Никто не мог?

Да, это странно, но, несмотря на то, что я все время ною, что меня никто не понимает, что мне нужна поддержка, когда кто-то начинает лезть мне в душу, когда кто-то каким-то образом смог что-то понять в моих рисунках, меня начинает тошнить. Меня пронизывает такая сильная злость, такая ненависть к этому человеку, что мне охота убить его, охота накричать, сказать, что мне противно его общество, прогнать… А после этого рыдать в подушку о том, что никто меня не понимает.

Опираюсь руками на края унитаза. Этот вкусный завтрак покидает меня, полностью опустошая все внутри. Я не вызывала рвоту, оно само началось, и мне никак не проконтролировать этот процесс. Кашляю, давясь. Отвратительный запах, отвратительная ситуация, отвратительная я.

Мне хочется вырваться, снять с себя невидимые оковы, которые сама себе прицепила.

Поднимаюсь, подходя к зеркалу.

Откуда, черт возьми, это чувство? Все же было нормально.

Включаю воду.

Да, было, до тех пор, пока я не вернулась сюда.

Умываю лицо, давя на глаза. Что мне делать? Насколько я помню, то последний урок, на который я могу успеть, ведет мистер Монтез. Мне не по душе идти к нему одной.

Смотрю на свое отражение.

Пойти к Дилану? Мне не хочется навязываться. Мне жутко охота поговорить с ним, посидеть в одной комнате, но, зная его характер, он может прогнать меня.

Я боюсь достать его своим нытьем и присутствием.

Но, что мне в таком случае остается делать?

Что?

Мать твою, что?

Шлепок.

Моя голова чуть повернута в бок, спутавшиеся локоны прикрывают красную от удара щеку. Мне нужно успокоиться и прийти в себя. Вновь поднимаю ладонь, готовясь повторить удар. Сжимаю в кулак. Так не пойдет. Отступаю к стене позади и опускаюсь на пол возле унитаза. Подношу руку к губам, приоткрывая рот.

Кусаю кисть. Сильно вонзаю зубы в кожу, словно псина, желая разорвать её, позволив крови выплеснуться наружу.

Мое лицо краснеет. Мычу, сильнее кусая, после чего убираю руку, чувствуя некое наслаждение. Прикрываю глаза, стараясь уловить это ощущение и запомнить его. На мгновение мне становится легче, но после все вновь повторяется, вновь внутри образовывается дыра, и я опять кусаю себя.

Я живу с родителями. Мой отец очень хороший человек, который всегда поддерживает меня. Моя мать – женщина с нелегкой судьбой, которая пытается наверстать упущенное и сильно беспокоится о моем здоровье.

Но им не понять меня. Не понять моих чувств. Им кажется, что все обо мне известно, как о личности, ведь моя улыбка практически не исчезает с лица на протяжении всего дня.

Но это не так. Они совершенно не знают меня.

Стук заставляет меня опомниться. Он вырывает меня из какого-то странного состояния, словно все вокруг было каким-то кино, за действием которого я наблюдала со стороны..

Хмурюсь, потирая лицо: я в комнате.

Поднимаюсь с кровати и иду к окну, понимая, что кто-то стучит по стеклу.

Неужели Дилан?

Открываю окно, щурясь от света, что сочится из его комнаты. Уже вечер? Сколько же времени я пробыла в этом депрессивном состоянии?

Смотрю на парня, который оперся руками на оконную раму:

- Ты не ходила в школу?

Я не сразу понимаю, что он говорит, поэтому реагирую медленно на его слова:

- А, нет, я не ходила, - качаю головой, теряясь. – Ты чего-то хотел? – кажется, вопрос звучал грубо, ведь О’Брайен хмурит брови:

- Хотел поговорить о Кэтрин.

- О Петре? – уточняю, и Дилан закатил глаза:

- Так, я могу войти?

Я окончательно «просыпаюсь», уставившись на парня:

- Д-да. Конечно, - отхожу от окна, освобождая место.

Стоило Дилану начать перебираться, как дверь в его комнату распахнулась, и на пороге я увидела женщину в красивом костюме. Она с каким-то ужасом взглянула на Дилана, который уже перелез ко мне, оборачиваясь. С губ слетает вздох, когда женщина растерянно приоткрывает рот, а парень, словно не замечая её, закрывает мое окно, зашторивая его.

