Туман и дым от костров окутали спящий лагерь. Не спали только десятники, они ждали распоряжений сотников, которые в свою очередь ждали их от тысячников, а те - от темников.

Сегодня воинов осадной армии вместе с месячной получкой пожаловали еще и наградными в размере стоимости четырех коней, что составило дополнительно еще две месячные получки, и так как это шло вразрез с установлением, по которому они, проиграв сражение, не только лишались получки, но еще и штрафовались, бодрствующие десятники, собравшись по пять-десять человек вокруг костров и подбрасывая в огонь кизяк, обсуждали это событие. Сегодня они впервые за много месяцев вкусно и сытно поели, так как им выдали в изобилии пищу из личного обоза повелителя, и награда вместо наказания за позорные неудачи последних лег умиляла воинов и внушала им надежду, что теперь-то, с помощью своего щедрого и милосердного повелителя, они одержат долгожданную победу, ибо всюду, куда ступала нога их господина, было торжество победы. В подтверждение этой бесспорной мысли они вспоминали взятие Исфагана и других городов и крепостей, куда более неприступных, чем Алинджа.

В стане, широко раскинувшемся на пологих склонах невысоких гор, кроме пофыркивания стреноженных коней, тщетно пытавшихся вытянуть губами из вытоптанной земли травинку, да тихого говора десятников, не слышно было ни звука.

Молчание Белого шатра насторожило эмира Гыймаза и его темников.

После полуночи на вершине холма рядом с Белым шатром показался знакомый всем силуэт духовника повелителя шейха Береке, который от имени эмира Тимура пожелал всем покойной ночи.

И когда лагерь совершенно затих, в шатре появился свет. По мере того как разгорались светильники, шатер наполнялся изнутри светом, а снаружи становился похож на белую снежную вершину, на пике которой развевалось знамя с отчетливым изображением серебряного полумесяца. Вокруг шатра темнели неподвижные силуэты багадуров-телохранителей со щитами на боку и остроконечными пиками в руках.

Несмотря на то что повелитель никогда и ничем не выказывал своих мучительных болей, в лагере знали, что он нередко просыпается от них по ночам и не может заснуть уже до утра. И те, кто не спал в этот поздний час, подумали, когда засветился шатер, что у эмира Тимура бессонница.

Погасли последние костры, и стан погрузился во тьму. Никто, кроме караула, не видел, как в шатер вошли наследник Мираншах, переодетые багадуры-джагатаи, а вслед за ними вельможи, сеиды во главе с шейхом Береке и рабы.

В стане слышны были лишь удары щитов, которыми перестукивались меж собой воины-караульные, и этот перестук да цокот копыт, долетая до скалистых гор, отдавались негромким эхом. И снова наступала тишина. Ровный шум течения реки Алинджи в глубине ущелья усугублял тишину, и постепенно власть ночи одолела все звуки.

И вдруг тишину прорвал дикий, душераздерающий крик. Казалось, кто-то молит о пощаде перед смертью.

Обитатели лагеря, от военачальников до воинов, конюхов, слуг, рабов и сеидов с их семьями, за семь долгих лет осады, прожитых на земле, окруженной рвами, привыкли к самым неожиданным звукам в ночи, и крик, разнесшийся среди гор и скал и отдавшийся от них тысячеголосым эхом, словно тысяча человек завопили вдруг о пощаде, не разбудил никого в стане. Лишь эмир Гыймаз и его темники, прилегшие одетыми в своих шатрах, вскочили и бросились к Белому шатру, откуда донесся крик. Но ни военачальники, ни эмир Гыймаз не распознали в нем голоса наследника Мираншаха.

Свидетелем происшедшего в шатре повелителя, кроме постоянного его окружения - сановных сеидов, вельмож и багадуров-джагатаев, был еще один человек - дервиш. Никто не видел, когда он пришел в шатер, хотя росту он был двухаршинного, с руками невероятной длины и силы, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, огненно-рыжей остроконечной бородкой, орлиным носом и глазами без блеска. Никто не видел, что это был сам дервиш Асир, грозное имя которого не сходило с уст как в армии, так и среди населения Азербайджана и Ирана.

Он уже сидел у правой ноги повелителя, когда в пустом, просторном, рассчитанном на сто-сто пятьдесят человек шатре стали зажигать светильники.

Никто, кроме дервишей и багадуров-джагатаев, выполняющих особые задания, даже наследник трона, не знал его в лицо. Поэтому, войдя в шатер, принц Мираншах принял его за одного из множества дервишей посещающих эмира Тимура, и мельком удивился поразительному его сходству с отцом. Багадуры-джагатаи, расставшиеся со своим начальником в Шемахе, в резиденции шейха Азама, увидев его неожиданно здесь, обрадованно переглянулись.

Багадуров-джагатаев было сто одиннадцать человек: сотник, десять десятников и сто багадуров. Исполинского роста, раздавшиеся на сытных хлебах шейха Азама в ширину, когда они, войдя в шатер и скрестив руки на груди, поклонились, эмир Тимур ужаснулся их широченным спинам и массивным, неправдоподобно жирным затылкам с тонкими, вылезшими из-под треухов косицами. Несколько лет назад по совету своих эмиров он сам их отобрал и отправил служить в армию Мираншаха. Когда же по знаку дервиша Асира все сто одиннадцать багадуров обнажились по пояс и склонились, Тимур изменился в лице.

Красноватый, как чистая медь, цвет лица его, который оттенялся красным, тонкого сукна халатом, надетым поверх светло-желтого шелкового чекменя и опоясанным широким золотым поясом, заметно потемнел, когда, чуть склонившись вперед, он разглядел обнаженную спину сотника. Стоявшие по обе стороны и позади легкого низкого трона слоновой кости, на котором повелитель сидел, вытянув вперед больную правую ногу, а левую, поджав под сиденье, молодые багадуры-джагатаи держали в руках горящие золотые светильники в форме верблюдов, добытые в свое время во дворце султана Ахмеда Джелаири. Толстые фитили в темени верблюдов-светильников давали сильное пламя, и струи дыма, колеблясь от малейшего движения воздуха меж верхним и задним дымоходами, разъедали глаза багадурам, но они, не мигая, смотрели на повелителя, готовые по первому знаку угадать сто намерение и исполнить его. Молодые багадуры были не только личными факельщиками повелителя, но и хранителями его трона и его тайн; только им доверялось в походах купать эмира Тимура. По заведенному порядку они четко выполняли свои обязанности, не дожидаясь распоряжений, и когда по знаку дервиша Асира все сто одиннадцать багадуров-джагатаев обнажились по пояс и склонились до полу, факельщики справа и слева тотчас шагнули вперед и опустили светильники, чтобы осветить обнаженные спины.