Я вздрогнул и замер посреди коридора сусликом, вытаращив глаза на ничем не примечательный куст цветущей герани. Свет и тени играли вокруг меня в чехарду, причудливо сплетаясь на старом линолеуме и даря подсказки. Узы... лампочки... энергия… Марикины демарши против галогенок... страшноватые, рассказываемые шёпотом на общажных кухнях истории про Норда, имеющего странную власть над зданием... Я положил ладонь на гладкую прохладную стену, выкрашенную в привычный для наших коридоров цвет неизбывной тоски – мы называли его «кафкианским». Я мог, мог коснуться вновь того Сао Седара, что был готов нести терновый венец и смотреть тягучим, как смола и режущим, как бритва тёмным взглядом... Что это такое – осколок Норда, засевший во мне однажды, или причудливое творение гордыни и таланта?.. Какая разница. Всё равно я по сути своей манный кисель, как и Сильва. И нечего было орать на комендантшу, что она тютя. Это от бессилия, видимо...
-В манном киселе попадаются комки, Сао Седар, – призрачно прошелестело по коридорам эхо знакомого голоса, и рассыпалось среди многих миль коридоров и комнат на разные звуки: стук дверей, шелест шагов, тихий звон нитей накала в лампах. Я ухмыльнулся в ответ, хотя хотелось плакать. Как там? Кто однажды придёт в эти стены, коснётся их руками и улыбнётся – тот навеки пребудет в Антинеле, как Антинель навеки пребудет в нём... Всё верно. Всё верно...
Дрожь по пальцам. Гудение роя электрических пчёл, что деловито снуют возле своих чёрных ульев. Таскают в них цветочную пыльцу мёртвой тьмы – оттуда, из залитых восковым светом коридоров, что таращат в ночь бессонные окна... Пчёлы встревожены, им не нравится холодное прикосновение белых медуз, что просачиваются в их владения из Никеля. Нам да, нам не нравится. Мы протестуем...
-Норд в беде, – неожиданно вслух сказал я, когда стена под ладонью кончилась, свернув за угол, и сорвалась в пустоту. – И мы тоже. Нам это не по душе... эти чёрные. Эта белая... Белая герцогиня в изгнании. Пора, чтобы было пора...
Обжёгшее воспоминание: синий холл, яркий холодный свет, запах дыма и крови, тело в чёрном мундире, с распоротым горлом. А за полчаса до того – крик «Стой, стрелять буду!», шорох металла по камню и сдавленный возглас. И опять эти страшилки, которыми так любят аморальные типчики вроде Баркли и Бониты запугивать секретарш-первогодок: об убивающей людей электропроводке, подглядывающих лампочках-шептунах и кусающихся розетках. Я усмехнулся помимо своей воли – хотя, может быть, просто свело губы судорогой. В ту ночь Антинель действительно признал меня своим директором – и вступился, захлестнув удавкой провода горло нападавшему чернявке. Да-а-а, дела... Подавив совершенно неуместное желание ласково потрепать стену и сказать «Хороший НИИ, хороший», я опять туманно уставился в полумрак пустого холла, откуда маленькой ручной луной светила кнопка вызова лифтов. Если Марика силой своего странного умения бьёт галоген, а местная проводка вполне осознанно прикрывает меня от верной смерти, то... то не попробовать ли мне... Да, конечно, у Норда бы это получилось гораздо лучше...
«Но Норд в беде... в беде... – трепетали за стеклом колб тонкие раскалённые нити, словно чьи-то испуганно дрожащие ресницы цвета света. – Он завещал тебе нас, Сао Седар, он чуял, он знал... что ты спасёшь...».
Я невольно огляделся по сторонам. Мир казался каким-то перекошенным и похожим на скопище плохо нарисованных декораций, за которыми от меня прячут смысл... или пустоту. Кажется, я сходил с ума. Касания, шёпоты... на плечо просыпалась с потолка тонкая струйка извёстки. От меня чего-то ждали... чего?
-Надо найти Элен. Она пахнет ландышами, – снова заговорил я, лицемерно притворяясь, будто рассуждаю вслух. Общая вывернутость всего слегка отпустила, дав возможность отдышаться и зайти в угол потемнее, чтобы кто-нибудь из задержавшихся на работе сотрудников первого корпуса не напоролся на разговаривающего со стенами директора. Однако... если Норд всё время вот так вот ощущал мир... Меня аж передёрнуло. Я, конечно, нулевик – но в последнее время считаю, что сиё утверждение отнюдь не есть индульгенция для тех, кто пытается свести меня с ума.
