Второе вскрытие, как известно, наоборот, показало чрезмерно большое количество ртути в трупе. Но, по мнению профессора Минакова: «более или менее точное определение количества ртути во всем трупе, на основании данных анализа, невозможно. Специальное исследование показало, что при отравлении ртутью количество ее в разных органах тела бывает далеко не одинаково. Мнение эксперта, что во всем организме содержалось „примерно около 2 грамм сулемы“, является необоснованным».

Профессор Минаков отвергает случайное попадание сулемы, в виду показания врача, производившего вскрытие, о том, что сулема в качестве дезинфицирующей жидкости употреблена не была.

Но чем объяснить то, что при исследовании трупа Розановой губернским экспертом Георгиевским не обнаружено тех патолого-анатомических изменений, какие характерны для отравления сулемой. Профессор Минаков указывает, что изменения эти образуются лишь при подостром отравлении, при остром же, когда с момента принятия яда до наступления смерти проходит несколько часов, а не дней, в кишках и во рту изъязвлений не бывает.

В скобках заметим, что если яд был принят за несколько часов до обнаружения трупа, тем непонятнее становится вопрос о том, где пробыла 1½ суток Розанова.

То же обстоятельство, что в слизистой оболочке кишок, при вторичном вскрытии трупа, никаких особенностей не обнаружено, может быть всецело объяснено сильной степенью разложения трупа и «не доказывает, что никаких особенностей в слизистой оболочке в действительности не существовало перед смертью Розановой» (Здесь со всей остротой чувствуются пробелы первого вскрытия!).

По мнению проф. Минакова, нельзя быть уверенным в том, что упомянутые (в протоколе первого вскрытия) кровоподтеки были и на самом деле прижизненные кровоподтеки, а не трупная имбибиция, дающая часто повод к диагностическим ошибкам. Но если даже кровоподтеки и действительно существовали, то, ведь, нельзя доказать, что они произошли именно от удара кулаком в подбородок, а не от удара областью рта о какой-либо твердый предмет при падении покойной в болезненном состоянии, вследствие отравления. А прикушение языка наблюдается при разных видах как насильственной, так и естественной смерти.

Но не говорит ли об изнасиловании состояние девственной плевы, как его обнаружил при эксгумации трупа врач Георгиевский? Проф. Минаков считает невероятным, чтобы при исследовании гнилой плевы можно было детально рассмотреть не только ее форму и разрывы, но и даже определить, были ли края разрыва острые или неострые (тем самым, значит, вновь подчеркивается неудовлетворительность первого вскрытия, когда все эти детали могли быть установлены с точностью).

Считая, что данные дневника дают достаточное основание сомневаться в нормальности душевной деятельности Розановой, проф. Минаков еще подчеркивает то обстоятельство, что перед смертью у Розановой были менструации, во время которых у многих девушек резко меняется настроение и бывают припадки сильной тоски.

Проф. Минаков полагает, что Розанова умерла именно там, где был обнаружен ее труп, на это указывает и та поза, в которой труп был обнаружен.

«Едва ли можно допустить, чтобы принесенный откуда-либо и брошенный на землю труп принял такую позу во всех деталях».

То обстоятельство, что один чулок был мокрый, а другой сухой, по мнению проф. Минакова, чрезвычайно рискованно признать решающим в вопросе, было ли произведено над Розановой насилие и отчего последовала ее смерть. Чулок на левой ноге мог подсохнуть на ветре и солнце, отчего случайно правый мог быть более защищен. Левый туфель Розанова могла потерять. Но возможны разные предположения, и ни одному из них нельзя отдать предпочтения, за неимением в деле неоспоримых данных.

