Джонни стоял, осклабясь улыбкой человека, смотрящего прямо на солнце. Кто-то закричал:

— Квайр, пригнись!

Пикировщик атаковал с бреющего полета. Джонни стоял как вкопанный, держа у рта ложку. По одну руку от него, в нескольких футах, взметнулась цепочка фонтанчиков пыли. Он следил, как эта вереница всплесков неумолимо подкрадывается к нему и отклоняется на несколько ярдов, пока «штука» не подняла свои вызолоченные крылья и не отвалила.

Джонни провожал ее взглядом, пока она окончательно не исчезла из виду.

Из-за джипа выглянул Эдди Смит.

— Квайр, остолоп ты этакий, ты почему не спрятался за грузовик?

Джонни вернулся к своей трапезе.

— Этот парень и ведром краски не попал бы в ворота коровника.

Смит посмотрел на него как на Святого в церковной нише.

— Или ты самый храбрый из всех, кого я знаю, или самый тупой.

— Пожалуй, я храбрый, — сказал Джонни несколько неуверенным голосом, словно еще пребывал в раздумьях.

Смит фыркнул:

— Вот черт. Он еще говорит.

Продвижение в глубь территории продолжалось. Роммель закрепился при Марете, а британская Восьмая армия приближалась, готовя тяжелую артиллерию к работе, которая, по слухам, должна была начаться дней через пять. Длинная колонна грузовиков достигла тунисской границы, пересекла ее и поднялась вверх по холмистой местности…

Африканский корпус Роммеля атаковал через перевал Кассерин, выйдя почти на границу Туниса, и теперь отступал к Гафсе.

— Замечательно. Так и должно быть, — единственное, что сказал Джонни.

Пехотная часть Квайра, наконец, выдвинулась, чтобы принять свой первый бой, впервые увидеть, как противник бежит, падает, поднимается или так и остается лежать, убегает, стреляет, кричит или попросту исчезает из виду в клубах пыли.

Среди его товарищей нет-нет да раздавался нервический смешок. Джонни чувствовал его и не мог взять в толк. Но время от времени делал вид, что тоже нервничает. Забавно. Он не курил, когда его угощали сигареткой.

— Я от них задыхаюсь, — объяснял он.

Приказ получен. Американские части, спускающиеся на тунисскую равнину, выдвигались к Гафсе, а с ними и Джонни Квайр в звании рядового.

Отдавались отрывистые, как лай, команды. Командирам рот выдали карты. Усилили их танковыми группами, противотанковыми полугусеничными тягачами, артиллерией и пехотой.

Пронеслись ослепительно сверкающие самолеты. Джонни решил, что они очень впечатляющие.

Раздались взрывы. По раскаленной равнине прокатилась смертоносная волна снайперских выстрелов, пулеметного огня и разрывов снарядов. И Джонни Квайр бежал за валом наступающих танков, а Эдди Смит в десятке ярдов впереди него.

— Пригни голову, Джонни! Не высовывайся!

— Все в порядке, — пыхтел Джонни. — Держись! Я справлюсь!

— Только пригни свою большущую голову!

Они бежали. Джонни вдыхал и выдыхал. Он чувствовал себя глотателем пламени, когда тот набирает в рот огня. Африканский воздух обжигал, как пламя спиртовки. Опалил горло и легкие.

Они бежали. Спотыкались о россыпи гальки и взбегали на неожиданно возникающие холмики. Они еще не вступили в прямой огневой контакт. Повсюду бежали солдаты — муравьи в хаки, рассыпавшиеся по выжженной траве. Бежали везде. Джонни увидел, как двое из них упали и остались лежать на земле.

— Э, да они не умеют, — подумал про себя Джонни.

Камушки рассыпались под ногами точно так же, как разноцветный галечник на дне пересохшего ручья близ Фокс-Ривер, штат Иллинойс. Небо напоминало небосвод Иллинойса, мерцающее, с оттенком жженой синевы. Большими прыжками он продвигался вперед своим крупным телом. В самом пекле перед ним замаячил высокий и широкий, подозрительно пышный зеленый холм. В любой миг «ребята» могут заверещать и кубарем скатиться с его склонов.

С холма запестрили вспышки выстрелов, словно пламенеющая сыпь какой-то обжигающей болезни. Из-за холма заговорила артиллерия. Снаряды, описывая дугу, образовали огневую завесу. Там, где они падали, вздымалась земля и дрожала, содрогалась, сотрясалась! Джонни засмеялся.

