В этот же самый период небольшие отряды осваивали путь между Хиджазом и севером. Они насаждали ислам и без труда привлекали бедуинов к идее мирного вхождения в Мекку без захвата добычи.

Вступлению в Мекку предшествовала долгая подготовка, разумно сочетавшая в себе военные операции, браки и дипломатию. Мухаммед женился не только на сводной сестре Аль-Аббаса, но и на дочери Абу Суфйана. Эти два влиятельных лица понимали, что последние успехи мусульман окончательно поставили под угрозу караванный путь. Следовательно, продолжать сопротивление исламу значило нанести торговле города непоправимый ущерб. С другой стороны, военачальника Абу Суфйана, несомненно, тревожило обращение в ислам его заместителя Халида и тот факт, что почти сразу же он был облечен высоким командованием. Он начал подумывать о том, чтобы стать военачальником, может быть, верховным военачальником у Пророка, и располагать армией, многочисленной и одновременно хорошо оснащенной. Оставалось сломить сопротивление непримиримых противников Мухаммеда, которых становилось все меньше и меньше. Очевидно, предание видит все в более мрачном свете, обвиняя мекканцев в нарушении мирного договора. Абу Суфйан отправился в Медину, по его словам, чтобы повидаться с дочерью, но, что более вероятно, чтобы обсудить с Мухаммедом условия его возвращения в Мекку. Тогда Мухаммед тайно подошел к городу и, чтобы запутать следы, отослал небольшой отряд в сторону Сирии; под его началом находилось самое меньшее десять тысяч человек, превосходно экипированных и дисциплинированных. Они вступили в Мекку с четырех сторон. Одна колонна, под командованием Халида, наткнулась на сопротивление, связанное, вероятно, с желанием курайшитов сохранить себе путь к отступлению в Ат-Таиф. Потери мусульман составили тринадцать человек убитыми, по одним источникам, и двадцать четыре – по другим, но, в любом случае, они ничтожны для столь крупной победы. Было заключено соглашение о помиловании. Не считая нескольких лиц, чьи преступления были слишком велики, чтобы оно могло на них распространяться, оно тщательно соблюдалось, и никаких грабежей не было. Мухаммед ограничился тем, что попросил богатых мекканцев ссудить его деньгами. В результате беднейшие из его воинов получили по пятьдесят дирхемов на брата. Мединцы беспокоились, вернется ли Пророк в их город; на самом же деле, даже заставив всех жителей принести торжественную присягу, Мухаммед не доверял этим новообращенным, среди которых было столько его ожесточенных противников, и потому остался у них лишь на пятнадцать или двадцать дней. Пришел час, когда были торжественно сокрушены триста семьдесят идолов Каабы, а мекканцам, согласно его тактике, пришлось принять участие в походах, официальной целью которых было покорение языческих племен в окрестностях Мекки или уничтожение их святилищ, а практическим результатом – получение всеми богатой добычи, ставшей цементом нового союза.

Предметом самой известной из этих стычек стал Ат-Таиф, хорошо укрепленный город на возвышенности, против которого Пророк таил злобу за то, что тот не принял его проповеди. Его жители, принадлежавшие к племени сакиф и издавна связанные с Меккой, отвернулись от нее в трудный момент, заключив союз с могущественным кочевым племенем хавазин. Совместно им удалось собрать армию в двадцать тысяч человек, встретившую мусульман в Хунайне. Едва не дрогнув перед лицом численного превосходства, Мухаммед с небольшим корпусом бывших переселенцев и ансаров стойко оборонялся. Главные силы мекканцев приободрились, и была одержана победа, видимым результатом которой стала добыча, исчислявшаяся во множестве голов скота. Осада Ат-Таифа оказалась менее удачной, и Мухаммед благоразумно отказался от ее продолжения, опасаясь критики и утомления новообращенных. Он завоевал их сердца путем дележа добычи.

