-Сао! – рядом на грязный пол упал Бонита, растянувший над нами свой белый кашемировый пиджак, – Сао, береги лицо!

-Зачем… – начал было я, когда все галогенки на лестнице взорвались, разлетевшись даже не вдребезги, а в стеклянную пыль. Над искореженными перилами сверкнула вольтова дуга. За углом, в шкафу ЩО, что-то жутко ухнуло, и возросшее до нервного воя жужжание ламп над головой заставило меня соображать очень-очень быстро. Взгляд панически метнулся по холлу и зацепился за инвалидский диванчик, подпиравший собой стену слева от нас.

-Поль, туда! – я мотнул головой в сторону укрытия.

-Фак, Седар, у меня и так в груди и коленках засело не меньше полкило стекла, – Бонита, кривя рот, попытался продвинуться вперёд. Но весь пол был щедро усыпан осколками, и два метра, разделявшие нас и чудесный диванчик, казались чёрной бездной.

…Физики-нулевики, что бы вам про них ни говорили злобствующие ортодоксы, тёмные обыватели и лично директор первого корпуса Хироко Окада, очень смелые люди с авантюрной жилкой. К тому же изначально, родом своей профессии, склонные к самопожертвованию. И я не ждал благодарностей и медалей за то, что сделал, мне было просто нельзя пойти другим путём, что бы там ни говорил отец русского коммунизма…

В общем, я собрал конечности в кучку, вскочил и одним рывком надвинул спасительный диван на вжавшегося в пол Бониту. После чего, уже под градом белого стекла, сдирая ладони и колени в кровь, прощемился-таки следом (худеть надо, Седар, худеть!). Пару минут мы с Полем лежали, уткнувшись носами в грязный колотый кафель, прижавшись плечами, а местная электрика билась в агонии, осыпая холл искрами, кусками горелого провода, осколками галогенок и кирпичным крошевом. Апофигеем этого безумства рядом с диваном грохнулись вырванные из потолка, оплавленные, ещё дымящиеся крепления лампы.

И стало темно и тихо. Поль неуверенно шевельнулся и зашипел сквозь стиснутые зубы. Я оледенело лежал рядом, с каким-то вакуумом в мозгах, почти ничего не соображая. Единственной моей более-менее связной мыслью было: «Нельзя вылезать отсюда, пока мы не увидим, что там сейчас такое в холле».

-Сейчас закурить бы, – неожиданно произнёс Поль мечтательным тоном и вздохнул. Спустя какое-то время он раздумчиво прибавил в унисон к моей одинокой мысле, – мы не можем всю жизнь провести под диваном в позе бумажки в сканере. Нужно валить отсюда.

В моём сознании что-то забрезжило. Чертыхаясь и вертясь, как… в общем, изворачиваясь всем телом, я извлёк из кармана пиджака мобильник и включил в нём лампочку. В её тусклом, почти ничего не освещающем мерцании я увидел панораму окончательно убитого в хлам холла и чьи-то мёртвые ноги, валяющиеся возле лестницы отдельно от туловища. Бе. Гадость. Хотя, после наших Антинельских пирожков с ливером…

-Там что-то беленькое чернеется, – неожиданно сказал Бонита и ткнул пальцем в направлении ног, едва не сломав мне при этом челюсть локтём. Я сощурился, словно китайский сварщик, и первым вылез из-под дивана. Следом явился Поль, всё ещё постанывая, но уже с жаждой новых приключений в глазах. Пиджак на нём висел клочьями, очки погнулись, но даже сейчас Бонита ухитрялся держаться с непокобелимым,… простите, с непоколебимым достоинством.

Дохромав до ног и не обратив на них никакого внимания, Поль поднял из кучи мусора чудом уцелевшую трубку галогеновой лампы и поднёс её к глазам.

-Посвети мне, Сао, пожалуйста, – с нотками торжества попросил он. Я послушно посветил, заодно узнав, что галогенку сделали в городке со странным названием Избор, в промзоне на улице академика Стеценко.

-Я так и знал, – со странным блеском в глазах прошептал Бонита, откидывая со лба спутанные волосы, и крепко сжал меня за локоть. – Расскажи мне, Сао, всё очень подробно и с самого начала. У нас должно быть еще, по меньшей мере, два часа перед тем, как солдат начнут искать. Сейчас, только погоди буквально секундочку…

Поль тряхнул головой, присел на корточки и запустил тонкую изящную лапку в карман брюк сепарированного напополам солдата.

