– Ты знаешь причину.

Потому что он не был мужественным. И не укладывался в общепринятое представление об отце.

– Но ведь деньги-то из нас двоих у тебя. И если б не ты, у меня не было бы даже работы. – Время от времени это обстоятельство по-прежнему слегка меня раздражало, однако я начал к нему привыкать.

– Джон прав, – сказал Томас. – Согласно текущему законодательству, ваш ребенок может наследовать только от усыновляющего родителя – если только вы не укажете обратное в завещании. Плюс, если вы разведетесь, то второй родитель не получит ни опекунства, ни даже права на встречи.

– Мы не расстанемся, – сказал Коул.

– Так говорят все пары без исключения. – Томас подался вперед и, облокотившись на стол, посмотрел сначала на Коула, потом на меня. – Давайте я спрошу по-другому. Если завтра вы усыновите ребенка, а послезавтра расстанетесь, то кто из вас сможет дать ему больше – и в финансовом, и в эмоциональном плане?

Тут можно было даже не думать.

– Он, – сказал я. Хотел Коул признавать это или нет, но мне пришлось бы мучиться с поисками работы, а ребенка отдать в детский сад. Коулу ни того, ни другого делать было не нужно. – Это должен быть Коул.

Коул повернулся ко мне и отбросил с глаз волосы, чтобы встретить мой взгляд.

– Джонни, ты точно уверен?

– На все сто процентов. Как ты уже сказал, мы не расстанемся. И что бы там ни случилось, я тебе доверяю. Ты поступишь, как будет правильнее всего. Так что давай сделаем то, что должны.

Томас кивнул и что-то записал на листочке бумаги перед собой.

– А теперь, пусть это и неприятный вопрос, я должен спросить: у вас есть представления о том, какого ребенка вы ищете? Я знаю, что вы хотите новорожденного. Какие-то еще пожелания есть?

Мы с Коулом озадаченно переглянулись.

– Я не вполне понимаю, – наконец сказал Коул.

– У некоторых людей очень конкретные требования. Они хотят ребенка только со светлыми волосами и голубыми глазами, или одной с ними этнической принадлежности, или же…

– Нет. – Твердый тон Коула говорил сам за себя. – Это волнует нас в последнюю очередь.

Томас заметно обрадовался такому ответу.

– Хорошо. Тогда следующим шагом будет изучение социально-бытовых условий, во время которого соцработник придет к вам домой и забросает миллиардом вопросов. Нудных, порой почти оскорбительных, но абсолютно необходимых.

– Будет ли иметь значение то, что мы геи?

– Я не могу гарантировать толерантность этого человека, но он не сможет вам отказать только по этой причине. Важной частью встречи будет осмотр вашего дома. Чтобы увидеть, способны ли вы растить ребенка в здоровой среде. Опять же, у вас есть деньги, а это плюс. Конечно, говорить, что богатые родители могут сделать больше, чем бедные, несправедливо, но суть в том, что у вашего ребенка будет достойный дом вне зависимости от состояния экономики или рынка труда. У вас нет долгов. Вы не живете от зарплаты к зарплате. Вы уже сейчас можете гарантировать, что усыновленный вами ребенок попадет в лучшую школу и получит лучший в мире медицинский уход. Так или иначе, но это сыграет вам на руку.

Коул вздохнул и, взглянув на меня, улыбнулся.

– Слава богу. Хоть какое-то преимущество.

– На самом деле, у вас их достаточно. Единственным неблагоприятным моментом – помимо того, что вы однополая пара, – может стать недостаток родных. Насколько я понимаю, у Джона в городе есть отец, но, кроме него, других потенциальных помощников нет. Ни дядь, ни теть, ни кузенов.

– Ну, тут уж ничего не изменишь, – сказал я.

Томас кивнул.

– Именно. Я лишь пытаюсь охватить все моменты. – Он покрутил лежащий на столе карандаш. – На самом деле, на данном этапе очень важно быть абсолютно честными насчет того, с чем нам предстоит иметь дело, и избегать чрезмерного оптимизма. – Он снова поднял лицо и, придавая вес своим следующим словам, посмотрел нам в глаза. – Я советую вам умерить надежды.

– Вы хотите сказать, что фактически наши шансы невелики?

