- Эх, Машка!... Найду я управу на сволочь эту! - Рожков раздосадовано махнул рукой.- Найду, точно тебе говорю!...
Эдуард Валентинович ушёл, и Спольников повернулся к Арине.
- Арин, сходи, пожалуйста, к операционной, покарауль Орлова. Расскажи ему всё, как освободится, и пусть сюда идёт. Ладно?
- Да, Антон Дмитриевич, - процедила она. - Конечно.
Арина поджала губы, глядя на Спольникова с непомерной досадой, даже обидой, блестящей в глазах. Ревнует, чего уж. Было б из-за чего.
Ну, ладно, ладно… Я покраснела. Конечно, факт остаётся фактом: я уже год сохла по Спольникову, этого не отнять. Конечно, Арина уже, небось, давно обратила внимание на мои томные воздыхания по Антону. Только вот мне не светило, унялась бы уже. Спольников ко мне был абсолютно равнодушен.
Может быть, из-за того, что он был старше меня на двенадцать лет, хотя, честно говоря, думаю, что это не причина. Просто вот я-то уж точно роковой красавицей не была, и с Ариной даже рядом не стояла.
Медсестра ушла. Ожидая Спольникова, я подняла лицо и окинула взглядом стол Антона: бумаги на столе были сложены в ровные стопки; маленькие мензурки, градусники, куски белоснежной ваты и склянки с кровью стояли чуть поодаль в некоей хаотичности. Я была уверена, что после того, как уйду, Спольников, как настоящий педант, с особой аккуратностью расставит все свои вещи по местам.
Это я не отличалась чрезвычайной прилежностью. Обычно мои дела поглощали меня так, что я едва ли обращала внимание на такие детали, как разбросанные вещи или десять чашек с недопитым кофе на столе.
Некоторое время я молчала, глядя в одну точку на сером, потёртом линолеуме, застилающем пол. Скрипнула дверца деревянного шкафа, выкрашенного в белый цвет, зашуршал картон. Спольников взял что-то с полки и почти сразу поставил обратно. Я смотрела вниз и едва ли видела всё это, однако была так напряжена и сосредоточена на угнетающем меня напряжении, что любая деталь, мной подмеченная сейчас и ранее, позволяла мне живо представлять всё происходящее.
Послышались шаги.
Антон подошёл к кушетке, на которой я сидела без всякого движения, и разложил склянки на маленьком круглом столике: бинты, йод, пластырь, вата, стакан воды, обезболивающее и ещё что-то. Кажется, перекись водорода.
Приняв обезболивающее, горькое до дрожи, я поморщилась. Наклонившись ко мне, Спольников осторожно начал обрабатывать раны на моем лице. Я думала, что моё сердце и правда сегодня остановится: слишком близко Антон ко мне был, и слишком приятны мне были эти волнительные минуты. По-видимому, мне действительно стало не очень хорошо, потому что у меня в голове уже начали вертеться благодарные посылы к Дэну, за то, что он своим зверством устроил мне со Спольниковым такое «свидание».
Десять минут пролетели как одна. Обработав царапины и ссадины на моем лице, Спольников улыбнулся мне - грустно, с сочувствием.
Смущенно отведя взгляд, я поблагодарила Антона, и в этот момент как раз кто-то постучал в дверь его кабинета. Ну, вот, блин…
- Одну минутку, - громко обратился Спольников к тому, кто пришел, затем посмотрел на меня. - Маш, скажи Лёше, пусть поможет тебе обработать оставшиеся раны. Особенно на руках. Так всё это оставлять нельзя…
- Хорошо, - прошептала я, млея.
В эту минуту в кабинет Антона бесцеремонно ворвалась Арина. Девушка была вне себя от гнева. Сверкая глазами, она смотрела то на меня, то на Антона.
- Орлов освободился, - заявила она. - Я ему всё сообщила, он уже идёт сюда.
- Отлично, - сказал Антон, убирая склянки в маленькую коробочку и снова направляясь к шкафу у двери. - Думаю, что на этом всё.
Вскочив с дивана, я пронеслась мимо Арины и выбежала в коридор. Папа уже шёл мне навстречу.
- Маша! - спешно снимая маску с лица, отец подошёл ко мне и крепко прижал к себе. Он, как и Спольников, был одет в белый халат. - Котёнок, ну ты как? Господи Боже мой… Ну, ничего себе….
