Диас отвлёкся от своих размышлений, переключаясь на происходящее за именинным столом.
-Третий тост – за любовь! – крикнула хорошенькая Лаэтта Салавэ, дочь капо их десятки, и откинула за плечо гриву чёрных волос, полыхнувших на солнце вороненой сталью.
-Я хочу пожелать вам, мои дорогие Доре и Диас, найти каждому ту девушку, что улыбнётся вам и скажет: «Доре диас, Доре!» и «Доре диас, Диас!». Уф. Едва не запуталась. Ну что, prozit!
Вся компания бодро махнула ещё по бокалу наливочки. Успевший распробовать коллекцию домашних вин семьи Садерьер капо Оджи Салавэ, отец трёх дочерей, подмигнул именинникам с намёком:
-Ну-ка, уважаемые, сознавайтесь: есть уже такая девушка, а? Не стесняйтесь, карренес, здесь все свои, все одна семья, одна коска…
-Я не считаю благоразумным заводить семью, прежде чем найду своё место в жизни, и обзаведусь собственным жильём. Семья – это большая ответственность, – чуть улыбнулся Диас.
-А морочить девушкам головы не по делу – удел ветреных северян.
Марио и Миамора Садерьер горделиво переглянулись, радуясь серьёзному подходу сына.
И за смехом гостей и щебетом трёх девиц Салавэ, охотно готовых предоставить свои головы для морочения, никто не заметил, что Доре промолчал. Никто, кроме Диаса.
Этим же вечером Диас бесшумно скользнул в комнату брата – возвращающееся домой зеркальное отражение. Доре, в расстёгнутой рубашке, стоял у стола и рассматривал лежавший в его ладони кулон – сердечко из зелёного сердолика. Женский кулон.
-Ого, – Диас решил не тратить время на приветствия и прочие политесы, – теперь я вижу, почему ты отмалчивался в салатики за обеденным столом! И как ты только успел закрутить роман, у нас охота каждые вторые сутки, да и отец с нас слезать с тренировками как не собирался…
-Ты почему не стучишься? – неожиданно резко спросил Доре, сжимая кулон в кулаке. Диас недоумённо пожал плечами:
-А что ты тут такого можешь делать, чего я не должен видеть?
-Мало ли что. Да хоть дрочить на светлый образ Святого Са! Вот ты весь в отца, Денёк, чисто его ксерокопия – смотрю, и оторопь берёт, честное слово! Так и норовите душу из человека вынуть, залезть в неё и вдоволь поковыряться...
-Это вполне естественное любопытство твоего родного брата. Я не понимаю, отчего ты так нервничаешь, – ровным тоном отозвался Диас, хотя слова Доре ввергли его в ужасное душевное смятение. Как если бы ровное течение реки внезапно оказалось перегорожено обвалом.
-Иногда у меня создаётся ощущение, Денёк, что я живу в улье. Или в муравейнике.
-Доре, ты живёшь в коска и для коска. В первую очередь. И только потом – для себя.
-А если я не хочу? – тихо спросил брат, поднимая глаза. Сосредоточенные, серьёзные глаза.
-Если я не хочу убивать неверных, презирать восточных, подчинять всю свою жизнь великой цели и с радостной улыбкой умирать ради неё? Что тогда?..
Диас попятился, замотал головой, отказываясь верить тому, что услышал. На его побелевшем лице проступил такой искренний, безотчётный ужас, такая растерянность, что Доре стало стыдно. Он понимал, что его слова могут ранить брата – но не думал, что так глубоко. Диасу сама мысль о жизни не на благо сакилчей казалась столь же противоестественной, сколь, скажем, идея заняться сексом с выпотрошенным трупом.
-Ладно, забудь, – Доре обнял Диаса за плечи, притянул к себе, дурашливо и ласково взлохматил ему волосы. Он всё равно любил своего чересчур правильного, консервативного брата, даже не разделяя его убеждений.
-У меня правда завелась подружка. Вот такая девчонка! С глазами зелёными, как сердолик. Но – ты уж прости! – я пока не буду тебя с ней знакомить, а то ещё не поделим. К чему нам ссоры?..
-Ты прав, – Диас с облегчением улыбнулся. – Ну, мягких тебе сеновалов, братец! Надеюсь, она скоро скажет тебе «да»…
-Я тоже на это надеюсь, – подхватил Доре и аккуратненько выпроводил близняшку из комнаты, пожелав ему на прощание сладких эротических снов.
