– Я имею в виду твоё поведение. Хочешь, чтобы я стал пустой куклой, чтобы я покорялся и ластился у твоих ног?
Евангел посмотрел на меня, видимо ожидая второй части тирады, но, по правде, мне нужно было просто услышать отрицательный ответ уже к тому, что я сказал. Мы с полминулы стояли вот так, смотря друг на друга, как два идиота, но в итоге Ева отвернулся полностью от шкафа и подошел ко мне.
– А что, если я именно этого и хочу? Хочу увидеть тебя в полном подчинении?
По спине пронеслась стая мурашек. В его глазах была похоть, и мне стало не по себе. В легкие опустился камень громадной обиды, причем, с чем именно он был связан, я не спешил разбираться. В полностью выведенном состоянии я мало представлял, что делаю и как мне это предотвратить. Я думал, то поднимая взгляд на Еву, то опуская скользить по полу.
– Зачем ты тогда делал всё это? Зачем Луки, зачем Ника? Зачем ты говорил мне всё это? Зачем убеждал? – я действительно не понимал, и в то время как ярость медленно нарастала, я пытался хотя бы разобраться во всем этом.
– Мелкие прихоти, люблю угождать людям, а тебя нужно было привязать настолько прочно, чтобы ты точно не посмел убежать, – он аккуратно провел большим пальцем по ямочке, придерживая пальцами мой подбородок. Движения становились плавными, я медленнее моргал и аккуратнее перемещал взгляд, готовясь совершить выпад. – У тебя не вспыльчивая натура…
– Ровно до того момента, пока костер не разгорится.
После этих слов я попытался схватить его за шею, но мужчина ловко увернулся и отошел на несколько шагов назад. С этого момента плотину прорвало и я кинулся за ним вдогонку, готовый разорвать нафиг! Урод, блин, хрен тебе, а не подчинение! Я всё тебе припомню! И необоснованную ревность, и упреки, и недоверие, да даже то, что ты не посоветовался со мной по поводу школы для Ники! Тварь!
Видимо всё это отражалось на моем лице, и потому он поспешно уносил ноги, быстро покинув кабинет и начав сбегать вниз по лестнице. О, это ты зря так… я кинулся наперерез, не боясь расшибиться, с нашими балкончиками и лестницами, я бы непременно перехватил его, если бы не Алисия, так не вовремя вышедшая из комнаты. Девушка шуганулась от меня, стоило только увидеть мой разъяренный вид. Думаю, после этого у нее не возникло вопросов, почему хозяин удирает от своего кошака. Обогнув её, я попытался наверстать потерянное время, но Евангел уже вышел в оранжерею, которая имела слишком много выходов, чтобы я мог с легкостью предугадать его местоположение.
Диковинные растения и деревья были прекрасным укрытием, полностью скрывая тропинки и повороты. Здесь были и несколько беседок, и библиотека…
Взорвавшаяся сирена на коммуникаторе напомнила мне, что мало того, что Евангел не может сам видеть меня, у него нет даже возможности отследить мой маяк, потому что у меня его просто нет. Хах, шикарно! Убью и закопаю прямо в саду! С такими вот мыслями я втянул носом влажный воздух и пошел в нужную сторону. Через десять метров сирена опять повторилась. Да, Михо был полностью прав, загонять жертву намного интереснее, когда она слышит эти сирены, они создают ощущение опасности и поддевают нервы. А круче всего, когда при этом ты и есть загонщик.
Еву я нашел около озера. Он смотрел на воду, видимо ожидая меня. Странное место для собственной смерти. Убегать он больше от меня не стал, напротив, повернулся ко мне и с полным равнодушием посмотрел прямо в глаза. Весьма глупо. Удерживая его взгляд, и медленно покачиваясь, гипнотизируя, я моментально оказался около него и положил свою когтистую лапу на него беззащитную шею. Теперь он был полностью в моем распоряжении.
– И что ты сделаешь? – спросил Евангел, сглотнув.
Я гадко улыбнулся и чуть сжал ладонь, намекая.
– И что тогда будет с тобой? Ты же никто!
– Не-ет, – смешивая шипение с мурлыканьем, которое было вызвано поимкой врага, выдал я. – У меня есть связи, у меня есть друзья, и я Огонек!
– Угробишь жизни детям…
– Я полноправен, дом по праву достанется мне, за убийство мне ничего не будет, а уж что с тобой делать – я придумаю, можешь не сомневаться, фантазия у меня хорошая.
– Значит, убьешь своего хозяина?
