– Я не могу сказать, что это за цветы. Может, вы знаете? – спросил Ральф.

Теперь она повернулась к нему. Ханке производил впечатление обыкновенного человека. Темные с проседью волосы, аккуратно причесанные на косой пробор, сверкающая улыбка, ухоженные ногти. На нем были бежевые брюки, черные туфли, голубая рубашка и синий кардиган; от него пахло одеколоном с пряным и мужественным ароматом.

– Да, знаю, – глухо ответила София.

Он изучал ее, наверное, так же внимательно, как и ее ответы, потом кивнул и вышел из прихожей.

Она последовала за ним, наблюдая за его походкой. Ральф Ханке двигался уверенно, но в нем было что-то асимметричное. Замечала она это, только когда смотрела не прямо на него, а уголком глаза. Словно асимметрия скрывалась в его ауре, за пределами законов физики. Ральф Ханке был сутулым и неловким, но каким-то необъяснимым образом научился это скрывать.

Они вошли в просторную гостиную с высокими окнами и мягкой мебелью, стоявшей в центре огромного персидского ковра. В кресле сидел мужчина за пятьдесят. Своей неподвижностью, взъерошенными волосами, костюмом и очками из начала девяностых он производил впечатление человека себе на уме.

– Роланд Генц, – представился он, не вставая с кресла.

Роланд Генц. Правая рука Ральфа.

София села на двухместный диван.

Ральф Ханке, человек, который заказал убийство Адальберто Гусмана, нанял снайперов, чтобы убить ее и Гектора, когда они ехали на машине из аэропорта в Марбеллу, и совсем недавно позаботился о том, чтобы взрыв в Биаррице разорвал Эдуардо Гусмана на куски; человек, лишивший Андреса и Фабиена отца.

– Рад, что вы приехали, – начал он. – Насколько я понял, ваша встреча с доном Игнасио состоялась. Вы приехали сюда, чтобы дать ответ на наше предложение. Мудрое решение…

Потом он начал разглагольствовать о самом себе.

Его левая рука лежала открытой ладонью на колене, пальцы растопырены и загнуты внутрь – признак артроза и возраста. И Роланд Генц, лохматый, с остатками пены для бритья около уха. Здесь сидели два пожилых человека, два старика, один из которых никак не мог перестать говорить о себе. Смешное самолюбование, феерическая чушь.

София и хотела бы почувствовать презрение к мужчинам, сидящим напротив, но эти двое вызывали какие-то другие чувства. Опасные и непредсказуемые в той степени, какую она никогда не смогла бы оценить, добиться или изменить. И все вдруг омрачилось отчетливым и ужасающим пониманием, что у нее нет ни стратегии, ни плана действий. В комнату, где она сейчас сидела, ее привел внутренний порыв, необходимость, зов. А единственное, что она взяла с собой, – желание. Что ей с ним делать здесь, у этих мужиков? Приехать сюда было огромной ошибкой.

Ей хотелось встать и выйти из комнаты, уехать, исчезнуть…

– Я здесь не для того, чтобы объявить о решении, – осторожно произнесла она.

Удивленная улыбка из-за того, что его прервали посередине предложения.

– Каком решении?

Руки Софии лежали у нее на коленях. От страха они стали тяжелыми и начали было странно двигаться, но София их удержала.

– Я здесь, чтобы попросить вас обдумать и обсудить все еще раз.

Сердце рвалось из груди и отдавало в горле.

Улыбка исчезла. Серые глаза немецкого главы компании стали стеклянными.

– Никто не знает, что я здесь, – продолжала София. – Я приехала, чтобы попросить вас посмотреть на дело с другой точки зрения, подумать о долгосрочной перспективе.

Выражение лица Ральфа Ханке не изменилось. Она подумала, что он завис в этом состоянии. Но вдруг появилось новое выражение, выражение номер три. Какое-то старческое, усталое, почти больное. Только на мгновение – пепельно-серое и незамысловатое в своем проявлении разочарование. Потом Ханке очнулся.

– Продолжайте, – сказал он.

София нервничала, в горле стоял ком.

