С огромным усилием уговариваю себя закрыть глаза и не думать о сестре, буквально вынуждаю себя пообещать, что позвоню утром Кате и буду вести себя как нормальный брат.
Я сдержал обещание, данное самому себе накануне, и позвонил Кате, но, увы и ах, будто всё в этом мире направлено на моё окончательное падение. И как же моя тёмная душа возрадовалась этому сообщению: «Я уехала в командировку, как минимум на две недели», — сообщила мне Катя на другом конце провода. — «Ты бы ещё месяцок обо мне не вспоминал, тогда бы как-нибудь встретились», — добавила она совсем беззлобно, отключаясь. Я вздохнул, не знаю только с облегчением или с бессилием, но уверенно решив исполнять хотя бы вторую часть задуманного.
Завтракали мы опять же втроём. Я незаметно наблюдал за Мирой, просто не мог заставить себя отвернуться, в этом ведь нет ничего плохого. Сестрёнка была одета в лёгкое платьице. Дурёха, совсем не думает о себе. Ну и что, что она не выходит из дома, всё равно нужно было надеть свитер. Видимо, задумавшись, я не заметил, что пристально разглядываю сестру, потому что она убрала длинные пряди с лица и улыбнулась мне. Это была невинная улыбка, адресованная брату, но я взлетел от счастья. Самое логичное было бы нахмуриться собственным мыслям и уйти из-за стола, но я не мог разочаровать Миру, она только начала тепло ко мне относиться, и я не мог обмануть её ожиданий. Я потерплю, потерплю совсем немного, пока она не оставит меня, сдерживать себя будет легко, моя больная любовь успела пустить ростки, но эта берёза, скорее чёрная с белыми пятнами, ежели наоборот, ещё не зацвела. Я буду хорошим братом для своей младшей сестрёнки, а когда она найдёт спасение от меня, запру себя в стенах одиночества. Я усмехнулся, улыбка вышла кривоватой, полной боли, рвущейся наружу. Невольно в голову пробилась посторонняя мысль: наверное, мне просто суждено быть одному — такого больного извращенца нужно изолировать от нормальных людей.
====== Глава 9 ======
МИРА.
Совсем превратилась в лентяйку, даже не помню, как попала на свою кровать, но и конечно же, вчерашним вечером я ничего не рисовала, буду навёрстывать упущенное, порисую сегодня днём. Влад всё равно уезжает на фирму, Лизка идёт на теперь уже официальное собеседование, так что в доме будут тишина и покой, самое то для художника вроде меня.
После того случая с моим незапланированным обмороком моё сердце на время забыло о своём недомогании и устроило для меня маленькие каникулы, поэтому, хотя теперь я чувствовала постоянную усталость, но болей и колик не было, а голова и вовсе не кружилась. После совместного завтрака, как я и предполагала, все разбрелись по своим делам, и я отправилась в свою комнату за мольбертом, решив поискать вдохновение в зимнем саду у брата. Да, всё-таки зря я надела это летнее платье, теперь нужно переодеваться, простужаться мне никак нельзя.
Изрядно попотев с выбором утеплённых джинсов, решила не тратить время на поиски подходящего свитера и прямиком отправилась в комнату сестры — Лизкины свитера всегда мне нравились больше, чем свои.
О, у моей сестры целый комплект зимней одежды — мечта фетишиста! Но мне достаточно было и одного, какого-нибудь ну уж совсем простенького, поэтому я выбрала вишнёвый свитер, изрядно поношенный, но от этого не менее любимый мной. Я часто одалживаю его у сестры, поэтому думаю, что и на этот раз она не разозлится. Наконец в полном боевом облачении я собрала все нужные мне принадлежности и отправилась в сад за домом.
Это было довольно пустынное место в зимний период времени, но в то же время очаровательно по-своему. Кругом стояла умиротворяющая тишина, белоснежный снег соткал неповторимый наряд для каждого деревца, дорожка, вылощенная из гравия, была засыпана той же небрежной рукой зимней художницы, воздух был дурманяще свеж и наполнял мои лёгкие обжигающим холодом. Разве могла такая красота оставить равнодушным столь неискушённого, осмелюсь сказать, художника как я?