Улыбки пропали, стоило клацнуть собачке замка, словно две невидимые руки смахнули их с одинаковых смуглых лиц. Диас, шагая к себе по мягкому ковру, и сунув руки в карманы джинсов чуть ли не по локти, мрачно и растревоженно размышлял над ощущением трещины на камне. Он проклинал сейчас свой отточенный тысячами медитаций талант – предчувствие неминуемого разрыва давило Диаса своей неизбежностью. Что-то пошло не так, ещё давно, десять лет назад, когда Доре задержался с кивком, задумавшись о чём-то… не сакилчевом.
А Доре сидел на постели и, не отрываясь, смотрел в открытый на ладони медальон – оттуда улыбались зелёные глаза Лилиан Элиэзер, дочери боевого мага Гвардии Света…
Его любимой. Его – вот уже полгода – жены. Матери его будущего ребёнка.
- ...а кто даст голодной девушке пирожок за самую-пресамую главную новость дня? – Лаэтта по-соседски вломилась на кухню Садерьеров с грохотом и топотом индийской конницы. Той, которая из слонов. Длинные чёрные волосы летели за девушкой, словно флаг, глаза радостно блестели.
Было ясно, что и без пирожка Лаэтта выложит все сплетни и новости, но радушная Миамора всё равно сняла с буфета корзинку со свежей сдобой и пригласила гостью за стол. Читавший в уголке и прихлёбывавший молоко Диас вопросительно воззрился на Лаэтту поверх газетного листа:
-Какие-то новости от капо Оджи Салавэ, птичка?
-Да! – подскочила на стуле Лаэтта, растопырив глазищи. – Салатаи утром накрыли нынешнее месторасположение полковника Элиэзера. Он стоит со своими людьми в пустом пуэбло, совсем рядом, миль семьдесят к востоку. Непонятно, чего и кого они там ждут, но пока что там семеро военных и их семьи. Это наш шанс – взять Элиэзера, пока он почти без охраны. Если мы нападём и ударим без промедления, ему не уйти. Этой ночью едем!!! Командор Марио сейчас на совете коска, и прислал меня передать, что вы оба удостоены чести сопровождать его на этой охоте.
Лаэтта прямо-таки лопалась от счастья и радости за Садерьеров, хотя сама принять участие в операции, увы, не могла – капо Салавэ пока не разрешал. Женщин у южан берегли – уютные домохозяйки и любящие матери, они обладали талантом обращения со стихиями, как ни в одной другой коска, и их жизнями командоры могли рискнуть лишь в самой критической ситуации. Если не считать тех отчаянных южанок, которые сами занимали должности капо.
-С ума сойти, вот это везуха! Отец настолько доверяет нам, что готов брать в настоящий бой! – воскликнул Диас. – Пойду, расскажу Доре! Пусть подтвердит, что это всё не счастливый сон!..
-Это не счастливый сон, Диас, милый, это кошмар, – одними губами еле слышно шепнул Доре, подслушавший весь разговор под открытым окном (он стриг кусты, – вернее, последние десять минут стоял среди зелени, окаменев, словно садовый гном). Бесшумно положив секатор на траву, Доре мягко развернулся на пятках и, не хрустнув ни веточкой, исчез в тени вишнёвых деревьев.
Отчаяние разрывало и перекручивало его, словно ветхую, дырявую тряпку, которую безжалостно мотает ураган. Доре насылал проклятия на голову Мьеанж Салатаэ – это она, тёмный ангел, смуглая, как горький шоколад Мьеанж, отыскала среди течений мира новые, незнакомые нити. Раньше он восхищался её удивительным даром чуять за сотни миль ароматы, движения, дыхание, даже трепет чужих мыслей. А сейчас он яростно проклинал южанку, накликавшую беду…
В голове Доре смеялась зелёными глазами Лилиан, чуть хмурил светлые брови её отец, капитан Элиэзер. Доре вспомнил его слова, тогда, полгода назад, когда он бесстрашно явился пред очи боевого мага Света с просьбой руки Лилиан…
«Я вижу, ты не такой, как другие сакилчи… В тебе есть изъян, маленькая и очаровательная недоделка: ты наделён щедрым, искренним, открытым сердцем. Не в своё время ты родился, парень – блаженный южанин, идущий куда-то вбок от проторенной сородичами дороги, тропы вечной ненависти и вечной войны. И что же мне с тобой делать, сынок? Вижу я – не лжёшь ты, сердцем вижу. Что ж, любишь Лилиан – будь с ней… Я не так устроен, чтобы идти против любви. Будьте счастливы вместе, дети разных народов, и – может быть, это и положит когда-нибудь конец этой вражде?..».
