Она притащила к Тимофеевым и Александра Ивановича. В комнате у Андрея Гавриловича она по старой привычке залезла с ногами на диван и приготовилась слушать.

— Ну что ж, — сказала Нина, — я расскажу. Пожалуй, тебе пригодится. Всё равно ведь не отстанешь…

Два часа Галка просидела на диване рядом с Ниной, потрясённая всем услышанным.

— Готовая книга! — сказала она решительно, как только Нина окончила рассказ. — Это мне клад даётся в руки. — Мне просто необходимо сделать литературные портреты. Вот эта девочка с гусями, Наденька, какая она?

— Какая? — удивилась Нина. — Обыкновенная, с кудряшками. Беленькая. А биографии у неё никакой нет. Какая у неё биография?.. Чему вы смеётесь, Александр Иванович?

— Очень сильно ошибаетесь, товарищ вожатая, — серьёзно сказал Александр Иванович. — Как же она может быть обыкновенной, наша Наденька? Наденька — лицо историческое. — Он отодвинул свой стул от окошка, возле которого сидел. — У наших ребят большие биографии, — сказал он. — Они начинали жить в тяжёлое время для нашего государства.

Андрей Гаврилович с интересом посмотрел на Александра Ивановича и передвинул своё кресло к нему поближе. Нина и Галка на диване теснее прижались друг к другу. Юля и Сергей стали рядом у печки.

Редко бывало вот такое лицо у Александра Ивановича! Рассказывать он стал просто, тихо, изредка поглаживая глубокий шрам на лбу, точно пытаясь поскорей отделаться от назойливой головной боли.

— Летом сорок первого года в одной из смоленских деревень, — начал Александр Иванович, — в тяжёлом неравном бою с врагом пали смертью храбрых двенадцать наших воинов. Их имена не дошли до нас…

— Почему? — тут же спросила Галка.

— Не перебивать, товарищ писательница! — сказал Александр Иванович. — Имена их до нас не дошли, потому что перед смертью герои уничтожили свои документы, чтобы они не попали к врагу. Плечом к плечу лежали богатыри среди развалин амбара, выбранного ими для обороны, и сотня вражеских трупов окружала их… Задорого отдали они свою жизнь.

Бой кончился ночью. Немцы не решились остаться в деревне и ушли из неё до утра, а перед рассветом на деревенскую улицу пробрался наш разведчик, рядовой Илья Донской. Он обошёл брошенные разбитые дома, у амбара над трупами павших товарищей снял пилотку, постоял немного и собрался уже уходить, как вдруг услышал в развалинах слабый детский крик…

Заботливо укрытая полой солдатской шинели, лежала в ногах убитого сержанта крохотная девчушка. Видно, подобрали сиротку защитники деревни, пытались спасти и перед самой смертью, может быть, последним своим движением, этот сержант укрыл ребёнка от злого фашистского глаза.

— Неужели ж это была наша Наденька? — Нина даже дыхание задержала от волнения.

— Что сделал разведчик? — раздельно, чуть ли не по слогам спросила Галка.

— А что было ему делать? — ответил Александр Иванович. — Ещё постоял маленько. Мёртвому сказал на прощанье: «Лежи, будь спокоен. Если уж ты до самой смерти её не покинул, как же я её брошу?», поднял девочку, закутал в плащ-палатку и вынес из деревни.

Так на руках с девочкой он и появился наутро в штабе полка.

Галка вся потянулась к Александру Ивановичу. Приподнялась и Нина.

Он остановил их движением руки.

— Неподалёку от Смоленска, — продолжал он, — в лесных болотах, гитлеровцы вскоре окружили наш полк. Дрались мы тяжело и трудно. Иногда по суткам стояли в воде до пояса. Кончилось продовольствие, на исходе были боеприпасы. Трое суток дрались совсем без пищи. Жили одной надеждой — выдержать, прорваться, победить.

