся авангард двинуться дальше в сторону лагеря: затемно и в непогодь, оставив позади два яла с малышнёй и болящими девчатами. Вот это вряд ли. Стало быть, пристали за мысом к бережку, на коем их и можно застать. Он уже глазо-мерно примерялся расстояние до гребня и прикидывал потребное время. Он уже почти готов был решиться идти хоть всю ночь в потёмках,- лишь бы всё срослось-как-надо. Но другим глазом он поглядывал на болящую девицу и пытался решить, что выделить в приоритет.* И тут ему вспомнилось, как, было дело,- у его супруги из числа спортсменок лопнул яичник, и она едва не отдала концы. Теперь ему приходилось, едва ли не разубеждать себя в том, что подобное могло случиться от нагрузок при гребле. Прежде он предпочёл разобраться со второй проблемой, а после хоть до утра шагать через сопку в поиске блудных гребцов.
Просто на его попечении нежданно оказалась неизвестно чем больная,- в невесть какой стадии недомогания, и ему поневоле пришлось в начале ночи без фонаря бродить с ней наудачу по бивакам* отдыхающих в поисках врача, пока им не посчастливилось отыскать врача из соседнего региона, который будто бы в насмешку оказался паталого-анатомом.* Оный медикус вполне проникся серьёзностью момента, пальпируя и опрашивая нежданную пациентку,- симуляции он не выявил, но с диагнозом определиться затруднился. На вопрос, может ли это быть недоразумение с яичником, он ответствовал вполне утвердительно и порекомендовал поскорее доставить пациентку в больницу.
М-Мэнго доводилось прежде слышать, что на острове имеет место быть воинскому фельдшеру, обихаживающему воинство, обслуживающее локационную станцию на вершине южной горы. Но где и как его теперь искать в ночи. А найдёшь, он, ежели и не пьян, может заявить, что он 'не копенгаген',- всё-таки не врач. О-Мэнго и самому довелось смолоду полтора года непрестанно заниматься излечением болящих в мед-пункте кадрированного арт-полка в бытость свою сан-инструктором, по функционалу, близком к фельдшерскому уровню, хотя и не целительствовать, то в круглосуточном режиме оказывать потребную помощь как амбулаторно, так и в стационаре. И это настолько неплохо ему удавалось, что порой он даже подумывал: а не развить ли сию стезю на гражданке? Но теперь это помочь не могло, пожалуй,- зато он вполне понимал, что теперь ему приходится иметь дело не просто с отдалёнными последствиями вероятного нездоровья женского организма, а и с непосредственной угрозой жизни.
Мейгану-М. не осталось ничего другого, как оставив табор басмачей вместе с дочерьми, бездорожно почти вслепую переться за соку по хаотично заросшему возвышенному рельефу на паромную переправу в посёлке вместе с едва знакомой почти девицей, которую в банде никто не признавал за свою, а относились к ней, как к случайно-залётной. Ему и самому доводилось бывать в подобной роли. Едва различая некогда давно хоженую им дорогу, переполошив всех собак в округе, они упорно продвигались в ночи на северную сторону острова - к зачаткам цивилизации. Ни фонаря в руках, ни звезд, ни луны на небе, затянутом облаками.
