-Ты не поверишь, но, чтобы достичь многого, достаточно просто случайно оказаться в нужное время в нужном месте, – Рыжик взял себя одной рукой за локоть, задумчиво держа сигарету возле губ. Поднимающаяся над ней струйка дыма была похожа на вопросительный знак... или змейку?
Рыжик еле заметно грустно усмехнулся, вспомнив, как текли сплавом меди с золотом, сияя даже ночью, его живые локоны... когда-то очень давно. В другой жизни, с другим именем – а теперь у него нет ничего, совсем ничего, даже веры в то, что что-то появится или изменится.
-Только вот, – продолжил он, жестом пальцев с сигаретой прерывая попытавшуюся что-то возразить ему Нарциссу, – этого недостаточно, чтобы удержать, и тем более преумножить то, чего ты достиг в счастливое одночасье. И за это я уважаю Элен Ливали – ей удалось.
-Я думала, ты её ненавидишь, – осторожно заметила девушка, искоса глядя на тонкий, какой-то нездешний профиль Рыжика, окроплённый неверным светом играющей с облаками в пятнашки Луны. Ей неожиданно страстно захотелось продолжить путь, чтобы как можно скорее оказаться в знакомом до последнего кирпичика, ярко и празднично освещённом здании интерната, а не в этом неуютном межмирье, в странном состоянии полпути.
-Я сейчас докурю, и поедем дальше, – равнодушно сообщил Рыжик и по-кошачьи почесался лопатками о дверцу «Паккарда». В тонкой и уже кое-где рваной блузе ему было не то, чтобы холодно – просто неуютно. Впрочем, как и в мире в целом – так что толку сетовать? Не поможет. Помолчав и глядя, как завивается вокруг его пальцев дым, Рыжик неохотно добавил:
-Ненависть – сильное чувство, Нарцисса. А Игла не знает никаких чувств, когда шьёт. И то, что я страшусь этого – в ткань, на изнанку и снова обратно, с нитями чьих-то судеб, пропущенными сквозь меня – то, что я этого страшусь, это... Ненормально, по сути дела. И от этого лишь хуже. Всё, хватит разговоров. Садись, поедем. Мне стоило бы бросить тебя там, у этих детей с аллеи Прогресса, потому что я отлично знаю дорогу в интернат и не имею ни малейшего отношения к службе такси... узнала бы, наконец, что бывает, когда приходит время оплачивать счета и гасить кредит. Но ты всё равно узнаешь... уже немного осталось. Нар-цис-са, – произнёс он почему-то по слогам, и нырнул обратно в «Паккард», бросив окурок на снег – словно точку поставив.
Больше до самого Кирпичного никто из них двоих не проронил ни слова.
Вот в чём вопрос
-Камилло, – сказал Поль каким-то странным, похожим на всхлип кричайки голосом, и дымная белёсая тишина испуганно дёрнулась в разные стороны, словно потревоженная стая студенистых медузок. Диксону уже не нужны были другие слова, долгие объяснения и даже жесты: он всё понял с одного этого переломанного вдоха. И рванулся к дверям, дёргая шпингалету и рыча сквозь зубы от нетерпения, пока медные провода, послушные воле Бониты, расплетали свой узор на створке.
Сбивчивый негромкий говорок Поля рассыпался вокруг по белому кафельному полу, бессильно отскакивая от сознания Диксона, словно градинки:
-Камилло, я бегом к авто, вытащу генератор накачки поля. А ты пока присмотри за Элен, чтобы она не задумалась, почему наше поголовье резко сократилось вдвое... дай мне ключи от «Паккарда», пожалуйста, Камилло... скорей, ключи...
-А?.. – Диксон сладил с защёлкой и вылетел в коридор, едва не опрокинув отиравшуюся под дверью укоризненную Селию. Полю пришлось ухватить старикана за край его разноцветного, растянутого свитера, чтобы Камилло не унёсся одновременно в десяти взаимоисключающих направлениях. Диксон недовольно дёрнулся, требуя отпустить. Бонита послушно разжал пальцы и ещё раз сказал «Ключи мне дай»; Камилло распушил усы щёткой, чутко вслушиваясь в долетавшие снизу звуки.
-Поль, ну чего тебе, а... – он вывернул карманы вельветовых брюк и нетерпеливо пихнул слегка обалдевшему Боните всё их содержимое – от потрёпанного бумажника до перегнутой пополам собственной визитки с надписью «Застрахуйся! Спи без страха!».