Я блеснул глазами и опять чуть сжал ладонь, вдобавок надавив когтями на нежную кожу. Во мне булькала кипящая кровь, я хотел вцепиться клыками и рвать-рвать! Мне было всё равно кто он, насколько я ему обязан, чем реально для меня это обернется, я достиг своего пика, граничащего с безумием.
– И будешь после этого счастлив?
– Я буду всяко счастливее, чем, если оставлю объект, ущемляющий мои права и действующий мне на нервы своей необдуманной жестокостью.
– Значит, тебе не нужен хозяин?
– Именно. Я сам себе хозяин, теперь да! – выдал я, смотря в синие глаза. С его шеи потекла кровь, но в лице он от этого не изменился. Полное осознание своего печального положения отражалось на бледном лице, а глаза, такие глубокие, темно-синие, в зрачках которых отражалось моё совершенно безумное лицо. Я надавил суть сильнее и поцеловал его в губы, поддавшись порыву. Теплые губы охотно подхватили игру, боясь полностью захватить инициативу. Сердце бешено стучало в груди, а легкие сжимала невидимая рука, я закрыл глаза, полностью отдавая ощущениям. Ева сделал шаг назад, и я по инерции двинулся за ним, продолжая ловить кайф от нашей ласки. Еще шаг, я недовольно кусаю его за губу, но не отпускаю. Еще шаг и тело передо мной начинает падать, а я успеваю только распахнуть глаза, и понять, что мы сейчас рухнем в воду с крутого берега. Ева усмехается, а я цепляюсь за его рубашку и мы погружаемся в чистую воду искусственного водоема. Она холодной волной захлестывает меня, заставляя жмуриться и искать скорейшего способа выплыть, но в этот момент меня обхватили чужие руки.
– Жив? – первое, что спросил у меня Евангел, когда мы на пару глубоко вздохнули. Я не чувствовал дно ногами, но Ева явно на чем-то стоял, потому что волнения я не чувствовал.
– Жив, – кивнул я, осматривая его, мокрого, с прилипшими к лицу волосами почти черными от воды, побелевшего и с кровоподтеками на шее. Он прижимал меня к себе, должно быть, испытывая такие же неудобства от мокрой одежды, как и я. – Зачем ты…
– Чшш, – улыбнулся он, осторожно поцеловав меня в губы. Я ошалел. – Любой из нас сейчас может убить другого. Тебе стоит всего лишь положить руку мне на шею, а мне погрузить тебя под воду, и один из нас умрет…
Дикая ярость внутри вздрогнула и дала выглянуть и здравому смыслу. Что ж, в парке, стоя в озере, под кронами дерева и видя перед собой врага и мужа по совместительству, ему пришло самое место.
– Боюсь, что только я быстрее, – опалив свои губы едкой ухмылкой, я приложил руку к его шее и необдуманно стер капающую кровяку.
– Быстрее-быстрее, – вдруг разулыбался Ева. – Шел, я люблю тебя.
От ласкового тона засосало под ложечкой. Как давно я не слышал этого! Как давно я не получал признаний без подтекста и не после упреков, как же я соскучился по этому! Дрожь пробрала тело, а мне оставалось только непонимающе смотреть на него и переживать невозможные эмоции.
– Послушай меня, Шел, – стал серьезным Евангел. – Люди не самом деле все властны друг над другом, потому что любой из нас может воспользоваться случаем и убить, даже во сне, даже когда этого меньше всего ждут, и все мы живем только на доверии. Поэтому каждый из нас, отчасти хозяин чужих жизней, и ты, и я, и на самом деле все эти классы всего лишь фарс, определяющий какие-то поверхностные роли. Мы все привыкли к ним и играем по правилам, присуждая себе какие-то блага и права, но на самом-то деле все мы равны, как равны звери одного вида, всем нам от природы дано иметь примерно одинаковые характеристики, а социум, он побочен, он не имеет верховного значения, разве не так? Ты понимаешь?
Я кивнул, слишком легко вникая в то, что пытался до меня донесли.
– Так, кто из нас тут хозяин? – улыбнулся муж, посмотрев мне в глаза.
Улыбка забралась на мои губы, и внутри разлилось что-то теплое. Из груди вырвался немой смех, а вместе с этим из глаз потекли слезы. Я захлебывался в собственных ощущениях и эмоциях, но точно понимал, что теперь я оказался за рамками, которые сам себе установил не без помощи посторонних. Вот она, свобода! Вот это пьянящее ощущение полного спокойствия и независимости! После этого я больше не был рабом, я не был бывшим бесправным, навсегда обязанным мужу, я смотрел на всё открыто, принимая благодарность, как чувство ни к чему не обязывающее, и исключительно из своего воспитания я принимал это, как моральную догмату. Я больше не был собственностью! Не был вещью!
