- Потому, что он не знал дервиша, способного воздействовать на Дива, просто и ясно ответил Насими.
- Воздействовать? - изумленно переспросил дервиш Фа-ада. - Ты намерен воздействовать на Дива?
Насими посмотрел на солнце, напоминая о времени, - на продолжение спора у него не оставалось ни времени, ни желания.
- Какое еще может быть у меня намерение? - нетерпеливо спросил он. - Не милости же просить иду к нему!
Фаада медленно обвел взглядом лица своих товарищей, и все гасиды заговорили враз.
- Воздействие на Дива невозможно! У него каменное нутро! Ничто его не поколеблет! - говорили они.
- Не ходи, Сеид! Не губи себя! За три дня срока Фазл найдет какой-нибудь выход, - говорили они.
Ни Фаада, ни товарищи его не сомневались в своей правоте. Воздействовать на чувства Дива было равнозначно тому, чтобы сдвинуть мир с его оси или переменить климат на земле. Но Насими и сам знал это, и не было нужды говорить ему об этом. Всю ночь до утра он лишь о том и думал, как невозможное сделать возможным, и в первую очередь попытался точно и ясно представить себе природу объекта воздействия.
Если воздействие солнца на тела есть несомненная истина и если камень является телом в числе других тел, кто может доказать, что камень не подвержен воздействию? И если замесом и началом всех тел есть творящая частица, постоянно стремящаяся к изменению и размножению, кто поручится, что камень лишен творящего начала и не подвержен колебаниям и переменам? И если Див разослал по улусам ученых, дабы силою слов завоевать уже завоеванное мечом, и, отбросив как ненужную вещь золотой меч наследника Мираншаха, потребовал, чтобы тот постигал науки, то не свидетельство ли это колебаний, начавшихся в Диве? И, наконец, если Фазл собирался, изменив нутро шаха, воздействовать через него на Дива, то не говорит ли это о том, что воздействие на Дива возможно?
Насими еще раз посмотрел на солнце и встал из-за трапезы.
- Слово Хакка и камень озеленит! - сказал он и с этими словами отправился в путь.
Гасиды сникли, в глазах у них светилась печаль послед-вето прощания.
А Насими ушел не простившись. Он сознавал, что теперь, когда он слился с Великой цепью, он навсегда прощается с Устадом, и теперь, когда караван вырван из цепких рук Юсифа и повернут на верный путь, он, возможно, никогда не увидит мюридов, и когда отлучение снято, не свидится с очужавшей вдруг Фатьмой. Но чтобы не поддаться великой печали и не допустить в сердце ничего, кроме решимости озеленить камень, он ушел, ни разу не оглянувшись.
Замкнувшись в мыслях и заботах предстоящего намаза, он не слышал звука собственных шагов, гулко отдававшихся на скалистой тропинке, проложенной за столетия бесчисленными караванами.
Возможно, он был после своего Устада первым на земле человеком, который понимал свою свободу, не как свободу от тирании, а как предназначение провозгласить слово свободы внутри тирании.
Он откроет тайну Хакка и докажет Тимуру, что правители и народы, опирающиеся на учение хуруфи, никогда не поднимут оружия против Тимура, так как видят спасение свое не в мече, поднятом против меча. Первостепенная задача подобрать ключ к нутру Дива. Насими был уверен, что ключ подобран точно, ибо ни в чем сейчас так не нуждается Тимур, засевший в лагере в окружении глубоких рвов, в предощущении постоянно грозящей опасности нападения Ильдрыма Баязида, Кара Юсифа Каракоюнлу, султана Ахмеда Джелаири и мюридов Фазла, с одной стороны, и Тохтамыш-хана - с другой, как в этой истине Хакка. А подобрав ключ и заставив Дива слушать себя, он внедрит в его каменное нутро свои слова о человеке и пророке, о религии и боге, о мече и страхе, слова, отчеканенные, как золото, умелым ювелиром. И как ни разбивались его мысли опасностью, нависшей над головой Фазла и мюридов, и краткостью отпущенного срока, он всю дорогу чеканил и гранил свою проповедь, дабы слова его могли пробить камень. Ему следовало также помнить, что, прежде чем попасть к Диву, он должен будет преодолеть наступление злобной толпы высокосановных сеидов, олицетворяющих ложную веру в "лаилахаиллаллаха", а затем отбиться от шейха Береке и хорошо осведомленного о делах хуруфитов дервиша Асира, любимца эмира Тимура, и не только отбиться, но и поколебать их позиции в глазах Дива.
По их настоянию шейх Азам издал указ, объявляющий Фазла еретиком и вероотступником. Они же во главе с шейхом Береке подписали указ о казни Фазла. И если Див, разослав по улусам ученых и жестоко наказав наследника Мираншаха за учиненные им погромы, сам готовится к погрому, то причиной тому шейх Берете и его сеиды, требующие исполнения всех указов, ибо задержка пробуждает сомнения в мощи "лаилахаиллаллаха". Но даже если ему удастся озеленить камень и поколебать позиции шейха Береке в глазах Дива, указы останутся в силе. Значит, - это вторая задача громадной важности - Насими должен разоблачить формулу "лаилахаиллаллаха" в логове самого "лаилахаиллаллаха". Деяние это тоже из категории невозможных, но он должен сделать невозможное возможным.
Разве не говорили все, что это невозможно, когда много лет назад Фазл в деревне Ханегях близ Алинджи объявил о своем намерении послать дервишей в святые места, дабы начать разоблачение "лаилахаиллаллаха" в его исконных очагах? Никто тогда не поверил в возможность и успех этого дела, кроме одного мовлана Махмуда.
Но, спустя всего три года, когда назрела необходимость переселения в Страну спасения и поверенные Фазла обратились к прихожанам в мечетях с призывом "Кто идет с Яри-Пунханом, пусть встанет на ноги!" - разве не поднялись и не пошли вслед за Фазлом сотни и сотни людей, еще не надевших хирги и не получивших символического меча?
И если нынче, на восьмом году хиджрета - переселения хуруфитов, тысячи и тысячи тюрков, персов, арабов и прочих народов от Самарканда до Анкары, от Тебриза до Багдада и Алеппо отрицают "лаилахаиллаллах", то не превращение ли это невозможного в возможное? И сама мечта человеческая познать вселенную и самого себя во вселенной - не родилась ли она из желания превратить невозможное в возможное? И если способности человека безграничны, то почему невозможно разоблачение "лаилахаиллаллаха" в очаге "лаилахаиллаллаха"?!
