– Газету бы постелил, полы испачкаешь. Вера ругаться будет.

– Иди на фиг, – ответил я с кистью в зубах. Никогда не любил выражения «на фиг», лучше «к черту», но, во-первых, произнести это внятно с занятым ртом сложно, во-вторых послать священника к черту это уже чересчур.

Хотя по сути, кого-либо посылать к черту это в любом случае плохо, вне зависимости от профессии посланного.

– Когда ты попросил материалы, я и не думал, что все так серьезно… Может отдать её профессионалам? – говорил он. Я молчал. Мысленно я обращался к Насте, просил прощения и помощи, успокаивал, обращаясь к ней «моя хорошая» и божился, что верну её лицу первозданный вид…

– Мне кажется, её легче заново нарисовать, так как ты видишь, – опять отвлек меня Алексий. – Все равно ценности за ней никакой нет.

– Да нет, фмысл не в этом, – отмахнулся я, стараясь не терять воспоминание о ней и свой настрой.

Леша, был самым странным из моих знакомых. Бывший журналист, подающий большие надежды не переехал в Москву, Питер или хотя бы Киев, а остался жить в Одессе, в «Жемчужине у моря», причем переквалифицировавшись в священника. Спасибо, что не монаха.

Но при этом, он совершенно не похож ни на одного из моих знакомых священников – Лёша активен, умен, иногда даже агрессивен, фанатично спортивен, из-за чего выглядит устрашающей грудой мышц в рясе, а не священнослужителем, но при этом абсолютно и истинно верующий человек. Гораздо более верующий, чем многие другие священники, с которыми мне приходилось сталкиваться.

Алексий – сплошное сочетание несочетаемого и возможно, именно это меня в нем и привлекло – странность. Лучший друг нищего художника и вечно неудачливой модели живущих «в грехе», то бишь без брака – два метра и сто десять килограмм чистого православия.

Я дернулся, когда услышал хлопанье дверью и понял, что уже позабыл образ Настасьи. Влетевшая в мастерскую Вера разбудила уже дремавшего с открытыми глазами Лешу, шурша рядом с его ухом многочисленными пакетами.

– Когда я вас уже венчать то буду? – вместо приветствия спросил он у Веры.

– А я знала, что ты не просто так тут ошиваешься: сначала венчать будешь, потом крестить десяток детей, а после всех нас хоронить – ищешь постоянных клиентов, да? – съехидничала она и я прыснул. Леша не обиделся к его чести, а просто покачал головой и, завидев пакеты спросил:

– Это что?

– Одежда для фотосессии, – хвастливо заявила она.

– Стоп, что? – я окончательно выронил кисть и мысленно чертыхнулся. – А где предыдущие фотографии?

– Ой, – она махнула рукой. – Там какая-то накладка, везде лицо засвечено. Вообще на каждом фото. Но! Меня прямо на улице остановил этот человек… агент. Сказал, что я божественна и просто обязана попробоваться к ним. Ты рад?

– В восторге, – мрачно ответил я и обернулся на портрет. Настасья сейчас радовала меня более чем Вера.

– Ну, понятно, – услышал недовольный голос последней.

– А в чем спор? – встрял Леша.

– Неважно, – отмахнулся я, и понадеялся, что разговор будет окончен, а я вернусь к картине.

– Ой, Лёш, он у нас провидец, он у нас Нострадамус, – завелась Вера. – И заявил мне, что меня убьет фотограф, к которому я приду. Якобы увидел это во сне. – Я закатил глаза. Сейчас меня начнет отчитывать священник за веру во сны, за недоверие к женщине и закончит агитацией венчания. Но отец Алексий меня удивил.

– А ты часто видишь вещие сны?

– Я других не вижу. Все что я видел, когда-либо сбывается, рано или поздно, – ответил и я глубоко выдохнул. Теперь об этом знал второй человек в моей жизни, второй после Веры, которая мою особенность расценивала как блажь.

– Это плохо, – тихо сказал он, чем удивил нас с Верой. Я обернулся к ним. Мгновенно присмирев, мы с Верой переглянулись. Она недовольно пожала плечами, а я, закусив губу, решил уточнить:

– Что плохого то?

