Что делать, Марина Викторовна? — спрашивала она сама у себя, когда гасила ночью свет. И подумав, отвечала сама себе — жить будем. Дом будем строить в нашем саду. Будем Юльку с Сережкой в люди выводить. И ни за что не отдадим универмага. Потому что Володя заслужил того, чтобы его дело не пошло прахом и не легло в карман Руслана. Володя тогда за освобождение Сережки — Руслану стекляшку двухэтажную отдал. А она по нынешним ценам — двести тысяч с хвостиком потянет.

Не отдам им универмага! Сама из пистолета научусь, но универмаг им не отдам. Фигушки — выкусите!

Мишке позвонила сама. Прискакал к ней на ее квартиру на улице Ворошилова аж через десять минут.

— Тебе теперь хорошо — повод есть со мной встречаться, допрос потерпевшей… Или я свидетель?

— Перестань, Марина. Мне тоже неловко.

— Нет, мне то не неловко. Мне как раз ловко. Я ведь от тебя хочу одного — отбей мне мою собственность! Защити. Не как муж или любовник, а как мент, которому мой муж сотнями тысяч налогов платил в госбюджет. Так что — мне очень ловко тебя просить.

— Ладно, не трави душу.

— Так, можешь? Могу на тебя рассчитывать? Замуж меня ты не берешь — Маховецкий тебя за это застрелит, а тебе страшно, а если Руслан тебя стращать начнет… А он начнет! Тебе тоже будет страшно меня защищать?

— Марина, прекрати!

— Нет, не прекращу. Ты меня в состоянии защитить? Честно говори, я тебе не чужая.

— Марина, как юрист, я тебе вот что скажу, ты единственная наследница. Но процесс вступления в наследование имущества мужа еще не завершен. И пока ты не вступишь в официальное владение, Руслан с тебя пылинки будет сдувать. Он тебя пока на понт берет. Он оказывает на тебя психологическое давление. А пока все формальности не завершены, ты и продать то ему ничего не сможешь.

— А если он меня сейчас?

— Убъет?

— Ну…

— Тогда он ничего не получит.

— Почему?

— Да потому, что еще пол-года ждать придется покуда новые наследники обнаружатся.

— А мне мой юрист говорил, что Руслан хочет универмаг снова на торги выставить, за спорностью приватизации. А здесь ему меня это самое — как раз на руку.

— Не бойся. Я тебе обещаю, сам тебя стеречь буду, а в универмаге — пост милицейский вам поставлю — круглосуточный.

— Сам то ты меня насторожишь… Насторожишь так, что Петр Трофимович тебя прихлопнет за Галю.

— Маринка…

— Что?

— Я ведь тебя люблю.

— Подлец ты, Мишка! Настоящий ты подлец, — сказала Марина совершенно без злобы и положила ему на плечи свои мягкие и легкие ладони.

— Да, подлец, — согласился Мишка, нервно сглатывая слюну.

— Полный подлец, — потому как бросил меня тогда… А бросать никогда нельзя. Никогда нельзя после слов, после слов, что любишь.

Дима Заманский предварительно позвонил. Позвонил, что хочет заехать. Выразить, так сказать, соболезнование.

— Я про наезды Руслана знаю. Из первых рук.

— И что предлагаешь? Защиту?

— Я тебя замуж теперь зову. Только не из-за денег, что на тебя свалились. У меня у самого деньги есть.

— И опять ты опоздал, Димочка!

— И кто же мой счастливый соперник?

— На этот раз — мое одиночество.

— Неужели в монастырь?

— А может быть. Не исключаю. Дом только брату с сестрой дострою, да универмаг им передам в хорошем состоянии.

— Значит Мишка Коростелев… Понятно!

— Есть вещи, которые не надо говорить вслух.

— Ты права. Ты очень умная женщина. Я восхищаюсь тобой. И всю жизнь буду тебя добиваться. Но ему то за что такая благодать? Ему — он же бросил тебя!

— Есть такая вещь внутри у женщины… И называется она — душой. И вот первая и последняя любовь этой души — досталась не тебе. Что ж теперь делать?

— Я тобой еще больше восхищаюсь.

— А я себя все больше ненавижу.

И завертелась любовь!

Ах, этот адюльтер! Ах, эти обманутые жены, эти вечно что- то подозревающие тести и тещи!

Ах, эти вечные враки нелюбимой жене про вечерние дежурства и ночные преферансы с друзьями!

А Галочка… Мишка совершенно зря боялся ее. Она вдруг неожиданно стала покрывать его вранье, когда тесть или теща с осторожностью чекистского слона в посудной лавке, начинали ставить детям силки вопросов — «где, кто, когда и с кем».