– Нет. Вовсе нет. И я говорю это не как ваш адвокат, а как человек, который видел, каким тяжелым и неприятным бывает усыновление. На этом пути может быть немало ударов. Могут пройти месяцы, если не годы, прежде чем мы найдем вам ребенка. Хуже того, есть люди, которые попробуют использовать вас. Они будут говорить все, что вы желаете слышать, лишь бы вы оплачивали счета по дородовому уходу, но в итоге откажутся передавать вам родительские права. Настолько жестокие люди – редкость, но этот бизнес словно притягивает их всех.

– Разве у нас нет какой-нибудь защиты от подобных вещей?

Он покачал головой.

– Нет. Закон Аризоны гласит, что мать может разрешить усыновление только спустя семьдесят два часа после родов. Все ее предыдущие обещания не имеют веса в суде. Я знаю пары, которые тратили все до последнего пенни и перезакладывали дома, обеспечивая матери тот уход и те роды, которые она от них требовала, – лишь затем, чтобы после появления ребенка на свет у них выдернули ковер из-под ног. Учитывая вашу уникальную финансовую ситуацию, вы станете главной мишенью для тех, кто хочет получить бесплатное медицинское обслуживание во время беременности и родов.

Я еще держал Коула за руку и почувствовал, как он начинает дрожать.

– Как я уже сказал, – продолжал Томас, – такой сорт людей встречается редко, и я хочу, чтобы вы знали: я буду очень осторожен со всеми вариантами, которые буду вам предлагать. Отчасти моя работа заключается в том, чтобы не давать людям возможности использовать ваши эмоции против вас. Но я хочу, чтобы вы держали в памяти вот что: несмотря ни на что, у матери есть три дня на перемену решения. Три дня. И чаще всего ни о какой манипуляции не идет даже и речи. Они могут быть целиком и полностью настроены отдать вам ребенка, но как только после родов им дают его на руки, у них в сознании что-то меняется. Дело не в эгоизме и не в попытках вами воспользоваться. Это называется материнский инстинкт.

– Да уж, с биологией не поспоришь, – сказал я.

Томас кивнул.

– Именно так. И если это случится, мы снова вернемся в начало. И совершенно ничего не сможем с этим поделать. – Он откинулся на спинку стула. – А теперь, с учетом всего, что вы услышали, скажите: вы по-прежнему настроены продолжать?

Я оглянулся на Коула. Он вцепился в мою ладонь мертвой хваткой, однако, не дрогнув, кивнул.

– Абсолютно.

– Хорошо, – улыбнулся Томас. – Тогда мы приступим к делу прямо сейчас.

Глава 2

10 февраля

От Коула Джареду

Сладость, я не передать, как тебе благодарен за то, что ты прилетел на нашу свадьбу в Париж. Это имело большое значение для нас обоих. И еще было приятно увидеть Мэтта с другой стороны. Я наконец-таки понял, что ты в нем разглядел. Серьезно, вы просто очаровательны, и я счастлив за тебя как никогда. Ладно, а теперь к новостям. У Триумфальной арки ты спрашивал, почему мы с Джоном так торопимся пожениться. Подозреваю, ты уже знаешь ответ, но из уважения к нашему прошлому будет справедливо сказать тебе прямо, нежели вынуждать строить догадки. Мы с Джоном надеемся усыновить ребенка.

Теперь, когда решение принято, я только об этом и думаю. Боюсь, я стал одержим этой идеей, но, полагаю, бывают вещи и хуже. На Рождество мы поделились своими планами с Джорджем, и он не мог сдержать слез.

Джон, между тем, ведет себя с такой методичной рациональностью. По шагу за раз, всему свое время. Одним словом, вечно бухгалтер. Вечно прагматик. Но я только рад, поскольку сам по себе превратился бы в нервную катастрофу. Господь свидетель, я и так нестабилен, куда же еще?

Что ж, сладость. Говорят, невротики – это новый черный.

***

Изучение дома, как и предупреждал Томас, оказалось процессом до крайности нудным и порой слегка оскорбительным, однако прошло без проблем. Когда нас одобрили, Томас помог нам составить письмо, в котором мы выразили свое желание стать родителями, и после того, как он распространил его по всем имеющимся каналам, Коул переключил внимание на нашу вторую спальню. Он вынес оттуда всю мебель, почистил ковер и перекрасил стены. Затем тихо закрыл ведущую туда дверь и попытался притвориться, что этой комнаты не существует. Слово «детская» ни разу озвучено не было.