Уткнувшись в его волосы, я улыбнулся и вдохнул чудесно знакомый запах клубники. Иногда меня поражала сила моей любви к нему. Но опять же, как можно было его не любить?

– Значит ли это, что я прощен?

– Тысячу раз.

Он снова был счастлив. И это было самое главное.

Глава 8

Надежда, даже приглушенная осторожностью, была мощной вещью. На следующий день Коул – хоть он и пытался сдерживаться – летал как на крыльях. Он улыбался, и флиртовал со мной, и много смеялся. Судьба словно наконец-то вернула мне человека, на котором год назад я женился. Но теперь обратная сторона монеты повернулась ко мне. А вдруг Тейлор больше никогда не объявится? Я боялся, что разочарование его сокрушит.

Как оказалось, волновался я зря. Тейлор в тот же день позвонила. Внимательно слушая, как Коул с ней говорит, я жалел, что у нас нет домашнего телефона, и я не могу взять параллельную трубку и тоже вступить в разговор.

– Не за что, дорогая. Я рад. Вот еще глупости, совершенно незачем менять ее на модель постарей! Завтра? Конечно! Мы будем дома. Я сделаю цыпленка под пармезаном, ты за? Тогда до встречи!

Он положил трубку и повернулся ко мне. С надеждой и страхом в широко раскрытых глазах.

– Она хочет с нами увидеться. Завтра.

– Я догадался.

– Это ведь хорошие новости, да?

– Да, но тебе лучше…

– Знаю, знаю. Умерить надежды.

– И больше не покупать ей машин.

Три вечера подряд мы с нею ужинали – один раз с отцом и дважды втроем, – и с каждым днем надежда Коула крепла. Как креп и мой страх. Свой пессимизм я, чтобы не омрачать настроение Коулу, старался держать при себе. Он был в своей стихии – готовил для Тейлор, хлопотал, заботясь о ней, без остановки болтал и успокаивал все ее страхи. Он расспрашивал ее о беременности и о ее самочувствии, однако об усыновлении ни разу не упомянул, будучи тактичным и обаятельным, как умел один только он. Он даже показал ей пустую комнату в конце коридора, хотя для него это было равносильно тому, чтобы обнажить свою душу.

– Здесь не всегда будет так пусто, – тихо промолвил он.

Она улыбнулась.

– Я знаю.

Я был уверен, что он ее покорил, однако Тейлор наконец-таки перешла к делу не раньше третьего вечера.

– Думаю, мне стоит сказать вам, как мне хотелось бы, чтобы все было. Просто чтобы удостовериться, что между нами нет недопониманий.

Мы сидели в гостиной. Беззаботное поведение Коула вмиг улетучилось, и он, выпрямившись, обратил все свое внимание на нее. Он дико нервничал – даже был в ужасе – и так волновался, что еле сидел, но внешне это не проявлялось. Для меня его состояние было очевидно лишь потому, что я слишком хорошо его знал, однако лицо, которое он явил Тейлор, было совершенно спокойным.

– Конечно.

– Томас сказал, вы не против открытого усыновления.

– Ты хочешь, чтобы было именно так?

– Возможно со временем, но не сейчас.

Не вполне понимая, что она имеет в виду, я покосился на Коула, но он не смотрел на меня. Его внимание было целиком сконцентрировано на Тейлор.

– Милая, боюсь, тебе придется пояснить поподробней.

Она стесненно заерзала на сиденье.

– Вы, наверное, подумаете, что это ужасно…

– Это вряд ли. Ты можешь быть с нами полностью откровенной. Как ты сказала сама, важно, чтобы между нами не было недопониманий.

Она кивнула. Ее щеки были красного цвета, и вид у нее был по-прежнему неуверенный, но она сделала вдох и сказала:

– Я не хочу кормить ее грудью. Я буду сцеживать молоко – по крайней мере, какое-то время, – но мне кажется, что держать и кормить ее будет для меня чересчур тяжело. И я не хочу получать ее фотографии или знать, как у нее дела. Во всяком случае, только не в первые дни. Звучит ужасно, я понимаю, но я боюсь, что после родов буду вся на эмоциях.