-Так вот, Элен Ливали. Это она привела чёрных, хотя сама светлая, белая, и её свет сковывает всё цепями... Его уже много здесь, – продолжил я. Всё вокруг внимательно прислушивалось: слова, не долетев до высокого потолка, пропадали, словно их что-то впитывало в себя и потом прятало внутри.
-Нужно найти и уничтожить её, как осиную матку. Тогда остальных мы выкурим без труда. Вот...
Ближняя ко мне лампа мигнула – это было очень похоже на утвердительный кивок головой – и я ободряюще улыбнулся ей через плечо. Медленно, как-то по инерции дошёл до лифта и свернул от него дальше – в четвёртый корпус, в свою старую комнату. Идти сейчас через улицу туда, где пахло Нордом и горькой, причиняющей боль памятью, у меня не было сил. Только сейчас я понял, что весь в испарине – рубашка приклеилась к спине, а тугой воротничок натёр шею почти до крови. Поиски Марики мне почему-то казались сейчас бессмысленными и ненужными. Тени, прячущиеся в углах длинного коридора и липнущие к моим подошвам, стоит лишь зазеваться, шептали мне о ненависти и о страсти, словно пытаясь кого-то оправдать. Элен? Ирину с Марикой? ...Меня?
Всё это было так странно... но в последние полчаса что я понял и усвоил точно, так это то, что опираться на логику в этом чудовищном переплетении судеб – дело тухлое. В коридоре пахло щами и мокрыми кирпичами; у единственного окна в торце курила под открытой форточкой знакомая, но безымянная девчонка из шестьсот сороковой, и я машинально кивнул – больше своему смазанному отражению в стекле, нежели самой соседке. Моя дверь была не заперта, по комнате гулял лёгкий сквозняк с запахом уставшей сражаться зимы. Не зажигая света, я стащил костюм, нашарил какой-то старый халат и, укрывшись им, прилёг на постель. За тонкими стенами переговаривались, убаюкивая, ставшие знакомыми за много лет в этой общаге голоса соседей, уютно урчал бойлер и шумела вода в душевой... Темнота. Голоса.
Я засыпал, свернувшись клубком, на последнем островке своей погибшей безмятежности – и думал лишь о прошлом. Не о будущем.
Телефон, по всем канонам ужасников, зазвонил практически в полночь. Разлепляя ресницы и шаря трубку в скомканном покрывале, я почти ожидал увидеть на экране вычурно-готичную надпись «Норд». Но оказалось, что мои безмятежные сны о Ксандье потревожил маленький итальянский вредитель О’Филлон.
-Седар, твою мать, ты смерти моей желаешь?! – заорал Патрик, стоило мне нажать на кнопку приёма. Всяческие вступительные экивоки типа «Извини, что разбудил» или хотя бы «Алло» он, как обычно, пропустил. И впрямь, к чему вся эта пошлая вежливость?.. Как-то странно хлюпнув, словно набирая воздуха для следующего вопля, профессор замолчал на минуту, и я уж было испугался, что его там и впрямь кондратий схватил. Но нет, мечтам доброй половины Антинеля не суждено было сбыться в эту ночь: О’Филлон отдышался и продолжил выкатывать мне претензии:
-Ты кого мне подсунул, выкидыш выхухоли, внебрачный сын дизентерии?! Что это была за баба, которую ты мне велел развлекать?!
-Патрик, а Патрик, – я реально испугался за психическое здоровье профессора, – ты что, уже вчерашний день не помнишь? Это Ирина была...
-Хуй мирового пролетариата это был, а не Ирина!! – сорвался на визг Патрик и швырнул трубку.
Я криво сел в переворошенной постели, тупо уставясь на зажатый в руке телефон с надписью «Вызов окончен». Однако...
Не успел я осмыслить это всё, и прийти к единственному возможному в такой ситуации выводу «Покурить бы», как «Нокия» запела вновь. На сей раз меня возжелал генерал. Еле переборов пошлое трусливое желание швырнуть телефон в окно и сделать вид, что дома нет никто, цветы завяли, рыбки сдохли, я обречённо вздохнул и вдавил ногтем кнопку приёма.
-Слушаю вас, Джереми, – встав в висящем на одном плече халате, я подошёл к окну, нашарил впотьмах на подоконнике пачку с сиротливой сигаретой внутри, и начал вертеть её в пальцах – всё равно зажигалки не было. Генерал смущённо откашлялся; кажется, ему было неловко.