Все это лишь взбудоражило Джонни Квайра. Громыхали его ботинки, на барабанные перепонки давила звенящая кровь, ударившая в голову. Он свободно размахивал длинными руками, в которых держал автоматическую винтовку…

Из раскаленного неба упал снаряд, зарылся носом в грунт в тридцати ярдах от Джонни и взорвался мощным снопом огня, камней и осколков.

Джонни изо всех сил отпрыгнул в сторону.

— Не попал! Не попал!

Он прыгнул вперед, топая ногами.

— Джонни, пригнись. Джонни, ложись! — закричал Смит.

Еще один снаряд. Еще один разрыв. Шрапнель.

Но на этот раз в двадцати пяти футах. Джонни ощутил его огромную мощь, жесткую ударную волну, толчок и силу. Он закричал:

— Опять промазал! Я тебя обманул! Опять промах!

И побежал дальше.

Через тридцать секунд он понял, что остался один. Остальные залегли, уткнувшись в землю, чтобы окопаться, потому что прикрывавшие их танки вынужденно свернули в сторону, чтобы обойти холм. Танк не мог осилить крутые склоны. Оставшись без танкового прикрытия, пехоте пришлось вгрызаться в землю. Вокруг повсюду запели снаряды.

Джонни Квайр остался один, и это ему нравилось. Ей-богу, он сам захватит весь этот чертов холм. Если остальным нравится плестись в хвосте, тогда все удовольствие достанется ему. Впереди, в двухстах ярдах от него, стоял пулемет и строчил. Грохот и пламя изливались, как из мощного садового шланга. Он поливал и хлестал. Горячий дрожащий воздух на склоне холма заполнили рикошеты.

Квайр побежал. Он бежал и смеялся. Разевал свой большой рот, скаля зубы. Внезапно остановился. Прицелился, выстрелил. Хохотнул и снова сорвался с места.

Пулеметы заговорили. Цепочка пуль прошила землю идиотской стежкой вокруг Джонни.

Он пританцовывал и ходил зигзагами, бежал, пританцовывал и снова лавировал. И ежесекундно вопил:

— Промазал! Я увернулся!

После чего наносил удар, как новая разновидность танка, размахивая винтовкой.

Останавливался. Целился. Стрелял.

— Бах! Попал! — кричал он.

Немец в пулеметном гнезде упал.

Он снова побежал. Сверху плотной завесой падали пули. Джонни проскальзывал сквозь них, как актер проскальзывает сквозь серые кулисы, бесшумно, легко и спокойно.

— Промахнулся! Промахнулся! Промахнулся! Я увернулся. Увернулся!

Он ушел так далеко вперед от остальных, что все они почти скрылись из виду. Спотыкаясь, он выстрелил еще три раза.

— Убил! И тебя, и тебя. Всех троих!

Трое немцев упали. Джонни исторг восторженный клич. По его щекам текли сверкающие струйки пота. Голубые глаза разгорелись, как раскаленное небо.

Пули падали — волна за волной. Хлестали, расщепляя камни над ним, вокруг него, рядом с ним. Под ним и за ним. Он пританцовывал, смеялся. Уворачивался.

Первое пулеметное гнездо немцев заглохло. Джонни взялся за второе. Откуда-то издалека он расслышал охрипший крик Эдди:

— Джонни, вернись. Дурак! Назад!

Но стоял такой грохот, что у него не было в этом уверенности.

Он увидел выражение лиц четырех немецких пулеметчиков, что залегли выше по склону холма. Сквозь загар пустынь на них проступала бледность. Они дико таращились на него, разинув рты.

Они навели пулемет прямо на него и открыли огонь.

— Промазали!

Из-за холма прилетел снаряд и со свистом упал в тридцати ярдах от него. Джонни катапультировался.

— Близко! Но не настолько!

Двое немцев не выдержали и бросились наутек из пулеметного гнезда, выкрикивая безумные слова. Двое других с побелевшими лицами вцепились в пулемет и принялись поливать Джонни свинцом.

Джонни их застрелил.

А тем двоим дал уйти. Не стрелять же им в спину. Он устроился в пулеметном гнезде и стал дожидаться своих товарищей.