– Каждый дар дается с каким-то требованием, за все надо платить. Это вроде кредита, получил что-то – отдавай процентами да еще какими… спросят потом за неиспользование дара или использование в дурных целях. – Он поднял указательный палец наверх. – Прямо там и спросят.

– То есть ты серьезно на его стороне?! – возмутилась Вера.

– Я бы лучше сделал как – максимально миролюбивым тоном затараторил он. – Ты, должен идти с ней на все её фотосессии. Это же её мечта, – с этими словами он встал и приобнял Веру за плечи, чему она была явно не рада. Мой мозг, выращенный на книгах Толкиена и Асприна, сразу представил себе миролюбивого, доброго тролля и капризную, но прекрасную принцессу эльфов, в какой-то миг я даже увидел, как их можно было бы изобразить в таком амплуа. – И ты увидишь, что опасности нет, если её нет. А если она есть – ты её раскроешь. И она – он всмотрелся в разъяренный взгляд Веры. – Увидит, что ты видишь… меня дома ждут, – резко заявил он и направился к выходу.

– А вообще идея неплохая, – кивнул я, обратившись к Вере. – Я уважаю, твои стремления и ты будешь уважать мои стремления тебя обезопасить, и я буду спокоен.

– Делай что хочешь, – покачала она головой и, бросив на Алексия злой взгляд, ушла.

– Вас буду венчать не я, – с грустью поведал он свой вывод.

– Мне бы твои проблемы… – ответил я.

Он промолчал, встал с места и направился к выходу.

– А насчет снов, – остановился он. – Это правда, что ты других снов не видишь, кроме тех, что сбываются?

– Единственный сон, что еще не сбылся, это сон с моим страхом по поводу Веры, – ответил я искренно.

– Значит ты сновидец, – произнес он обыденным тоном.

– Что? – не знаю, что он тогда прочел в моем лице. Хотя вряд ли там было написано все, что я думал и чувствовал в тот миг, как пугающе мелькали воспоминания, где Настя звала меня именно, так, и я был уверен, что она вкладывала в это слово, неясный мне смысл.

– Человек, который имеет другой вид снов,… во-первых – он видит вещие сны и только их, во-вторых может использовать сны – задавать вопрос и получать во сне ответ или даже призывать в свой сон других людей, живых или мертвых. В третьих – при легкой тренировке может начать заниматься осознанными снами, путешествовать во сне. Это многие могут, но сновидцам этот дар дан уже, и особо сильные могут даже создавать сны для других.

– Откуда ты,… где ты это вычитал?! – поразился я, всплеснув руками.

– Читал, – кивнул он. – В одной книге. Точно читал. Я её тебе принесу.

– Да я верю тебе… просто. Странная информация, не знаю, как и реагировать.

– Просто помни, – дары, что нам даются – даются как семена, и мы должны потратить всё и принести плоды. Твой дар весьма практичен и возможно, ты обязан им пользоваться. Береги Веру, и себя. А мне надо к жене.

Я лишь только и смог кивнуть и обернулся на картину.

***

Сон никак не хотел приходить. Я снова переставил картину в нашу спальню, надеясь, что так будет легче. Лег, взял с собой книгу, но не глядел в неё, а глядел лишь на картину. Я довольствовался тем, как мои долгие манипуляции отчасти, лишь в носе Насте не прошли даром. Картина стала лучше, на йоту, на один грамм, но она стала красивее. А это лишь начало.

Вера о чем-то усиленно болтала на кухне, после, судя по звукам, выключила свет, пришла ко мне, и уже физически я почувствовал, что она легла на меня.

– Оле-е-ежа, – протянула она. – Не дуйся, не дуйся, не дуйся, – тараторила она, шепотом пытаясь погладить меня по щеке, я делал вид, что не замечаю её, глядя в книгу, но не выдержал и осторожно сбросил с себя.

– Не поняла… – проговорила она.

– У нас завтра трудный день, и сегодня был непростой.

– И чем же ты сегодня занимался. На эту пялился, – она кивнула на картину и когда я не отреагировал, больно ущипнула за бок. Схватившись за него, я недовольно поднял глаза на Веру.

– За что?

– Ты на меня обращаешь внимание меньше чем на неё! – заявила она и ущипнула еще раз.

– Тебе не кажется странным ревновать к картине? – поинтересовался я, демонстративно отвернувшись от неё на другой бок.