- Нет, Мира, нет,… Не надо, я не жалею. Так надо было. Я просил прощения, я попросил у бабушки прощения, сегодня. Она простит, я знаю. Я хочу, чтобы она простила. Так надо было, чтобы была Ты, чтобы я тебя встретил, чтобы нашёл. Мира, так должно было быть. – Он неожиданно замолчал, легко касаясь солёными губами моих волос, не отрываясь и не отталкивая…
- «Я так сильно люблю тебя, братик…так сильно люблю», – то, что я безумно хотела, но не смела произнести вслух.
Комментарий к Глава 22 Эта была очень тяжёлая глава для меня, поэтому я надеюсь на читателей, которые поддержат меня и не будут сильно ругать, если я не оправдала ваших ожиданий)
====== Глава 23 ======
ВЛАД.
Весна не подкрадывалась незаметно, напротив, она пришла бурно – страстно зазеленели непокрытые деревья, скрывая обезображенные холодом сучья прекрасной молодой листвой, ковёр застенчивых полевых цветов застелил промёрзлую снежной старухой землю… или я ошибаюсь и всё было естественным вялотекущим межсезоньем, которое осталось незамеченным моими глазами, теперь всё больше устремляющимися вдаль избегая встречи с теплотой, затаившейся в глубине ореховых глаз.
Апрель непривычно тёплый в этом странном году не согревал меня совершенно, я как никогда раньше желал быть неразлучным с сестрой, но её, теперь постоянно льнущий ко мне взгляд, который переполнял мою тёмную душу невыразимым восторгом, отдалял меня сильнее, чем могла бы удержать на расстоянии от неё разрушающая меня холодность.
Организовать собственную выставку для сестры теперь было не только идеей воплощения её тайной мечты, но и способом вернуть себе мимолётное спокойствие, которого я постепенно лишался, словно воды, не сжимающейся в моих бессильных ладонях, шаловливо просачивающейся меж дрожащих пальцев. Я чувствовал, что слабею, и уже довольно близок к падению, но держался непоколебимой стеной её доверия, что было моим спасением и моим наказанием.
Случайно встреченная Инесса, сестра-галерист лучшего сотрудника моей фирмы, процветающей день ото дня изо всех моих усилий бескомпромиссного погружения в работу, оказалась искательницей современных талантов, каким, несомненно, являлась моя Мира. За этот небольшой срок из последних зимних месяцев и капризного, уже весеннего марта, Инне Леонидовне удалось так же «случайно» познакомиться и с моей сестрой, нечаянно прибывшей в наш дом в компании Максима. Умная девушка никак не выдала моего замысла, предупреждённая о твёрдом характере моей девочки.
Всё разрешилось само собой – мольберт, по моему настоянию, более не скрываемый в тесном шкафу был свободно расположен у окна в комнате Миры с незаконченной на нём картиной неуловимого ветра, который сестрёнка пыталась изобразить игрой цвета. Но Инесса уже успевшая оценить способности моей возлюбленной… сестры наблюдая картины в моём офисном кабинете – три картины из незаконченной композиции времён года, была потрясена до минутного молчания. Ненароком спутавшая общую ванную комнату со спальней сестры она покинула её с неподдельно восхищёнными, горящими глазами и попыталась выразить навеянные ей чувства скупой похвалой.
В первых числах короткого февраля, напускающего собой скуку на деятельную и кипящую жизнью Инессу, девушка вплотную занялась моей сестрой и подготовкой к её персональной выставке. Мира, ещё не вполне осознающая реальности происходящего с ней не могла возразить своей новоявленной наставнице, пытающейся к тому же получить коммерческую выгоду из затеянной авантюры. Это было правильно, Мира отвлеклась. Теперь к ней была приставлена не только вездесущая Инесса, но и её приближённая, исполняющая роль куратора при сестре «просто Лариса».
Мы стали меньше говорить, ещё меньше, меньше, чем когда бы то ни было… Было больно, но правильно, теперь каждый мимолётный взгляд брошенный сестрой в мою сторону снова обрёл силу заполняя меня эмоциями на целый день, иначе в последнее время я начал замечать, что этого мало, катастрофически мало для пристрастившегося к своему наркотику сердца. Но, О Боже, как она теперь смотрела на меня, как сжигала меня изнутри вмиг наводняя надеждой на неосуществимое, но подкашивая ноги от желания запретного. Заставляла чувствовать неизбежность моего падения и понуждала меня молиться бессонными ночами чтобы не утянуть её вместе с собой на самое дно моей чёрной мечты…
Я был благодарен ей, что она рисовала, не провожая меня ранними утрами, когда я успевал сбежать из дома, пропитавшегося лишь её ароматом,… я был благодарен ей, что она рисовала, не дождавшись меня поздними вечерами, когда я крадучись скрывался за дверью своей спальни так нелепо отделявшей меня на несколько метров от Неё.
