Возле него остановились две старшеклассницы, запыхавшиеся от танцев.

— Смотри, — одна из них ткнула пальцем куда-то в зал, — Моргуша здесь. Пролезла! А нарядилась-то как! Смех…

— Она везде пролезет! — другая пренебрежительно фыркнула. — Я знаю, у кого она кофту выпросила. У Мары Борисовны.

— Ну? У музыки?

— А у кого еще найдешь такую страшную. Ты только погляди! Музыка ее носит с длинной черной юбкой. И с черными бусами!

Александру Ивановичу вспомнилась музыкальная руководительница дошкольного детского дома. Кому она дала свою кофту? Он проследил, куда тычут пальцами подружки, и увидел напротив у стенки Олю. На ней была розовая глянцевая кофта навыпуск, короткая юбчонка, белые босоножки на высоких каблуках. Волосы причудливо взбиты, на шее самодельные бусы из ягод рябины. «Неужели в детском доме некому поучить девочку одеваться, кроме той странной женщины, которая аккомпанировала детишкам в длинном концертном платье и с розой в высокой прическе! Впрочем, в этом зале вполне сойдет, другие тоже не блистают вкусом, ей простительней, она самая младшая…» Александр Иванович обвел взглядом зал. Кроме Оли тут не отыскалось никого из младших классов. Младших на танцы не звали, кордон у школьных дверей не пускал в школу даже восьмиклассников. А Оля все-таки пробралась! «Она действительно настойчива и упряма. Одиночество развило в ней эту черту, заложенную от рождения».

Александр Иванович незаметно наблюдал за стоящей у стенки девочкой. Какое ожидание на лице, во всей нескладной фигуре, преувеличенно голенастой из-за высоких каблуков. Но вот к Оле приблизился лениво какой-то юнец. Она вся просияла, потянулась к нему. Старшеклассник рывком выдернул ее в скачущую толпу, Александр Иванович потерял Олю из виду, потом обнаружил неподалеку от себя. Она старательно трясла плечами и вращала бедрами, сделалось очень заметно, что все формы у нее вполне женские.

— Моргуша-то! Во дает! — услышал он рядом мальчишечий возглас и смешок.

«Почему они зовут ее Моргушей?» — недоумевал Александр Иванович.

Оля танцевала уже с другим юнцом. Видно было, что она на вершине счастья. Как же! Ее приглашают старшеклассники! Александр Иванович не мог не порадоваться ее наивной радости, но тут новый партнер Оли крутанул ее вокруг себя, и Александр Иванович увидел скверную ухмылку на лоснящейся самодовольной морде. Танцуя с Олей, старшеклассник глумливо указывал глазами на свою партнершу и пересмеивался с приятелями. Он нарочно пригласил нескладную шестиклассницу, чтобы над ней посмеяться. Но Оля ничего не замечала, ни кивков, ни ухмылок, она старательно скакала и вихлялась. Партнер опять крутанул ее вокруг себя, и Александр Иванович увидел Олино счастливое лицо. Еще поворот — опять перед ним лоснящаяся глумливая рожа. Потом снова счастливая Оля, снова рожа пошляка, опять Оля, опять он… Другие танцоры останавливались, смотрели на эту пару, потешались. Что мог тут поделать истинный друг девочки? Александр Иванович отыскал Раису Романовну и накляузничал ей, что в зал пробралась какая-то шестиклассница.

— А-а… Опять Молчанова! — Раиса Романовна ринулась наводить порядок.

Олю вывели, она шла под конвоем дежурных, высоко подняв голову. От Раисы Романовны Александр Иванович узнал, за что Олю Молчанову прозвали Моргушей.

В третьем или четвертом классе у нее стали замечать что-то вроде тика. Дальше — больше. Временами она моргала беспрестанно, до дурноты, потом тик сам по себе проходил, Оля выглядела вполне здоровой, и вдруг опять обострение, она не может ни читать, ни писать. В городской больнице глазник и невропатолог лечили Олю и так и сяк — не помогало. Детский дом и школа стали хлопотать, устроили Олю в областную больницу. Она пробыла там все летние каникулы, вернулась и всю первую четверть не моргала. Потом началось опять. Возили и в Москву — не помогло, Оля по-прежнему мучается от тика. То обострение, то улучшение. Ребята дразнят — она злится. В школе и в детском доме человеку покоя не дадут.

— А диагноз? — спросил Александр Иванович.

Раиса Романовна досадливо отмахнулась:

— Диагнозов ставили много… Да что толку!

Свой разговор с завучем Александр Иванович передал дома со всеми подробностями. Елена Петровна была совершенно убита.

