— Я пытался пойти за ней, — уточняю, понимая, что внизу живота завязался узелок, который приносит ноющую боль. Знакомую до дрожи в коленках. Всё-таки качаю головой, взглянув на Эви, которая с каким-то пониманием в глазах смотрит на меня, внимательно слушая и не перебивая, даже не отвлекается, чтобы убрать пряди волос, которые ветер раскидал по её лицу.

— Но у меня не получилось, — языком скольжу по внутренней стороне щеки, нервно усмехаясь, и опускаю голову, качая ею, словно внутри меня происходит какой-то диалог, мешающий правильно излагать свои мысли, что в полном хаосе разбросаны по всему сознанию.

— Почему не вышло? — Эви шепчет. Значит, её это правда волнует.

Я никогда раньше не говорил об этом с кем-то, поэтому чувствую себя некомфортно, но девушка так смотрит на меня, будто всё знает, всё понимает, и не собирается судить.

Эви понимает меня.

Не Ник.

Никто другой.

Только Эви.

— Она… — пытаюсь сообразить, как это изложить ей, поэтому нервничаю, облизывая губы. — Она уехала раньше, не предупредив, так что я просто не успел, — ниже опускаю лицо, не хочу лгать ей в глаза.

— Она — эгоистка, — Эви всё ещё шепчет, но её слова находят болезненный отклик внутри меня, который вновь заставляет меня жалко усмехнуться:

— Нет, это я виноват.

— Что бы она там не пережила, она поступила эгоистично по отношению к тебе, — девушка стоит на своем, начиная качать головой, а я глубоко вздыхаю, будто желая освободиться от той тяжести, с которой живу уже который год.

— У неё не было выхода, — пытаюсь оправдать сестру.

— У неё был шанс, — вдруг перебивает Эви, нахмурившись. — С ней был ты.

Мне не хочется этого делать, но я всё равно поворачиваю голову, переводя взгляд с огня на девушку, глаза которой приятно блестят то ли от того, что она наконец сыта, то ли от внезапно пробудившейся злости, вызванной поступком моей сестры.

— Я не шучу, Дилан, — она пытается меня уверить в своей правоте? — У неё был шанс, был выход, так как ты был с ней, а ты…

Пускаю неприятный смешок, поднося пальцы одной руки к глазам, чтобы как следует надавить на них, и качаю головой:

— Ты не понимаешь, Эви.

— Нет же, — её явно всё это злит. — Ты столько сделал для меня, что у меня не остается сомнений в том, что ты ни за что не дал бы свою сестру в обиду, — мотает головой, возмущенно приговаривая. — Ты сильный, Дилан.

Моргаю, прижимая ладонь ко рту. Тяжело дышу через нос, смотря на языки пламени, которые уже не согревают, качаясь под давлением ветра, что становился всё сильнее. Эви наклоняет голову, чтобы заглянуть мне в глаза, и я отвожу взгляд в сторону, избегая зрительного контакта. Впервые мы поменялись ролями. И это заставляет девушку напрячься. Она тыкает теплым пальцем мне в щеку, заставляя всё-таки поднять на неё глаза, и слабо улыбается, явно стараясь не заикаться, ведь переживает не меньше меня:

— Ты — мой шанс, Дилан, — сжимает губы, продолжая скользить пальцем по моей скуле вниз, вовсе опуская руку на моё плечо. Я выпрямляю голову, хмуро смотря на неё словно ища подвоха, которого здесь нет. Она искренна. Сейчас кажется мне такой живой, настоящей.

Это вовсе не та Эви, которую я привез сюда два дня назад.

Но вдруг её улыбка пропадает с лица, а прежнее напряжение вновь читается в глазах. Девушка прижимает ладонь к животу, немного сморщившись от боли. Я ставлю тарелку на траву рядом, поворачиваясь к ней:

— Что с тобой? — зря спрашиваю. За то время, что мы провели вместе, я заметил, что она часто хватается за живот, а, в её положении, боли возможны. Отбираю у неё тарелку, так же ставя в сторону, а девушка натягивает на лицо улыбку, пытаясь сдерживать тон голоса:

— Он всегда болит, — глубоко вздыхает, подняв на меня глаза, в которых отчетливо замечаю скапливавшиеся слезы, из-за чего теряюсь, вдруг понимая, что если ей понадобится обезболивающее, то мне не будет под силу помочь ей в этом.