Вот тогда и назвали в полку найдёныша-дочку свою Надеждой, по отчеству Ильиничной, по фамилии Смоленской. Разорвали мы вражеское кольцо, вырвались, и отвёз Илья Донской нашу дочку в Москву, в детский приёмник. Там её приласкали, приняли, приютили. А когда я с фронта вернулся и приехал сюда на службу, так сразу и увидел во дворе детского дома девочку. Маленькую такую, беленькую… Спрашиваю: «Как зовут?» Мне отвечают: «Надей…» Вот какая она обыкновенная. Живёт на свете Надежда Ильинична Смоленская и сама пока ещё не знает, что славное имя её — это целая повесть о страданиях и победах советского народа…

Александр Иванович помолчал немного.

— Вот как бывает в жизни, — сказал он.

— Почему же вы мне раньше обо всём не рассказали, Александр Иванович? — с упрёком спросила Нина.

— А зачем? — ответил вопросом на вопрос Александр Иванович. — Я никому не рассказывал. Один только раз, под большим секретом, поведал об этом Шурику, и знаете, что он мне сказал? «Мы её потому, говорит, и любим, что она такая». А потом добавил: «Этот самый сержант… ну, который укрыл её своей шинелью, ведь это мог бы быть мой отец. Он там погиб, под Смоленском».

Боя мы тоже выпустили гулять. Он было кинулся сломя голову за серой соседской кошкой, но на бегу упёрся всеми четырьмя лапами в землю, остановился и на кошку, как говорят, плюнул. Он увидел телёнка.

На лугу возле нашей деревни лежало старое колесо. К колесу тётя Паша привязала на длинной верёвке телёнка Мишку. Мишка на вольном воздухе грелся на солнце.

Телёнок намного больше кошки и, по собачьему пониманию, конечно, интересное существо. Мишка считался маленьким только в своей семье. По сравнению даже с Боем, крупной охотничьей собакой, он был очень большой, выше Боя и, пожалуй, толще.

К тому же Мишкина шкура была необычайно пёстрой расцветки — в крапинку, в чёрточках и кружочках. Бой, наверно, сначала так и подумал: «Олень!» — и стал осторожно подкрадываться к телёнку сзади, из-под ветра, чтобы «олень» его раньше времени не учуял.

Подкравшись, Бой увидел, что Мишка никакой не олень, а просто обыкновенный коровий мальчишка, и быстро понял, какая она есть, большая или маленькая, телячья величина. Бою случалось пугать и самых настоящих мальчишек. Он неожиданно припал сзади телёнка на лапы, взвился в воздух и ещё в воздухе на лету гавкнул над самым Мишкиным ухом.

Мишка испугался до одурения, брыкнул задними ногами и, задрав хвост, кинулся бежать. Верёвка натянулась, колесо подпрыгнуло, стало стоймя и покатилось за телком; телок со страху припустил сильней, Бой бросился за колесом, и так, втроём — телёнок, колесо и собака, — они с лаем, мычанием и стуком влетели на тихую деревенскую улицу. Здесь колесо зацепилось за камень и упало, опять натянув верёвку. Мишка, точно пойманный арканом дикий конь, перекувырнулся через голову, вскочил и, окончательно ошалев, кинулся бодаться.

Такое они устроили представление! Телёнок скачет и мычит, Бой прыгает и лает, старое колесо лежит на земле, скрипит и крутится, а на дальнем конце деревни пыль столбом: уже бегут к месту происшествия мальчишки и девчонки.

Чем бы всё это кончилось — кто знает. Может быть, телёнок с перепугу оборвал бы верёвку, убежал в лес и его бы там съели волки. Всё могло случиться. На Мишкино счастье, шёл мимо по своим делам колхозный бригадир товарищ Следов, человек рассудительный и умный, и увидел и услышал всю эту ораторию.

— Так, — сказал он Бою. — Хорош молодец! Нашёл наконец товарища дурее себя. Обрадовался.

И пошёл товарищ Следов своей дорогой.

Бой, услышав среди шума и драки тихие, спокойные слова, сел от неожиданности посередине дороги, проводил глазами товарища Следова, гавкнул ещё раза три для порядку и замолчал. Мишка тоже маленько попрыгал и успокоился. Колесо перестало вертеться. Рассказ кончился.