Как и во всё прежнее время, я, не теряя даром ни минуты, установила мольберт, закрепила чистый лист и, не позаботившись о стуле или хотя бы о табуретке для себя самой, принялась передавать окружающую меня красоту, созданную, несомненно, более талантливой художницей, чем я.
На мой взгляд, выходило неплохо, но рождающаяся под моей рукой картина не была насыщена тем воздухом, который окружал меня. Я передала нужные краски и оттенки, правильный наклон теней, но она всё равно оставалась мёртвой, такой, какой мы представляем себе унылую зиму. А я видела её другой, и совсем не унылой. Напротив, ласковой, как щекочущий ресницы первый снег, ранимой, как невпопад упавший дождь в декабре, безупречной, как белоснежная гладь горизонта, и любящей, заботливой рукой расстилающей снежное покрывало. А у меня ничего не выходило с передачей собственных чувств, которые пробуждала во мне ненавязчивая красота зимы. Моя картина очень явственно дышала одиночеством, какой-то опустошённостью, хотя изобразить я хотела совсем иное. Отставив кисть, я пошла прогуляться по саду в поисках ответа для решения дилеммы и просто, чтобы прочувствовать снежный воздух — может, что-то из этого выйдет. Мои ноги в тёплых и бесформенных сапожках утопали в глубоком снегу, оставляя неравномерный след, разрушая девственную поляну сверкающих хрусталиков снега.
Побродив немного, ничего не надумав и промаявшись с бесконечно утопающими стопами, я вернулась к мольберту, тяжко вздыхая от собственной бездарности. С лёгким, мимолётным дуновением ветра, растрепавшего мою чёлку, до меня пробрался и подступающий через кожу мороз — значит, придётся оставить идею об удачном завершении картины и возвращаться в дом. Заправляя непослушные волосы за ухо, я со своей близорукостью, наконец, уловила различие между моей картиной и открывающимся передо мной пейзажем. На картине не было следов, моих следов, снег оставался нетронутым, ненужным, знаменуя то самое одиночество, которого я так боялась. А в саду было полно следов: вот следы от дома к дорожке, ещё вытоптанная целая тропинка, когда я гуляла в раздумьях, и этого всего нет на картине, в ней нет незримого присутствия живого человека, а значит, и самой жизни, нет спутника моей одинокой зимы. Обрадованная своей догадкой и вдохновлённая, я вновь позабыла об ухудшающейся погоде и взялась за кисть, спеша дополнить свою неполноценную работу, будто опасаясь упустить благоприятный момент и не успеть...
Конечно же, за рисованием я пропустила время обеда. К счастью, Лизка ещё не вернулась, Влад был на работе, а Татьяна Львовна в отпуске, так что я благополучно не пообедала и избежала всяческих упрёков со всех сторон. Пребывая в какой-то смеси чувств из эйфории и головной боли, возникшими по отдельности и по разным причинам, но теперь составляющими нечто единое, я мирно пила сок и смотрела телевизор в гостиной. Немного прошло времени, прежде чем я услышала голоса, шум открывающейся входной двери, а через какое-то время и увидела появившихся в моём поле зрения Влада и Лизу. Оба прошли в гостиную и с каким-то одинаково укоряющим видом воззрились на меня. Я недоумевающе смотрела в ответ. Никто не спешил нарушать молчаливое переглядывание, так что было очевидным, что Лизка не вытерпела первой и заговорила, наконец, проясняя мне всю ситуацию.
— Где ты оставила свой телефон? — очень серьёзно заговорила Лиза. Я не привыкла к такому, она никогда не исполняла роль старшей сестры, а сейчас в ней вдруг проявился этот дремлющий талант. — Мы с Владом весь день не можем до тебя дозвониться, — распалялась она, упирая свои руки в бока, видимо, для пущей важности — честное слово, я еле сдерживала себя, чтобы не рассмеяться. Хотя она права, снова я забыла про свой телефон, а они, наверное, и правда волновались. Пока моя сестра удачно вспоминала, что она ответственна за младшую сестрёнку, Влад медленно приблизился к дивану и присел рядом со мной.
— Ты в порядке? — взволнованно спросил он. Кажется, Влада не интересовал мой бесполезный телефон, и на его лице читалось неподдельное беспокойство. Он пристально смотрел мне в глаза.