-На, сам найдёшь, что тебе нужно, мне некогда... – руки Поля дрогнули, на пол полетели какие-то мятые бумажки, мелочь, трамвайные билетики и леденцы от кашля.
-Хорошо, – тихо сказал Поль, взглядом разрешая Диксону бросаться навстречу собственной казни правдой. В его сложенных корабликом ладонях пребывала сейчас целая жизнь Камилло, отвергнутая им с восхитительным самоотречением ради мечты, которой уже не суждено сбыться. Все эти милые мелочи, маленькие якорьки, и эти ключи от далёкой квартиры, небрежно брошенные, словно старая змеиная шкурка... Вот только новой шкурки на Камилло уже не нарастёт.
И придётся возвращаться, и подбирать трясущимися руками, и как-то втискиваться обратно в это мёртвое, никчёмное бытие – за отсутствием иных вариантов. Грустно...
-Грустно, – сказал Поль вслух, бережно раскладывая вещи Камилло по карманам. Беленькая Селия смотрела на него из-под чёлки, спрятав руки за спину, с непонятным выражением: иногда маленькие дети смотрят так на хищников в открытой, по оплошности сторожа, клетке.
-Чего тебе, моль ушастая? – ласково спросил у неё Бонита недобрым голосом, и его очки хищно блеснули отражённым светом галогеновых ламп. Селия попятилась и помотала головой: «Нет, нет, ничего». По стене за её спиной, вкрадчиво и бесшумно, прополз медный провод толщиной в палец.
Поль отвёл глаза – ему не хотелось видеть смятого белого лепестка девичьего тела на полу. Даже зная, что иначе там валялся бы он сам.
Он переждал миг прокатившегося по Кирпичному сквозняка с хлопаньем дверей, голосами и мокрыми запахами оттепельной ночи. И, ступая на носках, двинулся по коридору к запасной лестнице. Тень с шалью на плечах и косами-бараночками преданно торопилась следом, не отставая ни на шаг... Не зная планировки интерната, Бонита, тем не менее, безошибочно чуял направление: перещёлк каблуков по гранитным ступенькам, тихий скрип двери с возмущённо дрогнувшими стёклами – и Поль ныряет в густую, как сметана, полную сырости и обещаний весеннюю ночь.
...А в это время, но в другом месте, из той же темноты, судорожно хватая ртом стерильный желанный кислород света, выныривает Нарцисса Иви. И долго стоит на крыльце, чуть кренясь под порывами ветра и озираясь дикими, круглыми глазами. Словно не веря, что вот она – здесь.
Что добралась, не исчезла по дороге среди серых молчаливых сараев Заднего двора, не сгинула в Бараках вдоль железки, не осталась лежать под насыпью в нефтяной луже и безглазо таращиться в равнодушное небо. Невыносимая прелесть бытия, оттенённая траурной рамкой не-жизни Рыжика, тихо выскользнувшего на свет следом за Нарциссой и тоже замершего напротив плексигласовых дверей. Здание интерната казалось ему большой банкой с формальдегидом, в которой плавают странные, привыкшие к этой среде обитания сущности. И смотрят на тебя оттуда, из-за чересчур тонкого стекла, то ли стремясь утащить, утопить в своём чуждом мире, то ли наоборот – просясь наружу. Как понять?..
-Ты ведь обещал ей, – нервно и резко сказала Нарцисса, топнув каблучком и отколов кусок льда со ступеньки. – Так иди же... не стой...
-Ladies first, – с недрогнувшим лицом отозвался Рыжик, и лишь где-то во тьме его глаз блеснула падающей звездой невесомая усмешка.
-Получится, как будто я тебя привела... – почему-то обиженно предупредила Нарцисса, толкая створку и проходя в холл, откликнувшийся щекотным эхом и сквозняками. Рыжик не без содрогания ступил в этот бестеневой мир, и аромат ландышей мгновенно впитался в чёрный шёлк его рубашки, в выцветающие растрёпанные волосы. Где-то наверху оборвались нити нескольких голосов, провисла пауза – а потом с этих нитей посыпались торопливые бисеринки шагов.
Знакомых Нарциссе: хрустальное цоканье высоких каблучков-рюмочек на синих туфельках Ливали. Знакомых Рыжику: аритмичное, чуть суматошное шарканье и постукивание поношенных ботинок Камилло, со шнурками разного цвета и длины.
-Это вы... я уже беспокоилась, честно. Нарси, ты могла мне сообщить... неважно, впрочем. О,..