– После убийства Адальберто и бегства Гектора организация ослабла, сделок стало значительно меньше. Остались одни крошки. То, что вы хотите заполучить, на самом деле больше не имеет ценности.

– Что у вас есть на сегодняшний день? – спросил Генц со своего кресла.

София понимала, что он знал все; значит, нельзя искажать факты.

– Мы сотрудничаем с доном Игнасио. У нас есть связи в ряде шведских биржевых предприятий. Мы торгуем полученной информацией через инвестиционные компании. О больших суммах речь не идет, но есть медленный и неуклонный рост…

– Почему медленный? – равнодушно спросил Роланд.

– Мы должны соблюдать осторожность.

Она запнулась, затем продолжила говорить тонким, против ее воли, голосом.

– Мы развиваем направление работы в индустрии фальсификаций. Это может вырасти в нечто крупное. Мы по-прежнему зарабатываем на инвестициях, сделанных Адальберто еще давно, но немного.

– Как, например? – Генц не давал ей времени на размышление.

– Проценты от выручки, контрабанда из Марокко, черные деньги в строительной отрасли, отмывание денег, сотрудничество с итальянцами и другими группировками в Европе… и многое другое.

– Многое другое? И это вы называете крошками? – спросил Ральф Ханке.

– Да, относительно.

– Относительно чего?

– Относительно ваших с доном Игнасио доходов.

Он пристально смотрел на нее, на его лицо вернулась краска.

– А ваши расходы? – поинтересовался Генц.

София старалась говорить невозмутимо.

– Бо́льшая часть связана с доном Игнасио – он обходится нам на шестьдесят процентов дороже нашего заработка от его товаров. Множество текущих договоров, проценты за покровительство, импорт товаров… Еще постоянные расходы на суды то тут, то там, в основном в Испании. И, конечно же, большие траты сейчас, когда мы планируем развивать отрасль плагиата.

Это выражение лица Ральфа Ханке… Пустое, непонятное, бесчувственное.

– И вы приехали сюда без указания, вы говорите?

Она кивнула.

– Никто не знает, что вы здесь? – продолжал он.

Ханке знал, что она не ответит, и, воспользовавшись ситуацией, продлил ее мучение артистической паузой.

– Вы смелая или просто дурочка, София?

– А это имеет значение?

– Что вы хотите? – спросил он.

– Хочу, чтобы вы дали задний ход.

Ральф Ханке посмотрел на Роланда Генца. Тот и бровью не повел.

– Куда нам давать задний ход? – спросил Ральф.

– Компания вырастет, – сказала Софи. – Она станет больше, вот тогда и возьмете ее.

Он пожал плечами.

– Я сам могу это устроить – заставить ее расти.

– Так можно обо всем сказать.

Он ухмыльнулся.

– Я вправду так считаю.

С улицы доносился глухой шум проезжавших машин.

– Нужно оставить в покое, – сказала она.

– Оставить в покое что?

– Нас, приближенных Гектора.

Ханке даже не пришлось размышлять, у него уже был готов ответ. Он чуть наклонился вперед, излучая подавленное возбуждение.

– Мне нужно знать, где находятся Гектор и Арон. Дайте мне их координаты, и я обещаю, что ни с кем ничего не случится.

Он вытер рот, пораженная артрозом рука опустилась на колено, на всеобщее обозрение.

– Я не знаю, где они, – сказала София.

Заскрипел паркет.

– Можете узнать?

– Нет.

Ральф Ханке откинулся назад на спинку дивана, заметил, что видна больная рука, и спрятал ее.

– Не думали ли вы, что ведете себя нелояльно, когда ехали сюда, действуя за спиной у Гектора и Арона? – спросил он.

София молчала.

– Или нет? Вы не действуете у них за спиной?

Она продолжала молчать.

– Он жив?

София кивнула.

– Как мне убедиться в том, что это правда?

Вопрос на самом деле был риторическим, поэтому ответ Ральф не получил.

– София, что вам нужно, чтобы Гектор сдался нам?

– Ничего.

– Что означает?

– Ничего. Я не могу это сделать.

– А что можете?

– Я могу дать вам больше, чем вы получили бы, если б захватили компанию сейчас. Если у вас есть терпение и вы готовы подождать.