Она и сама теперь не проводила целые дни в четырёх стенах, всё свое время посвятив предстоящей выставке картин, намеченной на первое число мая. Я избегал даже этого, выделил машину с водителем в её распоряжение, хотя и получал ежедневный отчёт о её передвижениях.
Катя, … Катя уже не казалась мне отвлечением, несмотря на всю комичность ситуации Катя была изменой. Я чувствовал себя грязным и испорченным, пытаясь забыться в её объятиях. С пришедшим пониманием своей порочности сократил до минимума наши с ней встречи, а во втором месяце скоротечной весны мы ещё не встретились ни разу. Не мог, не хотел, но не должен был этого делать….
МИРА.
Это было сказкой, которая должна была осуществиться именно сегодня и я знаю, кто воплощает в реальность все мои мечты, знаю и глупо улыбаюсь своему отражению, боясь закрыть глаза и испугаться, нет, не того, что всё исчезнет, и не важно это всё, а того, что сон закончиться, а меня ждёт размеренное пробуждение в помятой постели в моём доме небольшого сельского городка, мне снова тринадцать, а Он не существует…
Как же я боялась этого и от этой мысли, уже очень давно не напоминающее о себе моё сердце щемило тянущей болью заставляя лихорадочно метаться мой, теперь, всегда ищущий его взгляд.
Я почти не занималась организацией собственной выставки, Влад оградил меня даже от такой приятной, но всё-таки «работы», вместо этого целая толпа людей была привлечена к устройству принадлежащего мне события, а на мне была лишь доработка незаконченных картин, отправляющихся в коллекцию и написание нового единственного шедевра, который должен был стать ключевой фигурой предстоящей выставки.
Тем временем, неумолимо ускользающим от нас, мы с братом были двумя островками, разделёнными суровым океаном, без надежды стать единым целым, но если нас поглотит эта невозвратная пучина, мы обретём друг друга, захлебнувшись, но не расставаясь навеки. Никогда раньше не испытывая ничего подобного, никогда раньше не испытывавшая ничего, меня захлестнуло этим чувством – всеобъемлющей любовью к Владу. Я знаю, что его любовь ко мне значительно сильнее моей, знаю, потому что ежеминутно чувствую её, …она сильнее и моральней… «Что со мной не так?» – спрашиваю себя в такие моменты, почему я не могу любить Его так же чисто, как и он меня.
Церемония открытия моих картин должна была проходить в центральной выставочной галерее, и снова мне доверили только присутствие в зале и роль «очень привлекательной молодой художницы». Я старалась… Не знаю, для кого, хотя нет, знаю, поэтому и стою сейчас перед своим «шедевром» в красном откровенном вечернем платье, с высокой причёской, забравшей наверх мои сильно отросшие волосы, и никаких вычурных украшений, никаких бриллиантов, только самое дорогое – подвеска Влада. Я почти не слушаю, что говорит мне солидный мужчина во фраке с полупустым бокалом шампанского в руке, восхищающийся моей картиной. И даже не замечаю, что зал полон незнакомых мне людей, стройно преходящих от одной картины к другой, не ощущаю волнения совершенно, пока… через толпу не выхватываю устремлённый ко мне блестящий взгляд тёплых глаз… любимых. Доселе оторванная от мира, с парализованными эмоциями я наполняюсь радугой чувств – волнения, смущения, растерянности, неожиданно начинаю перебегать глазами по окружающей обстановке, чётко подмечая детали, которые оставляли меня равнодушной. Необычная подсветка галерейного зала из блуждающих ламп добавляет мистического оттенка вывешенным картинам, на некоторых стенах картины развешены вплотную, будто им не хватило места, а другую стену, превышающую смежную соседку в размерах, занимает один холст, к тому же выделенный ослепительной белоснежностью поверхности. Картины с темой любви специально перемешаны с картинами тематики смерти, «твои работы пропитаны трагизмом, мы просто подчеркнём непостоянство любого чувства» – объяснила мне такую расстановку Лариса. Я не спорила, неожиданно вся идея с выставкой так воодушевлявшая меня прошлые месяцы и являвшаяся мечтой, в любой миг могущей оборваться, жизни, перестала быть такой значимой. Научившись жить без страха, я отдала себя во власть иному чувству, более сильному, более пылкому, захватывающему меня в этот момент и сжигающему меня изнутри.