— Бедная девочка. Наследственность… Все-таки сказалась.

— Я тоже об этом подумал.

Они долго и печально молчали.

Когда в горкоме обсуждали итоги обследования, Александр Иванович поставил вопрос о слабой успеваемости воспитанников детского дома.

— Школа должна уделять им больше внимания, — он впервые выступал в таком важном месте и сильно разволновался. — Они сироты, как же можно допускать, чтобы они вышли в жизнь не подготовленными… Надо записать в постановлении…

Раиса Романовна выступила следом за ним и разгромила его в пух и прах.

— Да если бы в наш детский дом прислали авторитетную комиссию! Она бы половину ребят распорядилась перевести в школу для умственно отсталых. Но нет у нас в районе такой школы! Приходится нам учить! Учим, как можем, тянем до восьмого класса, но требовать с нас еще и пятерки!..

Председательствующий постучал ручкой по столу:

— Товарищи, побережем время. С этим вопросом все ясно.

Александр Иванович по несчастной своей мягкотелости спорить не стал.

Прошло еще пять лет… Козловы теперь каждый день могут видеть Олю Молчанову, она работает в парикмахерской напротив их дома.

Школа выпустила Олю со свидетельством об окончании восьми классов, дотянула-таки на троечках. В детском доме прекрасно знали, что Оля не сможет дальше учиться — ни в техникуме, ни в ПТУ. Стали искать для нее работу. Из всех городских предприятий только маслозавод располагал общежитием для девушек, Олю устроили на маслозавод. Она проработала с полгода и подала заявление об уходе. Олю уговаривали в завкоме, вызывали на подмогу воспитателей детского дома и школьных учителей. Все правильные слова отскакивали от Оли, как от стенки горох. Она проявила свою колоссальную настойчивость и с завода уволилась, после чего сразу же нашла место уборщицы в парикмахерской и угол у одинокой пенсионерки, бывшей учительницы музыки. Олина квартирная хозяйка по-прежнему питает склонность к театральным нарядам, сама мастерит себе бархатные и шелковые шляпы с перышками от райских птиц среднерусской полосы, не выходит из дому без перчаток даже летом.

Козловых по утрам неодолимая сила тянет к окнам. Они подсматривают сквозь тюлевые занавеси, как Оля убирает парикмахерскую и отплясывает со шваброй в руках. Зимой лучше видно, что творится в парикмахерской, — на улице темно, а там горит яркий свет, Оля, приходя, зажигает полную иллюминацию. Летом, когда в парикмахерской открыты окна, всей улице слышно, как Оля распевает во все горло то голосом Аллы Пугачевой, то голосом Муслима Магомаева. Ни для кого не тайна, что в парикмахерской работает уборщицей ненормальная, или, как говорится, «с приветом». Мастера жалуются на ее лень, хотя Оля охотно бегает по их поручениям в магазин и на городской рынок, где кавказские мужчины торгуют фруктами, а тетки из Молдавии калеными семечками. На рынке Оля азартно торгуется, кокетничает с черноусыми красавцами, перебранивается с горластыми тетками из Молдавии, проявляет всю свою настырность и всегда покупает удачно. К дамским мастерам она каждый день пристает с просьбой сделать ей новую прическу. Оля зудит и зудит, пока кому-нибудь не надоест и ее не усадят в кресло. Волосы у Оли реденькие, но нет такой модной прически, которую бы она не испробовала на себе. Мастера помогают ей доставать модные тряпки и пилят за то, что все время сосет конфеты. Оля не очень-то слушается мастеров и толстеет от сладкого. Тик у нее прекратился сам собой, взамен появились припадки. Она вдруг начинает кидаться на мастеров и на клиентов, кричит, рвется кого-нибудь ударить. Не дай бог, если в эту минуту ей попадет в руки что-то острое или тяжелое. Привыкшие к ее припадкам мастера всем скопом окружают Олю, хватают за руки. Она постепенно слабеет, замирает, лицо белое как стенка, губы синие. Наконец Оля вся обмякла, ее отводят на кухню, сажают на табурет. Оля долго сидит одна, полуспит, потом кто-нибудь из мастеров или постоянных клиентов отводит Олю на квартиру. На другое утро она появляется в парикмахерской как ни в чем не бывало, поет и танцует, бежит на рынок. Говорят, при ее болезни человек не помнит, что с ним был припадок, у него отшибает память. Во всяком случае, Оля совершенно не угнетена своей болезнью, она довольна работой, парикмахерская представляется ей центром жизни, она участвует в разговорах о прическах и нарядах, вдыхает аромат одеколонов и шампуней, видит себя в блеске зеркал, одетую по моде и причесанную как на картинке.