Отдышавшись в такси, я понял, что эффект неожиданности – это, конечно, дело благое, но завтра я могу получить что-то намного большее, чем удивление и игнорирование со стороны отца. Ночью я надеялся, что сегодняшнее моё появление, хоть немного растопит его сердце, и он вернётся домой. Надежды не оправдались.

На следующий день, я с ещё более невозмутимым видом направился к отцу в кабинет. Там меня ждал сюрприз: в интерьер вписалась длинноногая брюнетка в вызывающе короткой юбке.

- Доброе утро, - кивнул я отцу, не обращая внимания на женщину.

- А вы, собственно, кто? – предмет интерьера нахмурился, сдвинув намалёванные брови. – Сюда можно только по записи.

- Мне можно сюда в любое время, - холодно процедил я, неприязненно окинув незнакомку взглядом.

- Молодой человек, что за наглость? – она округлила карие глаза, оборачиваясь на моего отца. – Вы его знаете?

- Я его семья, - опередил с ответом молчаливого Хоши, смотря на вытянувшееся лицо брюнетки. После повисшего молчания я подошёл к столу.

- Тут завтрак и обед. Обед нужно будет подогреть. На обеде написано «обед», чтобы тебе было ясно. К ужину я подъеду, - деловито сунув руки в карманы брюк, я развернулся на каблуках, шествуя к двери.

- Не стоит, дорогой, сегодня Хоши ужинает со мной.

Я обернулся, смотря в глаза женщине. Не лжёт.

- В таком случае, я приеду завтра. Извините за беспокойство, - коротко кивнув мужчине, я удалился за дверь.

А она красивая, отец. Как стерва выглядит, правда, но красивая, надеюсь, её ужин будет вкуснее, чем мой.

Эта мысль породила во мне горечь и выбила остатки надежды. Я согнулся пополам, утыкаясь носом в свои колени. Успокоившись, попросил водителя остановить около парка. Меня трясло и немного колотило, искусав все свои губы, я устало опустился на скамейку, чтобы поразмыслить.

Чёртова безысходность. Что, вот так всё действительно закончиться?

- О, привет.

Я дёрнулся от неожиданности, подняв голову вверх.

- Лу?

- Чего делаешь тут так рано? – мальчик плюхнулся рядом на скамейку, потянулся, улёгся на мои колени. Удивлённо наблюдаю за его манипуляциями.

- Скучал? – он весело мне подмигнул.

- У меня были дела. Поэтому я здесь, - чего ему надо от меня. Как не вовремя.

- А я скучал, - выдал он, вытянув руки вперёд, крепко обнимая за шею.

- Что ты делаешь? Прекрати. Руки убери, - я нахмурился, стараясь спихнуть с себя парня. Не отдираемый какой-то.

- Хочешь повторим? – влажный язык очертил дорожку на моей шее.

- Нет, - отрезал я.

Хотя, почему нет? Хоши нашёл себе женщину, во мне он больше не заинтересован. Я свободен. Почему бы не дать Лу шанс?

Я внимательно всмотрелся в его лица, ища ответ.

- Прости, Лу. Я не могу. Я люблю другого человека, – вздыхаю. Парень кивает, слезая с меня, садится на другой край скамьи, поджимая колени к подбородку.

- А он тебя? Он тебя любит?

- Нет, не думаю.

Мы посидели вместе ещё несколько минут, после чего я пошёл в сторону дома, понимая, что я не свободен, я занят, пусть даже Хоши и не ведает об этом. Пусть у него другая. Пусть он у неё чаще появляется, чем дома. Пусть игнорирует меня.

Я подумывал над тем, чтобы вернуться в школу. Вечное заточение дома и ожидания отца доставляют массу проблем, так хоть отвлекусь.

Опять сон, порождённый похотью, желанием близости, преподнесённый мне в качестве стояка после пробуждения. Как бы я хотел не просыпаться, ведь там я кожей чувствую тёплые ладони, сжимающие ребра, шёпот, сводящий с ума. Мы единое целое. Там у нас есть хотя бы кроватное будущее в отличие от жестокой реальности, в которой совместное будущее вообще не рассматривается как вариант.

Я лежал на спине и пытался направить думательный процесс в нужное русло, что было весьма трудно – развратные картины в голове требовали физической разрядки.