Последние годы после возвращения в Медину были посвящены убеждению колеблющихся или лицемеров, которые находились всегда. Теперь уже вся Аравия приносила Пророку все более многочисленные изъявления покорности. Последнее паломничество в Мекку было обставлено с необычайной торжественностью. Боясь, чтобы его голос не оказался слишком слабым, Мухаммед поставил рядом с собой на священной скале Ас-Сафа муэдзина Билала, громко повторявшего каждое его слово. Он установил последние детали ритуала и предчувствует свой конец: «Люди, услышьте мои слова и обдумайте их, ибо я уже завершил свою жизнь…»

Вернувшись в Медину, он собрал мощную армию, задача которой – отомстить за битву при Муте. В ее состав входили Абу Бакр и Омар, но возглавил ее совсем молодой человек, девятнадцатилетний Усама. Его единственное достоинство заключалось в том, что он был сыном Зайда ибн Харисы, приемного сына Пророка, убитого при Муте. За два дня до смерти Мухаммед, уже не имея сил говорить, вручил этому молодому человеку свое знамя. Относительно смерти Пророка существуют различные предания. Мы остановимся на том, согласно которому он угас, положив голову на грудь своей любимой жены Аиши в «миг, когда утро вступило в свои права».

Мы потому так подробно остановились на жизни Мухаммеда, что, повторим, именно он дал исламу его главный шанс. Кроме того, не зная жизни Пророка или судя о ней сквозь призму тех искажений, которыми наделила ее христианская традиция, невозможно понять ни арабского менталитета, ни, в частности, того настроения, которое побудило благочестивого Абд-ар-Рахмана к нападению на монастырь Сен-Мартен де Тур. В глазах арабов мусульмане, павшие при Пуатье, еще и сегодня являются мучениками за веру. Здесь есть от чего прийти в замешательство, если задуматься о сопровождавших их вторжение грабежах, об их коварстве по отношению к неверным, о терпимости к евреям вперемешку с гонениями, и, наконец, об обычно рискованном в глазах европейца сочетании очень высокого понятия о едином Боге, заслуживающем любых жертв, начиная с жизни, с очень трезвым осознанием своей материальной выгоды, а также волчьим аппетитом к плотским наслаждениям. Все это сплавлено воедино в фигуре Мухаммеда, и не приходится удивляться тому, что все его арабские последователи берут его личность за образец для подражания.

После своей смерти, за сто лет до Пуатье, он оставил страну, которой было очень далеко до империи, и даже определить ее границы было очень трудно, так как само это понятие почти не имеет смысла в пустыне, когда речь идет о всегда ненадежной покорности кочевников. Можно сказать, что весь полуостров был объединен или что на нем были посеяны семена будущего объединения. Но у Пророка не было наследника мужского пола, и не хватило времени позаботиться о преемственности. Это был пробел, от которого исламу еще предстояло пострадать и от которого он страдает до сих пор. В значительной мере его восполнила сила, излучаемая Кораном и этой новой религией, абсолютно не понятой ее тогдашними противниками и потрясшей мир до основания.

Все согласны с тем, что арабское завоевание отличала необыкновенная стремительность, но также и с тем, что его сложно точно описать. Прежде всего следует вместе с Соважем[85]отметить: для того чтобы по-настоящему понять весь механизм, не довольствуясь простым перечислением сражений, необходимо знать политическую, административную, социальную и экономическую ситуацию в странах, завоеванных арабами. Однако имеющуюся информацию никак нельзя назвать удовлетворительной, к тому же она неодинакова в зависимости от страны. Если Египет той эпохи изучен достаточно хорошо, во-первых, по многочисленным египетско-греческим папирусам, во-вторых, по коптским сочинениям или переводам с коптского, и, наконец, благодаря арабским историкам,[86] то в том, что касается Сирии, которой история уготовала ключевую роль, поскольку при Омейядах она стала политическим центром и великим очагом исламской культуры, наши познания практически равны нулю, и едва ли мы лучше осведомлены относительно Ирака. По нашему мнению, мы можем, самое большее, извлечь определенную пользу из вышеупомянутого удачного, но слишком краткого очерка о значении арабского языка,[87] предлагаемого нам Рисле. Что же касается хронологии и описания битв, то это главным образом заслуга арабских историков. Когда речь идет о них, нужно прежде всего отметить, что они писали спустя очень долгое время после самих событий. Так, первый рассказ о завоевании Северной Африки и Испании, которым мы располагаем, это труд Ибн Абд-аль-Хакама, и А. Гато, который его перевел, сообщает нам во введении: «В том виде, в каком наш автор описывает историю арабских завоеваний, мы можем принять ее как правдивую в основных чертах. Однако при желании глубже вникнуть в нее и дойти до деталей мы ощущаем, что не знаем главного. В то время, когда наш автор составлял свою работу, от первого вторжения его отделяло около двух столетий. Так что не стоит упрекать его за его неточности и лакуны».[88]