Прошло уже почти два месяца весеннего семестра.

Совет полностью оставил в покое Эрика, и ни один четырёхклассник не просил его даже о такой мелочи, как покупка сигарет в киоске. А Эрик относился ко всем членам совета как к воздуху, смотрел сквозь и никогда не заговаривал первым.

Если так и выглядел баланс устрашения, то он работал пока без малейших сбоев.

Эрик и Пьер даже прекратили спорить о причине. Может, члены совета просто сдались и дали Эрику индульгенцию, чтобы избежать ситуаций, с которыми они сами, пожалуй, не смогли бы справиться?

Так считал Пьер.

Или они ждали удобного случая, чтобы нанести удар, применив новое эффективное оружие? Ведь у них хватало времени на подготовку?

Такого мнения придерживался Эрик.

В любом случае начало семестра прошло спокойно и не дало ни одного серьёзного повода порассуждать, почему события развивались именно так и не иначе. Со временем им ведь всё равно предстояло узнать, кто оказался прав.

Эрик увеличил свои тренировки по плаванию за счёт утренних часов перед завтраком. Его успехи в зимних видах спорта всё равно оставляли желать лучшего. Зато удавалось больше времени уделять силовой тренировке и плаванию. Хотя явно ощущалось, что техника в бассейне не прогрессирует. Результаты росли только потому, что он обладал высоким потенциалом и пробивался сквозь воду с полной силой и максимальной скоростью почти полторы минуты. С уроками он справлялся, как обычно, под арестом в выходные.

Однако в марте, когда с крыш застучали первые капели, баланс устрашения превратился в прах.

Пьер успел заработать своё последнее лишение выходных за отказ от горчичника несколько недель назад, и с той поры у его старшего по столу, к тому же члена совета, не возникало причины вызвать Пьера для наказания снова.

Но сейчас подвернулась буквально высосанная из пальца причина. Пьер отказался, и его ждали суд и приговор в виде лишения выходных.

На следующий день Арне из их класса и ещё одному из отказников предложили отправиться в явно надуманную командировку. Они предпочли лишиться выходных. Но дело на том не закрылось. Когда Пьер вернулся с заседания совета, куда всю троицу вызвали одновременно, ясно стало, что началась реализация некоего заготовленного плана. Их наказали лишением трёх суббот-воскресений каждого. Хуже того, в случае отказа от следующего горчичника пригрозили вытащить в квадрат. Силверхиелм напомнил, что случилось с социал-демократом, покинувшим школу в прошлом семестре, — Йоханом С., или как там его звали.

Итак, совет решил положить конец всем тенденциям неповиновения в реальной школе. Были вызваны еще несколько учеников первого и второго классов, которых осудили почти так же строго. Вину усмотрели такую: высказывались неподобающим образом, то есть дерзко о совете (скорее всего, просто использовали прозвища, данные Эриком Силверхиелму и Далену).

Эрик и Пьер сидели в своём обычном укромном месте для курения и обговаривали возникшую ситуацию. Если сейчас совет сказал А, то вскорости, несомненно, последует Б. То есть в один из ближайших дней Пьера и других пригласят на горчичник, причём независимо от наличия каких-либо грехов за столом. Значит, предстоит выбор между горчичником, арестом или штрафными работами. Или… бойней в квадрате.

«Это невыносимо, — сказал Пьер. — Ты, наверное, понимаешь, чего я боюсь. Получить трёпку».

«Все боятся, в этом нет ничего странного», — ответил Эрик.

«Да — более или менее. Гораздо больше или гораздо меньше. В этом и заключается огромная разница между тобой и нами. Я уверен, что не справлюсь с этим».

«Наоборот, ты справишься. Если иметь внутренний стержень, кто угодно справится. Это сидит в мозгу. И тут неважно, как чувствует боль твое бренное тело. Страшна не сама трёпка, а то, что надо гнуться и ползать перед ними».

«Тебе легко говорить!»

«Нет, это одинаково для всех. По крайней мере для парней вроде нас с тобою. Хуже всего — подчиняться таким идиотам и слышать, как над тобою смеются предатели. После трёпки ощущение примерно такое же, как после тяжёлой тренировки с баней в конце. Кажется сплошной мукой, но потом ты гордишься собою».

«А если потащат в квадрат?»