Интересно, каково это - быть желанным взаимно? Каково быть любимым? Как это без страха касаться желанного человека, без страха быть не понятым, без страха, что твои действия рассмотрят как угрозу для существования? Есть ли у меня хоть один шанс на будущее с Хоши, ведь своего будущего без его присутствия рядом я не вижу.

Эта квартира стала холодной бетонной коробкой; дом перестал быть родным, когда отец ушёл, забрав с собой наше тёплое утро.

Есть ли у меня хоть один шанс, когда любимый человек так холодно смотрит на меня? Так пронзительно горько, а иногда и вовсе взгляд сквозь. Эта пустота меня сожрёт, обязательно сожрёт под соусом горького отчаянья и приправой «всё кончено».

Если ли у меня хоть один шанс на желанную близость с человеком, который растил меня, как сына? Бывает ли такое волшебство?

Конечно, нет. Такое бывает лишь в дешёвых книжках в мягкой обложке, что продают на вокзале. Мыльная драма, громкие слова, признание в любви, сражение, вечное, долгое, изнуряющие. И откуда герои этой писанины берут столько сил на подвиг за желание души? Откуда им взяться, если ты сидишь один на один в чёртовой квартире, с чёртовым ужином, который даже тебе в горло не лезет. И никого больше нет. Не для кого готовить.

Не для кого просыпаться рано утром, некого провожать на работу, некому гладить рубашки; не нужно считать секунды, когда кто-то вернётся с работы и заключит в объятия; тебя никто не спросит строго «где ты был?». Нет такого человека. Нет этой точки опоры для продолжения бытия.

Но разве за любимого человека не стоит сражаться?

Возможно, другими методами, не пальбой из пистолета.

Хотя…

POV Хоши

Старая идиотская привычка грызть зубочистки.

Что может быть прекраснее: сидишь на заднице в крутящемся кресле, поворачиваешься спиной к двери, лицом к панорамному окну, наблюдаешь за восходом солнца, медленно появляющегося верхней осью из-за верхушек крыш. Оно озаряет тёплым светом все вокруг, догоняя тёмные тени и превращая их в утро, а вечером наблюдать причудливую игру теней – солнце забирает весь свой свет, красиво закатываясь за горизонт.

Наблюдать красоту природы и что-то жевать – непередаваемое чувство внутреннего удовлетворения.

В последнее время ни восход солнца, ни его закат меня не радуют, я даже не поворачиваюсь к окну. Беспрерывно бью пальцами по бесшумной клавиатуре, читаю документацию, оставляю автографы, хожу на совещания, в общем, делаю разную обязательную работу.

Вздыхаю, откладываю бумаги, перекатывая во рту зубочистку, щурясь, смотрю на восход.

Син тоже любит смотреть на солнце, он вообще много чего любит.

Всю свою жизнь я думаю о сыне. Так было всегда. Сейчас между нами что-то треснуло, и грань, которая не должна быть пересечена, оказалась позади наших с ним плеч. Я не могу достойно принять факты, мой гениальный мозг отказывается принимать участие в этом разврате.

Син, котёнок, я знаю, что такое любовь. Я знаю, что такое ревность.

Знаешь, ведь я видел, как ты смотришь на меня и чувствовал, как ты меня касаешься. Задолго до того, как ты сам всё понял.

Я целовал тебя бесчисленное количество раз с самого детства. Конечно, наши поцелуи были невинными. До тех пор, пока мои губы не стали целовать твои чаще, требовательнее, пока ты спишь, пока не замечаешь, пока твоя грудь так мерно вздымается под моей рукой, а губы, слегка приоткрытые, мягкие, как будто умоляют меня их поцеловать.

Я не сдерживал кратких мгновений желания и продолжал забирать твои поцелуи.

Всё вышло из-под контроля слишком быстро, намного быстрее, чем я успел это осознать.

Как только мне удалось понять насколько далеко всё зашло, ты держал пистолет в руках с намереньем убить человека.

Я не злюсь, малыш, на тебя. Злюсь на себя, на то, что я допустил этот абсурд.

Чувствую, как тебе страшно, каждый раз, как ты приходишь сюда. Я любуюсь тобой и ни слова произнести не могу, смотрю, как учащается твоё дыхание, ты нервно сглатываешь, ищешь в моих глаза ответ. Которого дать я не в силах, ввиду то ли моей ограниченности, то ли старой закалки, то ли толики конформизма.