— Эти боли, — пытаюсь уточнить. — Из-за чего они у тебя? — нет, я хорошо понимаю причину, просто, хочу убедиться в правоте своих предположений. Эви моргает, нервно улыбаясь:

— Знаешь, я, — на секунду опускает голову, чтобы сделать пару вдохов и перевести дух, после чего вновь смотрит на меня, шепча так тихо, словно боясь, что кто-то может расслышать её слова кроме меня:

— Я хочу тебе кое-что рассказать.

И это пугает.

Я уже достаточно знаю о ней, и это не самая приятная информация, так что, боюсь, что может быть ещё? Блять, что этот ублюдок ещё с ней делал?

Эви опускает взгляд на мои руки, которыми я опираюсь на одеяло, чтобы придерживаться, но, кажется, понимаю намек сразу, без слов, поэтому приподнимаю ладонь, позволив девушке ухватиться за мой указательный палец. Такое ощущение, что это некий маяк, провод, помогающий установить связь между нами.

Её руки уже холодные.

Теперь моя очередь молча смотреть на нее и впитывать каждое слово, произнести которое ей дается с трудом. Эви нужно время, чтобы проглотить всю неуверенность и заставить себя говорить, поэтому около минуты мы сидим в полной тишине, которая сопровождается громом, что эхом разносится по всей окрестности. Я смотрю ей в глаза, с каждой секундой молчания мне всё больше становится не по себе, но не тороплю, лишь нервно кусая язык во рту. Эви откашливается, свободную ладонь прижимая к животу, что говорит о том, что даже разговор может вызвать у неё боль, поэтому мне хочется остановить её, но девушка начинает, полностью завладевая моим вниманием:

— Знаешь, эти боли, они… — нервно дергает меня за палец собираясь с мыслями. Выдыхает через рот, закидывая голову, чтобы не проронить ни одной слезы, и опускает лицо, медленно покачиваться на месте.

— Мне было четырнадцать, и отчиму… Ну, — одно упоминание этого мудака уже вызывает внутри меня настоящую бурю, но молчу, лишь сильнее сжимая её ладонь, словно поддерживая. И, кажется, это помогает, ведь Эви делает короткие вдохи, продолжая:

— Он не получал удовольствия, занимаясь со мной сексом в презервативе.

Блевать. Мне хочется отвернуться, хорошенько опустошив желудок от лапши, которая не успела перевариться, но моя задача — дать ей выговориться, поэтому стараюсь даже не моргать лишний раз, продолжая слушать. А вот Эви опускает глаза, сглатывая:

— Поэтому он… Ему пришла такая идея… — качает головой, не в силах сдерживать эмоции. Шмыгает носом, корчась от тяжело переносимой моральной боли, которую, кажется, могу ощутить и я, но вместо того, чтобы остановить её, начинаю давить, чувствуя, как даю волю гневу:

— Что он сделал, Эви? — стискиваю зубы, глубоко дыша.

Девушка вытирает слезы, пытаясь собраться:

— Он… Я, — вдруг запинается. — Дилан, я делала аборт.

Выпадаю.

Это был конец.

И я хорошо ощутил, как лед сжимает сердце, как кислород прекращает поступать в легкие, а вот Эви начала тихо мычать, прижимая ладонь к влажному лбу.

— Он специально тянул с этим, чтобы мне поздно сделали аборт, — хнычет, стонет, сжимая мокрые веки, чтобы спрятать глаза, полные мучения и усталости от жизни. — В клинике сказали, что если я сделаю аборт, то велика вероятность того, что мне не удастся забеременеть снова, — тяжело дышит, прижимая ладонь к мокрым губам, боится поднять на меня взгляд. — Мне сказали, что мое здоровье слабое, как и тело, ведь физически я не сильна. Мне сделали аборт, и… И мне сказали, что я больше не смогу иметь детей, — плачет, нет, рыдает, сильно сжимая моё запястье, и поднимает голову, прижимая руку к животу. — Понимаешь, да? — её жалкая улыбка вызвана растущей истерикой. — Он заставил меня сделать это, чтобы потом трахать меня без презерватива, — запинается, не в силах выносить всё то, что говорит вслух. — Понимаешь? Чтобы кончать в меня, понимаешь?! — её голос прорезается, а рыдания переходят в крик.

Я молчу. Мне даже не удается пошевелиться, схватить её за плечи, чтобы не дать повалиться на бок, ведь девушка теряет равновесие, сидя возле костра. Ветер усиливается, и я чувствую, как мне на лицо капает капля воды.