Смотрю на О’Брайена, ожидая, что он сам объяснит, но парень лишь проходит к моей двери, закрывая её, предварительно выглянув в коридор.

- Кто она? – спрашиваю, желая выглянуть в окно, но Дилан останавливает:

- Не важно, - садится на мою кровать. Он ведет себя не скованно, словно у себя дома находится. Я же смущенно подхожу, опускаясь рядом:

- Значит, Петра?

Парень роется в карманах, вытаскивая оттуда смятую бумажку, которая оказывается фотографией. Я беру её, тут же узнав девушку, запечатленную на ней:

- Это Петра.

- Это Кэтрин, - поправляет Дилан. – Почему ты зовешь её так?

- Я встретила её у автобусной остановки, и она так представилась мне, - пожимаю плечами. – О чем именно ты хотел поговорить? – поворачиваю голову, смотря на парня, который хрипло и как-то слабо отвечает:

- Я думаю, что до тебя уже дошла вся суть.

Я продолжаю вопросительно смотреть на него, отчего Дилан тяжко вздыхает:

- Кэйли, Кэтрин уже как год мертва.

Я подозревала это, но стоило мне убедиться, как по коже пробежали мурашки. Действительно, я разговаривала с человеком, которого давно уже нет в живых? Само осознание этого заставляет рассудок мутнеть, поэтому верчу головой, выдавливая из себя:

- Что с ней произошло?

Дилан же вел себя спокойно:

- Я не знаю подробностей, но помню, что за несколько дней до её смерти, она довольно странно себя вела, жаловалась мне на головную боль и боль в груди. Я советовал ей съездить в больницу, но она все отмахивалась. Кэтрин практически прекратила покидать дом после смерти её матери.

- А с ней-то что случилось? – поднимаю брови.

- Утопилась в ванной, - непринужденно отвечает, а к моему горлу подступает тошнота. В той ванной, в которой я изо дня в день моюсь, утопилась женщина?

- А Петра? То есть, - вздыхаю, - Кэтрин?

- Её нашли в этой комнате, - Дилан осматривается. – У неё был разрыв сердца.

Какого черта он это все мне говорит? У меня и так уже нервы на пределе, а тут ещё и такие подробности выясняются.

- А раньше ты не мог мне об этом сказать? – отвожу взгляд, хмурясь.

- Раньше я вообще с тобой контактировать не хотел, - усмехается, на что я ворчу:

- А чего сейчас-то? Повышенный интерес, потому что я живу в доме, где происходит черти что?

Дилан закатывает глаза:

- У тебя талант раздражать людей.

- Мне ещё далеко до тебя, - отвечаю. – И вообще, мне нужно лечь спать пораньше, чтобы завтра пойти в школу, так что, если у тебя все, то свободен, - это совершенно не те слова, которые мне хочется ему сказать.

Дилан молчит, смотря в стену, после чего выдыхает через нос, говоря:

- Тебя не пугает то, что ты будешь спать в таком месте?

Я взрываюсь:

- Пугает! Ещё как пугает! – поднимаю голову, начиная жестикулировать руками. – Я превращаюсь в параноика, который подскакивает от каждого шороха. У тебя-то все в порядке. Ты ведь не здесь обязан спать, есть и вообще жить.

- Почему бы вам не съехать? – спокойно интересуется.

Я тру лоб, прикрывая глаза от усталости, которая вдруг начала давить на виски:

- У нас плохо с деньгами сейчас. Пока не выплатим все долги, никуда не уедем.

- Ясно, - коротко отвечает, шмыгая носом. - Ладно, я…

- Как думаешь, - перебиваю, смотря на свои коленки. – Что убило Кэтрин?

Дилан молчит, поэтому я продолжаю:

- Думаю, в этом доме что-то живет. Оно её и убило. Мне кажется, Петра хотела предупредить меня, потому что я не так часто видела её, но в эти моменты она казалась мне какой-то опечаленной, - хмурюсь, поднимая глаза на О’Брайена, который так же смотрел на меня.

- Я не могу на это ответить, - пожимает плечами, поглядывая в сторону окна. – И сам я не очень понимаю всего, потому что не могу полностью поверить в происходящее, но… - облизывает сухие губы. – Я могу только одним тебе помочь…

Стук в окно.

Я хмурюсь, смотря в сторону подоконника. Дилан шепчет: