- Оплот надежды нашей покидает нас, эй, мюриды! - причитал он. Объединитесь и волей, равной воле Хакка отмените решение! Не дайте Устаду сдаться! - призывал он. - Если восстание требует жертвы, то почему жертвой должен стать Фазл? Если мы все готовы пожертвовать собой ради Фазла, то как же примириться с тем, что Фазл сам приносит себя в жертву? Кто мы и что мы без Фазла, эй, мюриды? - вопрошал он.

Мгновенный гул, вызванный протестом Юсифа, затих, толпа молчала, и только горячее дыхание в холодном утреннем воздухе выдавало волнение собравшихся здесь людей.

Дервиш Гасан повторил свою страшную весть и, на мгновение застыв, уставился с изумлением на молчащих, тяжело дышащих людей.

- Вы что, мюриды, не слышите меня?! По воле предателей Устад отсюда направился в Шемаху! Я зову вас на джахад!.. Почему вы не отзоветесь, эй, мюриды?! Окаменели вы, что ли?! - В голосе его звучало такое отчаяние, что казалось, сейчас разорвется сердце.

И толпа всколыхнулась. Тяжело ступая, вышел вперед внушительный человек, отличавшийся от безбородых мюридов в белых хиргах густой бородой и длинной голубой абой, - мовлана Таджэддин. Утверждая, что сход созывается против воли Хакка, он тем не менее прибыл сюда одним из первых и, как, если бы не было никакого спора, помогал соорудить высокий минбар при свете костра. И сейчас он стоял, спокойный и степенный, перед дервишем Гасаном, сеявшим страх и сомнение,

- Как не окаменеть нам, дервиш Гасан?.. Факел Устада в твоих руках, и мы не вправе усомниться в твоих словах, - начал он неспешно. - Спор в группе халифов и возвращение Устада обеспокоили и нас, дервиш Гасан. И у нас немало сомнений и подозрений. Но халифы наши всегда были преданными и разумны. Как нам поверить в отступничество совершенных, каждый, из которых олицетворяет Хакка, а все вместе равны Фазлу-Хакку?!

- Но я же говорю вам, что они приняли решение о сдаче Фазла! Разве я не такой же, как и ты, правдолюбец и мюрид Фазла? Почему же ты не веришь моим словам? Или человек, носящий эту священную одежду, - дервиш Гасан дернул ворот своей хирги, - способен на ложь, мовлана? Предатели вручили свое решение мовлане Махмуду, чтобы он передал Фазлу, но Махмуд порвал и выкинул его. Они попытались передать с Гусейном Кейа, но и Гусейн отверг его. Даже Амин Махрам, назвав решение позорным, отказался быть посредником в этом деле. И тогда они вынуждены были вернуться в Баку, чтобы уговорить Дервиша Гаджи передать эту подлую бумагу. Все это я слышал из уст самого Фазла! Ты все еще не веришь мне, мовлана Таджэддин?!

У людей, еще плотнее обступивших их обоих, лица были бледны; ни у кого уже не осталось сомнений, что подтвердились самые худшие подозрения, что халифы действительно предатели. Но лицо мовланы Таджэддина сохраняло непостижимое спокойствие.

- Я верю твоим словам. И не сомневаюсь в том, что ты слышал все это из уст самого Устада, - сказал он. - Но я не верю и никогда не поверю, чтобы Устад назвал своих халифов предателями! - Полные щеки его покраснели сквозь густую шелковистую бороду, большие выпуклые глаза засверкали; вспыхнув неожиданно, мовлана Таджэддин всем корпусом повернулся к людям. - Я, нареченный своим Устадом именем Таджэддин, не верю в отступничество своих соратников и сотоварищей! - мощным голосом крикнул он,

И откуда-то, будто из-под небес, раздался знакомый и родной всем голос:

- И правильно поступаешь, мой досточтимый Таджэддин! В мире "анал-хакка" нет измены!

Это был голос Фазла.

На плато, стоящем на одном уровне с горизонтом, уже светлело утро, в то время как лесистый склон ущелья еще был окутан предутренней мглой; поэтому фырканье поднимающихся лошадей и звон стремян слышались совсем близко, но всадников не видать было, и голос Фазла доносился из невидимого пространства.

- Дервиш Гасан, так ли тебе было сказано? Почему ты исказил смысл наших слов, сын мой? - снова послышался голос Фазла.

Лошади, пуская из ноздрей клубы пара, вынырнули наконец из темноты, и мюриды мощным потоком двинулись навстречу Фазлу, ехавшему впереди всех.

Никто не помнил, чтобы Фазл начал говорить, не доехав до места и не спешившись.

- Халифы мои верны учению и дороги мне по-прежнему, сыны мои! - говорил Фазл. - Учение наше распространяется все шире, и человек пробуждается от дремучего и гибельного невежества, а это означает, что дела моих халифов плодотворны. Решение же, принятое ими, касается личной судьбы человека по имени Фазлуллах Найми и не имеет никакого отношения к нашему восстанию. Заверяю вас: если в том не будет нужды, я не соглашусь с этим решением и не разлучусь с вами, дорогие мои.

Мюриды, в ушах которых еще стояли вопли и причитания дервиша Гасана, с надеждой и верой слушали Фазла, глядя во все глаза на янтарно-желтое его лицо, излучающее нерушимую твердость духа; ни долгий, утомительный путь туда и обратно, ни события в группе, казалось, не оставили на лице его ни малейшего следа.

Но тут снова закричал дервиш Гасан:

- Ради Фазла-Хакка не чурайтесь моих слов, эй, мюриды. Устад скрывает правду! Он сам себя предает! Вы в неведении, пробудитесь! Вдумайтесь в слова его! Как это- личная судьба? Что значит - не имеет отношения к нашему восстанию? Если халифы приняли решение о сдаче Фазла, то что это, как не измена?! Я же сказал вам: я слышал все из уст самого Устада! До вчерашнего дня я так же, как и вы, не ведал ни о чем. Вчера мы остановились на отдых, и когда гасиды, разыскав нас, сообщили о созыве схода, Фазл отвел меня в укромную келью и сказал, что не может явиться на сход, ибо должен немедленно ехать в Шемаху, где стоит вооруженный отряд, которому поручено расправиться с хуруфитами во всем Ширване. Из кого состоит отряд? Кем собран? Где и когда ожидается погром? Фазл ответил, что это тайна Хакка. Потом сказал: "Я должен сам поехать в Шемаху, чтобы обезвредить отряд. Я доверяю тебе свой факел, поезжай на сход и огласи, что в моем возвращении халифы не повинны". Тут в келью вошел Гусейн Кейа, и я вышел. Я признаю, что подслушивать недостойно, но сердце мое было не спокойно, я чувствовал, что поездка Устада в Шемаху добром не кончится. Вот почему, неплотно прикрыв за собою дверь, я подслушал разговор и узнал, что всадники, неожиданно возникшие на берегу реки Кюрделем, привезли Фазлу решение о сдаче. Такова правда, эй, мюриды! Я повторяюсь, но я буду говорить до тех пор, пока не вобью в ваши головы все как есть! Не сумев передать решения ни с мовланой Махмудом, ни с Гусейном Кейа, ни с Амином Махрамом, они уговорили наконец Дервиша Гаджи, который хоть и привержен нашему учению, но еще больше привержен шаху Ибрагиму. Судите же сами: что это, как не измена? Наш досточтимый мовлана Таджэддин усомнился в моих словах. Пусть скажет теперь сам: сомневается ли в них по прежнему? Устад упрекнул меня в искажении смысла поручения... Я прошу простить меня за то, что поведал вам подслушанный разговор. Но я сделал это потому, что Устад скрывает от вас правду! Присоединитесь к моему протесту, эй, мюриды! - Дервиш Гасан, передав факел одному из мюридов, бросился в гущу народа и, хватая то одного, то другого за грудки кричал, приводя всех в смятение: - Вызовите предателей на суд Хакка и снимите с них хиргу!