Да. Кого бы Тейлор не выбрала – нас или другую семью, – существовал риск, что в первые семьдесят два часа она передумает. Меня впечатлило то, как тщательно она все продумала. Ее нежелание кормить новорожденную грудью было нам на руку, но я подумал, что буду придурком, если скажу это вслух. Коул, по-видимому, был ошарашен не меньше меня, потому что он тоже ничего не ответил. Тейлор сидела и смотрела на нас, ожидая нашей реакции и явно ощущая себя до крайности уязвимой, и потому я сказал:

– Здесь, разумеется, решать только вам.

Она кивнула – очевидно, испытав облегчение от того, что никто не стал ее осуждать.

– Во всех прочитанных мною статьях говорится о том, насколько эти первые моменты могущественные. Я пыталась быть очень рациональной, принимая это решение, и не хочу, чтобы эмоции взяли надо мной верх. Поэтому я думаю, будет лучше, если вы возьмете ее на руки первыми. Точнее, не просто первыми, а только вы и больше никто.

Если вы возьмете ее на руки первыми.

От одного этого предложения мое сердце гулко заколотилось. Наполнилось восторгом и страхом. Тейлор теперь говорила не обобщенно, а конкретно – конкретно о нас. Я оглянулся на Коула и понял, что он тоже не упустил всей важности ее слов. Он сидел очень прямо, буквально на самом краю. Его лицо эмоций не выдавало, но я заметил, как крепко он стиснул руки, чтобы они перестали дрожать.

– Ты уверена?

– Да, – кивнула она. – Я много об этом думала. Так будет лучше не только для меня, но и для нее, вы не согласны? Разве не правильней, если самыми первыми она увидит лица людей, которые потом будет видеть всю жизнь?

Коул застыл. Словно от страха спугнуть ее или испортить момент. Но еще в его неподвижности было что-то хрупкое, что-то пугающее. Выдающее бурю, что бушевала внутри.

Его надежду и страх.

Не в силах больше сидеть неподвижно, я взял Коула за руку. Он не ответил на ее вопрос напрямую, а тоже спросил:

– А потом?

– Если честно, не знаю. Если я понадоблюсь вам по каким-то медицинским причинам, то в этом случае, конечно, приду, но если все будет нормально, я бы предпочла не получать от вас новостей.

Коул кивнул.

– Хорошо.

– Думаю, лучше всего мне не контактировать с вами, пока вы втроем окончательно не устроитесь. Но и потом речь, скорее, будет идти о том, чтобы проверить, правильное ли решение я приняла. Конечно, вернуть ее я уже не смогу, но я и не думаю, что у меня возникнет такое желание, потому что тоже вернусь к своей жизни. Но я могу представить, что в какой-то момент захочу узнать, как она поживает. Поэтому мне хотелось бы знать, будет ли мне позволено позвонить или даже увидеть ее, если и когда я буду готова.

Коул кивнул и покрепче за меня ухватился.

– Все, что угодно, – вымолвил он.

Мне показалось, что теперь даже Тейлор расслышала напряжение в его голосе. Она бросила взгляд на меня.

Я согласно кивнул.

– Думаю, у нас нет причин возражать против этих условий.

– Со мной будет моя подруга Ларисса, так что помощь в палате мне не нужна, но когда роды начнутся, я позвоню вам, чтобы вы были там, когда она родится на свет.

Я услышал, как Коул резко вдохнул. Я чувствовал его напряжение. И почти ощущал вкус его опасений и непреодолимой потребности в том, чтобы она наконец произнесла окончательные слова. Она сказала, что мы увидим, как малышка родится, и первыми возьмем ее на руки, и тем не менее ощущения, что все решено, не возникло. По-прежнему было чувство, что мы находимся на каком-то извращенном костюмированном прослушивании, которое в любую минуту закончится, и нас отбросит в начало. Я поспешил мысленно помолиться о том, чтобы этого не случилось, потому что не сомневался: если теперь у него отнимут надежду, это убьет его.

Коул отпустил мою руку и, словно тоже молясь, сжал вместе ладони. Потом приложил кончики пальцев к губам.

– Тейлор? – проговорил он – почти шепотом.

– Я позвоню Томасу завтра прямо с утра и попрошу его подготовить все документы.

Коул закрыл глаза, и у него перехватило дыхание. Его самоконтроль держался на волоске. Будь мы одни, он уже был бы в моих объятьях и плакал бы, вздрагивая от накопившихся беспомощности, надежды и страха, но в присутствии Тейлор он сорваться не мог. Сдерживаться, однако, ему было непросто. Его руки тряслись. Дыхание стало дрожащим и частым. Снова открыв глаза, он посмотрел на меня.