Элен Ливали, с матово светящимся лицом рождественского ангела, вдруг запнулась, не зная, как ей обратиться к Рыжику. Перед ней стоял невысокий мальчишка, похожий на принца из книги Марка Твена, – принца, успевшего уже побыть нищим с пару месяцев, но принявшего этот удар с поистине королевским достоинством. Элен, как и её принципалке ранее, было неловко обращаться к нему фамильярно. Ливали чуть куснула нижнюю губу и всё-таки тепло улыбнулась:
-О, Рыжик, я так давно ждала тебя, правда! Ты устал с дороги, знаю. Но здесь, в Кирпичном, ты можешь чувствовать себя как дома...
-Даже. И. Не. Мечтай, – вбивая каждое слово, как гвоздь, глухо и страшно произнёс Камилло Диксон, стремительно подходя к Элен. Он даже сделал такой жест, словно собирался схватить главу Кирпичного за плечо и отшвырнуть со своей дороги – Элен, беззвучно вскрикнув, сама отшатнулась, непроизвольно закрыв лицо вскинутой ладонью. Растерянно взглянула на свою принципалку, словно прося помощи – а Нарциссе ниотчего вдруг сделалось душно и тягостно в знакомых, родных стенах.
Она сглотнула, потёрла горло под широким воротником свитера, и тихо, шагая задом наперёд, исчезла прочь. Туда, откуда пришла. Из не спасшего её света – в ничего не обещающую темень, где хлопают крылья ветров перемен. Молча, безмысленно, неотвратимо. «Всё равно немного осталось», – сказал у Нарциссы в голове равнодушно-усталый голос Рыжика, и девушка уселась на ступеньки крыльца, слабо посожалев о том, что не курит. Сейчас пригодилось бы...
-Нет, ну если вам так хочется поговорить, пожалуйста, – с агрессивными нотками промурлыкала Элен в спину Камилло, замершему прямо напротив Рыжика, – только у меня в интернате есть места и поудобнее, чем выстуженный проходной холл, мухняша...
-А мы сейчас уже уходим, – равнодушно информировал Камилло, даже не соизволив обернуться.
-Рыжик, ты... извини, что тебе пришлось меня искать, и... Давай поедем домой, и по дороге в машине я всё тебе расскажу?
Диксон положил заметно дрожавшую ладонь Рыжику на плечо, изо всех сил стараясь не замечать ни запечатанного молчанием рта с запёкшейся кровью, ни потускневших, как старое золото, волос, ни рваной грязной блузы с прилипшими вороньими перьями. Камилло уже всё понял – но поверить он не мог. Ливали, молча наблюдавшая, еле заметно качнула высокой причёской в смеси сожаления и торжества: Рыжик останется здесь, потому что лишь узы способны продлить жизнь этой на глазах рассыпающейся фарфоровой фигурке, целой лишь из-за невероятного собственного упрямства... Элен не станет жалеть энергии. Элен не станет жалеть сил, даже понимая, что Рыжику не суждено долго пробыть в этом мире. Ей и нужно-то так немного – чтобы Игла Хаоса сшила разделившую их с Полли пропасть... а остальное она, Элен Марилетта Ливали, сможет и сама. Не привыкать.
-Рыженька... – Камилло, запретив себе чувствовать рвущее чёткий ритм, задыхающееся от боли сердце, улыбнулся своему найдёнышу. Взял его бледное, исцарапанное лицо в ладони, заглядывая в глаза. Рыжик приоткрыл губы, неявно выдохнув «...Кхамилл...», но заговорить так и не смог.
Слова-птицы, лежавшие комками ледяного пуха у его ног, взирали на Рыжика ярко блестящими глазками, так похожими на пуговички на его блузе, и ждали, когда же он нагнётся поднять их, чтобы согреть своим дыханием. Не знали, бедолаги, что дыхание тоже остыло...
-Я могу вернуть, Диксон, правда, – мягко сказала Элен из-за спины, подходя.
По её нежным щекам прочертили дорожки слёзы, которых она не замечала сама, вся поглощённая новым, непривычным стремлением – зашить страшные раны Иглы, которая зашивает раны Некоуза, нанесённые ему самой Элен Ливали. «Да, это свершается везде. Мир перестаёт быть тем, что все о нём думали – он становится таким, какой он есть», – догадался Рыжик, и кивнул Элен, соглашаясь.
-Останемся тут? – уловил это движение Камилло; Рыжик кивнул ещё раз, теперь ему. И так же молча чуть прижался на миг склонённой растрёпанной головой к рукаву вязаного свитера Диксона, пытаясь выразить то, что сказать был не в силах: «Во мне – в этом растрескавшемся футляре для Иглы – нет того Рыженьки, которого ты знал, звал, ждал... но даже его тень, оставшаяся на стенах... всё ещё привязана к тебе. Да...».
-Пойдёмте... немного отдохнём, – Элен развела руки, словно обнимая Камилло с Рыжиком. Нежно улыбнулась – и вдруг вздрогнула всем телом.
-А где... Полли? – вслух громко спросила она, даже скорее не у своих спутников, а у себя самой. Диксон помимо своей воли едва заметно ухмыльнулся в усы, хотя меньше всего ему сейчас хотелось злорадствовать над промахами светлого ангела Некоузья.
-Маленькая девочка Полли съела дома все конфеты с алкоголем, – неожиданно раздался приторный голосок от дверей, и в холле появился сияющий Бонита со сладкой улыбкой на ядовито изогнутых губах. Ливали вздрогнула снова, ещё сильнее – его тень изменилась, вытянувшись в высокую женскую фигуру с короткой стрижкой. Когда Поль повернул голову, Ливали увидела на грязном полу ненавистный длинноносый профиль ведьмы Пеккала. И ей невыносимо захотелось заорать «Нарциссаааа!!!» и приволочь сюда за волосы отбившуюся от рук принципалку, так и не выполнившую поручения. Но Элен смолчала, и приподняла уголки губ в милой улыбке, и поцеловала в холодную веснущатую щёку подошедшего к ней Бониту. Обнимая её одной рукой, Поль негромко сказал:
-Ты права, Элли. Нам сейчас всем нужно лечь и отдохнуть. У вас тут есть какие-нибудь... гостевые комнаты?..
-Да, конечно, – с благодарностью выдохнула Элен, возвращённая в свою стихию, и снежинкой тополиного пуха полетела к лестнице. Рыжик последовал за ней, увлекая за собой по-детски взятого за руку Камилло. Камилло, обмирающего сейчас от невыносимого горя и от ещё более невыносимой надежды на чудо. Всё может быть... или не быть?.. Вот в чём вопрос.
Новые Черёмушки
....Некоторое время они стояли молча, глядя вслед исчезающим в снежной круговерти рубиновым габаритным огням «Паккарда». Никто не стал спорить, когда Мария хрипловатым от долгого пения (или трудного решения?..) голосом объявила, что выйдет в Новых Черёмушках. На самом деле, в Некоузье ни одно место не казалось подходящим для этой застрявшей где-то между жизнью и смертью женщины – а значит, могло быть любым. Стих рокот мотора; ветер продолжал подвывать свою заунывную песню, напоминая жалующегося на жизнь старого облезлого пса.
-Пойдём, а... холодно очень, – попросила Арина, жалобно шмыгнув носом и потуже заматываясь в свой безразмерный грязный плащ. Оркилья слегка закинула голову, уперев руки в бедра, и ехидно осведомилась:
-А что, в Некоузье такое правило: в чём умер, в том и ходи потом зимой и летом одним цветом?
-Чего? – испуганно уставилась на неё Арахис круглыми глазами. Марии, казалось, вообще был не ведом холод в её кружевном лёгком наряде – как ведьм грела тягучая огненная топь в их жилах, так и существам из Депо было тепло от гремучей, никогда не застывающей ртутной крови. Вопрос Марии сбил девушку с толку. Она неуверенно пожала плечами и тихо отозвалась:
-Ну... а где другое взять-то?
-Сшить, – пожала Мария плечами ей в ответ. – Или у тебя руки не из того места растут, как у креветочки? Да ладно зубами стучать, пошли уже, куда ты там собиралась. И издавай изредка звуки, чтобы я тебя не потеряла. Хреновы вор-роны, это надо же всё так испортить!..
-Хреновы вороны – это ещё не худшее, что может случиться с тобой в Некоузском клине, – Арина закашлялась и, прижимая двумя руками ворот плаща к беззащитному горлу, пошла через снежную целину по едва заметной, похожей на нитку тропинке.
Совсем рядом, в нескольких сотнях метров, вырастали из сугробов кирпичные девятиэтажки с одним подъездом – словно свечки на именинном торте, которые никто и никогда уже не зажжёт.
В некоторых домах жёлтыми и розоватыми заплатками светились окна, что-то невнятно обещая. Мария, не обращая внимания на вьющиеся вокруг неё белые перья из подушек тётушки Метелицы, шла, напряжённо подняв лицо к небу, стараясь кожей вобрать в себя знание о том месте, куда они с Ариной идут. Странное ощущение, внезапно открывшее очередную дверь памяти: холодный воздух всё сильнее и явственнее пах жильём. Сухим чистым подъездом; тёплой уютной кухней; только что оставленной ванной, где капает из плохо прикрученного крана вода, где благоухает гель для душа с болгарскими розами... Но по сторонам (Оркилья это определила для себя именно так) от ощутимого обещания покоя после долгого пути, змеились и текли рекой нечистот совсем иные чувства и запахи. Гнильца, ржавь, опасность.