-О, тёплый дым в этом холодном мире! Что может быть лучше курева? – Бонита чиркнул реквизированной у ног зажигалкой, раскуривая длинную сигаретку с яростным запахом мятной жвачки, и блаженно закрыл глаза. Я не удержался от ответа на его риторический вопрос и лаконичного сообщил:

-Жориво.

Бонита радостно хрюкнул и ещё раз потребовал изложить ему Весёлые приключения Сао Седара в городе Никеле. Я довольно чётко стал осознавать, что директор седьмого корпуса – не манная размазня, и что Поль, пожалуй, знает про всю эту петрушку в маринаде поболе моего. Хотя бы на подсознательном уровне. Один этот его выход с лампочкой чего только стоит…

В общем, я старательно изложил Боните хренологию моего знакомства с нравами и бытом обитателей общежития № 47 на аллее Прогресса, а Бонита внимательно всё выслушал и глубоко задумался.

-Покажи-ка мне последние sms-ки от Норда, – попросил он и взял мой мобильник, читая сообщения. – Сао, да ты любимец судьбы, тебе об этом известно? Впрочем, Норд всегда к тебе весьма благосклонно относился, ему нравится в людях эдакий лёгкий флёр ебанутости…

-Толку с этой благосклонности, – сварливо огрызнулся я, подпирая щёки кулаками. Всё болело, хотелось жрать и ещё помыть голову. Кирпичная крошка в шевелюре – это, знаете ли, раздражает.

Поль удивлённо поднял взгляд:

-Сао, ну разве можно быть таким неблагодарным? Сильве Катценкэзе сейчас точно в три раза хуже, чем тебе, если она ещё жива. О ней никто не позаботился, понимаешь? Никто не давал ей своих личных кодов из «Классификатора межэтажности», не слал sms-ок…

-Поль, эти твои sms-ки может понять только существо с такой же, как и у Норда, кривой и вогнутовыгнутой логикой, лично я их – не понимаю, вот хоть убейся!! – я уже почти кричал от злости. – А вообще, Норд мог бы и не бросать нас всех в преддверии такого… такого вот!!!

-Не ори на меня, – тихо и внятно произнёс Бонита, и что-то было в его голосе такое, что я счёл за лучшее заткнуться и послушать Поля. Тот продолжал, – должен тебе сообщить, Седар, что по крайней мере последнее послание я понимаю отлично.

-Это про то, что Седар отстой, а Бонита рулит? – прозорливо догадался я.

-Нет, я про несовместимое единство в темноте, – тактичный Поль сделал вид, что не заметил моего ехидного выпада, и вернул мне телефон. – Вообще, я думаю, вдвоём с тобой мы отсюда выберемся, нам только нужно научиться думать как-то… хором!

-Угу, только в противоположных направлениях, – поддакнул я на автопилоте. Слова Поля вернули мою память в холодные Антинельские зимы, где царило хрустальное небо и белое безмолвие заснеженных равнин. Где были горячий кофе по утрам и мандарины на ужин…

…Самое одинокое Рождество – втихомолку у кофеварки, над которой бросала на потолок задумчивые блики праздничная гирлянда. Белый лён костюма, белый лён снежных равнин за окнами. Мне холодно в Антинеле, в моё самое одинокое Рождество, на подоконнике коридора первого корпуса… Я смотрю в печальные глаза своему отражению в тёмных стёклах, и думаю обо всех счастливых душах, что радуются этому метельному вечеру, гирляндам, венкам и нелепой попытке генерала ла Пьерра изображать Санта-Клауса.

За этот год я так и не смог преодолеть живущие глубоко под смуглой кожей и белым льном страхи, не смог ни с кем близко сойтись в этой разношёрстной общине учёных всех сортов и видов. Моя душа оставалась закрытой на множество замков, а попытки быть лёгким и приятным в общении больше напоминали сооружение баррикад.

Мой руководитель, шеф нулевого отдела Карло д’Эспозито, пригласил меня к себе на суаре во второй корпус, но я отказался. Я кончиками нервов чувствовал, как несчастен буду в этом водовороте чужого веселья, как не буду понимать шуток о каких-то Антинельских личностях и стану просто сидеть в углу и вылавливать конфетти из нетронутого бокала с шампанским…

Никому в Антинеле нет дела до Сао Седара, посредственного сотрудника отдела нулевой физики. Так что смысла играть в беззаботность?