Отец пришёл в ужас. Медленно качая головой, он разглядывал мои ссадины и раны на лице. Возмущению его не было предела.
- Новая отделка, - «похвасталась» я.
- Нет, это просто уму непостижимо… Я этому козлу голову откручу за такое… Завтра подам жалобу Сухонину, пусть уже начнёт контролировать своих бандитов…
- Ой, пап, я тебя умоляю, это того не стоит… - запротестовала я. Не хватало ещё, чтобы у отца проблемы начались с этими ненормальными. - Себе дороже с ними связываться…
- Давай-ка собирайся, пойдём домой…. Надо закончить с обработкой ран. Это просто ужас какой-то. Антон, спасибо тебе за помощь.
Отец протянул Спольникову руку, и он Антон сразу же пожал её в ответ.
- Не за что, Лёш. Берегите себя. - Посмотрев на меня, Спольников добавил: - Машка, выздоравливай скорее.
- Ага… Спасибо Вам, Антон Дмитриевич. До свидания…
Махнув Антону рукой на прощание, я развернулась и направилась в коридор вслед за папой. Неужели я и правда скоро буду дома?..
***
- Ай!
Я вздрогнула и зашипела от боли, отдёргивая руку. Папа подхватил меня за запястье и снова вернул мою ладонь к себе, собираясь прижечь йодом очередную царапину.
- Потерпи немного, малыш, уже почти всё, - хмуря брови, пробормотал отец, внимательно осматривая мои запястья. - Ещё две царапины - и готово.
- Дэн просто сволочь, - понуро произнесла я. - Ещё немного, и я бы от кровопотери умерла….
- Ну, от кровопотери ты бы не умерла. Во-первых, раны были не такими страшными, во-вторых, никто бы тебе не дал, но то, что Сухонин - сволочь, факт неоспоримый. - Мягкая кисточка в очередной раз исчезла в горлышке склянки с йодом. Я подняла взгляд на папу. Он был чрезвычайно бледен, но уже не так взволнован, как в те минуты, когда увидел меня, избитую если не до полусмерти, то, слова не подберёшь, крепко-накрепко.
Мы помолчали. Я наблюдала за папой. Его чёрные волосы, уже с проседью, но не такой уж и сильно заметной, были здорово взъерошены. Он был спокоен, но как разбила его печаль. Сейчас его синие глаза казались самыми грустными на свете. В них горело отчаянное желание справедливости, желание показать, что он не даст уйти без ответа тем, кто сделал больно его близким, но….
Мы оба с ним знали, что это ничего не даст - ни борьба с Дэном, ни выяснение отношений с его отцом, ни просьбы о помощи кого бы то ни было. Мы уже столько раз проходили через всё это, и каждый раз хуже становилось только нам самим. Поэтому и мой отец, и я уже давно навсегда уверились в том, что проще смириться и терпеть, всеми силами избегая опасности. Иногда всё же это избегание опасности давало осечку. Как сегодня, например.
Легким и очень осторожным движением отец коснулся моей очередной царапины, теперь уже на запястье. Снова защипало кожу, и я зажмурилась. Отцово желание помочь мне сейчас чувствовалось особенно хорошо: забота, аккуратность, мягкость улыбки, поцелуй в лоб, помощь в лечении последствий произошедшей потасовки, вернее, низкого и отвратительного избиения…
Я знала, что папа сильно мучается из-за того, что не может ничего сделать, что никак не может защитить меня. Для мужчины это в порядке вещей, мучиться из-за того, что он не может предпринять каких-либо действий и попытаться защитить ими свою семью, оградить её от любого зла, пытающегося так или иначе навредить его близким. И, конечно же, мой отец страдал из-за этого вынужденного бездействия. Но, если честно, я уже давно не пыталась помочь ему победить эту муку, подобные попытки были бесплодны, ни к чему не приводили, а порой делали только хуже.
- Маша, посмотри на меня, - обратился ко мне папа.
Я вздрогнула от неожиданности и перевела на него взгляд. Меня ослепил свет офтальмоскопа, и некоторое время я сидела, не двигаясь и всеми силами стараясь не хлопать глазами.
- Хорошо. - Отец выпрямился и, тяжело вздохнув, кивнул. - Слава Богу, с тобой всё в порядке. Можно быть спокойными. Без оставшегося у меня Р-тюбика было бы, конечно, совсем туго: и ссадинами, и с кровоизлияниями, и со всем остальным…