— Представляешь, Петро вчера звонил домой, спросил Галку, где я, а она ему возьми да скажи — мол дома, в ванной сейчас.

Марина лежала, искренностью своей наготы прильнув к любимому и молча смотрела, как он курит.

— И мне сама это выложила, когда я притащился. Я ей, так мол и так, я с дежурства, а она мне, не надо. Я маме с папой никогда не скажу, так что, гуляй, Мишенька…

Марина лежала и думала. Жалеть? Кого здесь надо жалеть?

Галку? Обманутую Галку? Но она не обманутая, она все знает и ведет себя самым достойным образом. И даже заслуживает определенного восхищения.

Жалеть себя? А зачем? Мишка… Любимый Мишка с ней. Пусть не до конца с ней, но гораздо более с ней, чем с женой.

Жалеть Мишку? Можно его и пожалеть. Но у него есть и жена и любовница. И обе его любят. Кого же здесь жалеть?

Никого не надо жалеть.

Здесь каждый живет и проживает ту отмеренную ему часть природной энергии, что называется жизнью. И любовь, как главное наполнение этой жизни, в равной степени отмерена всем сторонам в этой троице любовного треугольника.

Мне досталась его страсть.

Ей досталась его супружеская формальность, а ему — мы обе. И каждый здесь — сказочно богат.

А что до щедрости… Ведь в любви так хочется одаривать…

Что до щедрости…

То Галка одарила Мишку гораздо более щедрыми подарками. Она подарила ему любовь тем, что разрешила ему видеться с любовницей. Она так его любит, что своему дорогому существу не может отказать ни в чем. Даже в этом. Даже через свою боль.

А Маринка? Чем она одаривает его — своего любимого? Своими искренними ласками?

Но ведь это доставляет ей радости не меньше чем ему! Так где же жертвенность любви?

Галка то любит его больше чем она!

Галка жертвует ради него.

А сама?

А сама как куркуль — прибрала к себе такого сладкого…

И Маринка стала нежно целовать его безволосую грудь. Целовать и легко касаться его самыми подушечками своих нежных пальцев.

— Как до дому то добираться будешь?

— Пешком. Как еще?

— Давай я тебя отвезу.

— Да не надо, дойду. Полезно даже.

— Хулиганы то не обидят? Два часа ночи уже, а до твоего проспекта Щорса пол-часа быстрым шагом.

— Дойду.

— Да не ломайся. Мне даже приятно

Вишневая «восьмерочка» завелась с пол-оборота.

— Прогрей мотор, не торопись

— Да ну его! Людей надо жалеть а не моторы, Галочка твоя небось не спит — ждет не дождется

Поехали. Город как вымер. И фонарей городская управа не жжет — электричество экономит. На углу Ленина и Революции возле церкви, в отблеске фар — фигура…

— Отец Борис!

Марина притормозила.

— Садитесь, батюшка.

— Благодарствуем премного

От батюшки сильно пахло винцом

— А-а-а, Марина да Михаил…Ну что, прелюбодеи, венчаться — это вы по моде венчаетесь, а исповедаться да причаститься — тут вас уже нету. Да и просто в праздничный день придти в церковь — свечку поставить — времени нет.

— Это точно. Отец Борис, времени — просто полный провал.

— А прелюбодеить — времени у вас на это хватает.

— Да не журитесь, отец Борис, — кто не без греха!

— А ты Мишка — помолчи! Она вот вдовица — на ей греха меньше твоего, а молчит

— Вы, батюшка, тоже вон, позволяете…

— Радость у нас большая, паникадило сегодня в храме восстановили и повесили, и подключили. Так что по такому случаю, мы всем клиром с отцом Сергием, да отцом Игорем, да с псаломщиками, да с регентом хора, да и староста наш церковный был — в общем выпили по случаю радости великой.

— А паникадило это что?

— Это по вашему — люстра значит… Большевики то в храме сорок лет свеклу да картошку гноили, а как перестройка, храм вернули, нате! Ни утвари, ни икон, ни алтаря… Мамай прошел! А потом упрекают еще, мол Владыко Кирилл коммэрцией занимаются… Водкой торгуют… Да хоть чем! Большевики семьдесят лет грабили-грабили церковь, а храмы теперь епархии возвращают, а на что восстанавливать? На какие денежки то? В стяжательстве церковь обвиняют…А то, что в годы войны тот же Сталин ваш не постеснялся от церкви деньги принимать… От той церкви, что разгромил — хуже татар, так это не стяжательство… Вот здесь меня Марина высади. Приехали… А покаяться — оба приходите. В субботу вечером к семи часам, я исповедываю. Попоститесь пару деньков перед этим… И приходите. Кто Святых даров не причащается — тот не спасется, истину вам говорю, прелюбодеи…