«Появится синяк под глазом, немного пойдёт носом кровь. Но всё закончится».

«Но если они поступят как с Йоханом С.? Заломят руку за спину, будут держать так и давить всё сильнее и сильнее. Пока не пообещаешь впредь не отказываться от горчичников».

Вопрос заставил призадуматься. «Терпеть, пока они не сломают руку», — такой ответ не годился. Поскольку Пьер боялся, и его ненависть была недостаточно сильной (он только презирал их, прячась за своими очками), для него не существовало хорошей защиты против боли. Страх, наоборот, усиливает боль. Ненависть же ослабляет её до исчезновения в белом тумане. Пьер хотел найти какое-нибудь интеллектуальное решение, но это представлялось нелёгкой задачей. Такого рода сопротивление работает, главным образом, с перспективой на будущее. Но вряд ли на самом месте казни.

Нет, кстати, и здесь имелись варианты.

«А ты не думал об одном деле, Пьер? Вспомни, ты же читал во многих книгах о том, как люди поднимаются на эшафот и поют свой национальный гимн и кричат „да здравствует король“ или поют Интернационал перед расстрельной командой, как те красные делали в Финляндии».

«Конечно, но это не то же самое. Когда кого-то расстреливают, нет ничего странного в том, что человек берёт себя в руки в последний момент. Если бы нацисты расстреливали меня, я бы, конечно, смог спеть гимн Швеции и не знаю что там ещё. Но сейчас всё обстоит иначе. Они будут, например, заламывать мне руку, пока я не пообещаю что угодно».

«Такое обещание ничего не стоит».

«Не стоит, но что из того? Я откажусь, меня вернут в квадрат. Опять изобьют…»

«Да? И потом отказываешься снова».

«Это бесчеловечно. Ты не можешь требовать. Я с этим никогда не справлюсь».

«Да, пожалуй, не справишься. Но у меня есть идея. Наверняка тебя потащат в квадрат Силверхиелм и Мигалка. Кто-то из них или, возможно, оба. Тогда ты поступишь так. Прежде чем они набросятся на тебя, скажешь громко и чётко, что они всё равно мигалки и шлемы-из-дерьма, трусливые и жалкие. Бьют только тех, кто меньше и слабее. И неважно, какое обещание они будут выбивать из тебя силой. Они мигалки и шлемы из дерьма в любом случае. Ты понимаешь идею?»

«Да? А потом получишь ещё большую таску, чем они планировали сначала. И дальше все по кругу. Ничего себе вариант. Но в каком-то смысле так лучше. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но я не знаю, как выдержу квадрат».

Нет, пожалуй, такой путь Пьер не смог бы пройти до конца. У них в запасе максимум несколько дней. Может, стоило попытаться научить Пьера защищаться, показать пару ударов руками или ногами?

Но это не годилось для Пьера. Здесь речь не о силе (не играет большой роли, насколько силён удар в промежность, надо только правильно попасть), Пьер просто не смог бы справиться с собой. Сила, главным образом, в мозгу, а не в мускулах. Даже при помощи долгих тренировок нельзя научить Пьера элементарной вещи: отдубасить двух снобов из Щернсберга, которые так и не овладели искусством драться по-настоящему.

«Да, Пьер, мы не знаем, как всё пройдёт. Но когда ты попадёшь в квадрат в первый раз, я считаю, ты всё равно должен поиздеваться над ними, насколько это возможно. От этого тебе хуже не станет, хуже будет им. И потом ты должен дать Силверхиелму пощёчину. Да, я имею в виду пощёчину. То есть не удар, чтобы навредить ему физически, а пощёчину. Она оскорбит его и выставит ещё в более нелепом виде, чем если бы ты ударом сбил его с ног. Я могу показать тебе, как ударить таким образом, чтобы пощёчина попала наверняка. Ты держишь обе руки низко перед животом, вот так. Потом бьёшь наискось вверх правой рукой, так что попадаешь по его правой щеке тыльной стороной ладони, понимаешь? Вот так! От удара с левой стороны всегда трудно прикрыться. Даже тому, кто умеет драться, а Силверхиелм этого с гарантией не умеет. Если ты врежешь так, то попадёшь, будь уверен. Особенно наискось снизу. У него не будет ни единого шанса защититься. И плюха обратной стороной ладони считается худшим оскорблением, чем прямой удар».