И пока он метался и будоражил людей, Фазл в глубокой задумчивости, как если бы происходящее не имело к нему никакого отношения, медленно поднимался на высокий минбар. Единственной его тоской и мечтой с юности, когда он в родном Астарбаде с товарищами-подмастерьями валял войлок, просиживал ночи до утра у очагов, в парах кипящей воды, в которую окунали войлок, прежде чем натянуть его горячим на пялки для шапок, и продумывал при этом завтрашнюю проповедь в медресе, открытом им на свои сбережения, и позже, когда он обосновался в Тебризе, странствовал по святым местам и обрел в Ширване Страну спасения, единственной целью и делом жизни для него было убедить людей, заставить их поверить, что все погромы, войны, все беды на земле происходят от ложной веры и невежества, пробудить в них великую любовь к вечному духу, переходящему из века в век, - от Зардушта к Матери Хуррам, от Матери Хуррам к Джавидану, от Джавидана к Бабеку, от Бабека к Гусейну Халладжу, от Гусейна Халладжа к Ахи Фарруху, от Ахи Фарруха к шейху Низами, от шейха Низами к шейху Махмуду и, наконец, к нему, Фазлуллаху Найми.. Вечный негасимый дух, который он так остро ощущал в себе и который обязан был передать дальше, последующим поколениям, в грядущие века...
Он видел истинные признаки той великой любви на лицах несчастных скитальцев, обретших в Стране спасения прибежище, а в его учении стойкость души. Дервиш Гасан, лекарь его, был один из беженцев, претерпевший все удары судьбы, прошедший все этапы обучения и возродившийся для великой любви. В последние семь лет Фазл ни на один день не расставался с дорогим трудолюбцем и ничего, кроме истинной любви, в лице его не видал. Теперь же он вдруг прозрел другое в лице этого человека - любовь не к вечному Хакку, а к смертному человеку Фазлуллаху Найми.
Достигнув вершины минбара и выпрямившись во весь рост, Фазл оглядел сход.
- Слушайте, сыны мои...
На вершину горы и на белоснежные хирги мюридов легли красноватые отсветы восходящего солнца, ущелье наполнилось плотной голубизной, среди зелени лесов забелели тропинки, которые звали Фазла в путь, возможно, в последний.
Но говорил он неспешно. Речи Фазла были присущи размеренность и плавность каравана, везущего тяжкий и драгоценный груз.
- Достоинство человека проявляется в его любви, сыны мои. Достоинство же любви определяется единством разума и страсти. Человека, разум которого преобладает над страстью и убивает чувство, мы называем невеждой. Человека же, у которого над разумом преобладает страсть, убивающая способность к мышлению, мы называем зверем.
Доказано, что разум, лишенный страсти, равно как и страсть, лишенная разума, порождают бедствия и крах.
Доказано также, что только при единстве разума и страсти человек становится ангелоподобен и только ангелоподобные обладают истинной любовью и не ошибаются в любви.
Я не сомневаюсь в том, что люди, овладевшие нашим учением и получившие хиргу, превыше всего ценят и любят истину, сыны мои. Но время против нашего учения, и мои мюриды, отравленные веяниями времени, с одной стороны, лишаются надежды и уходят в отшельничество; с другой же - выходят из равновесия и становятся рабами своих страстей. Таков горький итог моих наблюдений, дорогие мои! Перед лицом всего схода признаю, что именно поэтому, из опасений еще более потрясти вас, я скрыл решение моих халифов о сдаче. Когда Дервиш Гаджи передал мне на реке Кдорделем решение халифов, я попросил сохранить его в тайне, доверив ее только досточтимому мовлане Таджэддину, Как все вы видите, мовлана Таджэддин стойко вынес испытание, и я благодарен ему за это. Дервиш Гасан же, мой лекарь, не выдержал испытание и, вместо того чтобы довести до сведения схода официально порученное ему сообщение, разгласил тайну Хакка. Я просил его объявить о невиновности халифов и снять с них подозрения, дервиш Гасан же поддался чувству и сеет разногласия меж вами и халифами.
А что, скажите, страшнее и горше разногласий меж единомышленниками? Не разногласия ли внутри исламского духовенства подорвали мощь "лаилахаиллаллаха"?
Не породят ли разногласия, замесом которых всегда служат злоба и вражда, их и в нашей среде? И не переродят ли наши души вражда и злоба? И, ангелоподобные, не превратитесь ли в дивов? И, лишившись идеала, не загубите ли наше восстание?! Сейчас все зависит от зрелости и единства вашего разума и страсти, дорогие мои!
Мы определяем призыв к самопожертвованию как наивысшее проявление духа. Я никогда не забуду, с какой самоотверженностью и отвагой/ вы продемонстрировали по призыву меджлиса свою мощь перед Гюлистанским дворцом. Это было наивернейшее доказательство, что вера в человека приносит беспримерные плоды, сыны мои! Своею самоотверженностью вы проложите дорогу человечеству и сократите путь к единству!
Но именно сейчас, когда наступило время призыва к самопожертвованию, вы не должны поддаваться страстям, а, напротив, должны избегать напрасных жертв и уберечь самое главное завоевание нашего учения - самих себя. Ибо если бог заключен в вас, то как он проявится, если не станет вас?!
А теперь я хочу сказать вам, что решение халифов о сдаче и возвращение в Ширван имеет единственной целью ваше спасение! Амин Махрам, еще раз доказав свою преданность, сообщил моим халифам и мовлане Таджэддину о вооруженном отряде в Шемахе. Я не могу сказать вам, что это за отряд и по чьей воле создан, ибо сведения мои недостаточно достоверны. По этой же причине я прошу дервиша Гасана сохранить до поры в тайне разговор, подслушанный за дверью. Как только я разузнаю все доподлинно, я сообщу вам, и, возможно кое-кто из вас отправится в отряд дервишем. Пока что я знаю одно: они жаждут крови и расправы с моими мюридами. Помните, что Див неподалеку. Погромы в Нахичевани, Исфагане, Тебризе и Багдаде страшат служителей "лаилахаиллаллаха" в Ширване. А если в руки пораженного страхом вложить меч - кровопролитие неизбежно. Они могут нагрянуть с минуты на минуту, друзья мои! Вам надо расходиться. Будьте бдительны и осторожны! Снимите с себя хирги и наденьте одежду горцев. Противники нашего учения знают, что оно наиболее распространено в среде ремесленников, и погромы начнутся в городах! Поэтому скройтесь в горах!