По мнению проф. А. И. Крюкова, также дававшего заключение по делу:

«Неприятность по службе могла быть той каплей, которая привела к исполнению давно задуманной мысли о самоубийстве. Можно предположить, что покойная, взяв из своего чемодана порошок сулемы, колебалась некоторое время (в ночь на 4-ое и день 4 июня), находясь в парке, затем, приняв огромную дозу сулемы, инстинктивно направилась через болото к жилью, где могла потерять вторую туфлю и, ослабев от отравления, не дошла до дома Цвингеля, легла в ложбинке, где найдена мертвой. Смерть Розановой, вероятно, произошла вечером 4 июни, судя по мацерации рук (показание Прасковьи Цвингель) и резкому трупному окоченению».

Главный судебно-медицинский эксперт Лейбович также, как и проф. Минаков, склоняется считать в данном случае наличие самоубийства. Но относительно того, где находилась гр. Розанова 36 часов и как попала на чужое ей место, по мнению Лейбовича, можно высказать только предположение… Легче предположить, что покойная умерла в каком-нибудь доме и после смерти принесена на место, где ее нашли, причем посторонняя рука привела прическу и платье в надлежащий вид. Местонахождение туфли указывает с вероятностью, что она принесена (или пришла) не со стороны болота, а с противоположной стороны.

Нельзя, наконец (замечает эксперт), отрицать и возможности того, что под влиянием мучений Розанова сама откуда-то направилась к пруду с целью утопления и по дороге умерла.

Таким образом, опыт расследования смерти Розановой с достаточной выпуклостью и рельефностью подтверждает следующие основные выводы:

1) Анализ данного казуса подтверждает необходимость для следователя отрешиться от всякой предвзятости, необходимость строжайшей проверки возникшего предположения, как бы правдоподобным оно ни казалось на первый взгляд. Собирание доказательств должно идти не только в направлении, совпадающем с предположением следователя, но попутно и с неменьшей тщательностью должны быть собираемы все наиболее существенные факты и материалы, идущие вразрез с возникшими у следователя предположениями. В данном случае, например, как мы видели, с самого начала расследования предположение о самоубийстве казалось наиболее вероятным. Но если бы при расследовании был соблюден только что упомянутый нами метод, то, без всякого сомнения, мы не стояли бы перед фактом таких крупнейших пробелов, какие нам пришлось отметить.

2) При производстве наружного осмотра трупа должно пользоваться научными указаниями, которые дает судебная медицина. Где это возможно (а в данном случае это было возможно) необходимо, чтобы при осмотре всегда находился судебно-медицинский эксперт. Когда с осмотром тела соединяется идентификация (т. е. определение тождественности), необходимо определение возраста, пола, роста и телосложения трупа. Для распознавания убийства от самоубийства, необходимо осмотру придать особо тщательный и возможно исчерпывающий характер, обращая внимание на род, характер и положение ран, на следы, на положение трупа, на так называемые раны «самозащиты» (являющиеся в результате попыток к оказанию сопротивления), на состояние обуви и т. д.; от внимания осматривающего не должна ускользнуть ни одна хотя бы самая мелкая особенность и деталь, могущие служить нитью к выяснению дела.

3) В особенности важно соблюдать все предписываемые судебной медициной правила и предосторожности при вскрытии трупа, на предмет распознавания отравления и самоотравления. В данном случае, например, для химического анализа был отослан только желудок, между тем, как для этого в подобных случаях экспертами должно быть отделено, кроме желудка с его содержимым, еще около метра тонких кишок, наиболее претерпевших изменение, с их содержимым, одна почка и вся моча из мочевого пузыря и треть печени с желчным пузырем. Совершенно недопустимо употребление таких приемов вскрытия, которые создают серьезную опасность внесения яда в процессе самого вскрытия.

4) Как при осмотре, так и при допросе недостаточно выявить все существенное для дела; не менее необходим умело зафиксировать выявленное путем составления протокола (что всегда обязательно), а в случаях, аналогичных данному, путем фотографической съемки. Только при таких условиях знакомящийся впоследствии с результатами осмотра, сможет составить о них точное и ясное представление.