Он позвал маму и попросил ее повернуть ключ. Я так гордился отцом! Многие ли взялись бы за ремонт машины посреди пустыни? А мой папа делал это, стоя на костылях с бандажами.

В то время как гордость переполняла мою душу, бензин тонкой струйкой полился из шланга – и прямо на горячий двигатель. Облако паров горючего немедленно окутало нас. Удовлетворенно хрюкнув, папа произнес: «С насосом все в порядке». Пока он изрекал эту очевидную истину, я увидел, как голубая искра проскочила между контактом трамблера и корпусом двигателя со звуком, похожим на тиканье часов. Я как раз собирался прокомментировать эту искру, когда под капотом раздался взрыв. Ба-бах! Пары топлива смешались с окружающим воздухом, образовав в небольшом пространстве взрывоопасную смесь. Искра от отключенного трамблера стала источником зажигания. Так мы приняли самое непосредственное участие в первом испытании оружия объемного взрыва. Четырьмя десятилетиями позже ВВС изобретут как раз такой боеприпас против террористов, засевших в пещерах, и представители прессы будут прославлять новое оружие. «Ничего подобного еще никогда не было», – раскудахтаются они. Не совсем так. Да будет записано в анналах истории, что мой отец первым испытал такое оружие. Он сделал это под капотом «понтиака» 1956 года выпуска у торговой точки Тик-Нос-Пос в северо-восточной Аризоне 14 июня 1963 года. И оно сработало!

Мои братья и я отшатнулись, оглушенные, с не видящими от вспышки глазами. Запах паленых волос плыл по ветру. Отец, неспособный отступить из-за бандажей на ногах, упал на спину как подрубленный. Он был похож теперь на персонажа из мультфильма с черным от сажи лицом, а немногие остававшиеся на его лысой макушке волосы обратились в пепел. Двигатель полыхал. Мама яростно отгоняла младших братьев, сестру и собак от горящей машины.

На веранде магазинчика апатичные до того собаки вскочили на ноги и истошно залаяли. А что же индейцы? Они ржали во весь голос. Да, я имею в виду такой смех, от которого катаются по полу, не могут перевести дыхание и слезы наворачиваются на глаза. Лопоча на своем родном наречии, они пеняли на неосмотрительность белого человека, как будто это был бесплатный фейерверк (в общем-то, так оно и было), и продолжали смеяться и смеяться.

Отец наконец-то пришел в себя достаточно, чтобы услышать смех и понять его источник. Он перевернулся на живот и сделал смелую попытку доползти до ближайшего индейца – вне сомнения, чтобы убить его на месте голыми руками. Джон Уэйн[15] во главе кавалерийской атаки никогда не выглядел столь яростно. Какое счастье, что к тому времени отец уже не мог ходить, иначе он бы непременно попал в тюрьму за убийство. Наконец он смог приподняться на одной руке, выбросил вверх средний палец и проревел: «Пошли все в задницу, ублюдки!» Его дежурное ругательство в данном случае не годилось.

Сквозь собачий лай я услышал жалобный крик мамы: «Хью, детей постесняйся!»

Даже подобные смертельно опасные ситуации не ослабили моей тяги к семейным путешествиям по пустынным пространствам американского Юго-Запада. В этой пустоте небо становилось ближе. Я мог вскарабкаться сквозь облака на горную вершину и сидеть на ней, глядя вниз и воображая, что лечу над этой белизной на реактивном самолете. Я мог лежать на лугу, смотреть, как грозовые тучи собираются над горами Сангре-де-Кристо, и мечтать, как однажды буду парить среди туманных ущелий.

Но больше всего мое воображение захватывало ночное небо Нью-Мексико. Стоило только выйти во двор, и я оказывался в космосе. Над нашими прежними домами нависало небо, засвеченное и окутанное дымкой. Здесь, в Альбукерке, небо было сухим и мрачно-черным. Однажды моя вторая бабушка, приехавшая в гости из Нью-Йорка, стояла рядом со мной и, глядя на ночное небо, произнесла: «Сегодня ты не увидишь звезд, Майк. Облачно».

Ее слова озадачили меня, потому что мои глаза видели совершенно ясное небо. «Ба, – сказал я, – никаких облаков нет. Сегодня ясно».

«Да нет, Майк, есть… Одно длинное облако тянется через все небо». И она провела рукой от горизонта до горизонта. Потом я понял, что она говорила про Млечный Путь! Наша Галактика с Земли представляется туманной россыпью звезд, и неопытному наблюдателю может показаться облаком.

Отец учил меня, как фотографировать ночное небо. Я устанавливал в пустыне один из его аппаратов, открывал затвор и ждал, пока вследствие вращения Земли звезды оставят длинные следы на пленке. Потом, уже держа в руках напечатанные снимки, я поражался окружностям разной яркости и цветам, которые они описывали вокруг Полярной звезды. Иногда на снимке был виден штрих пролетевшего метеора – событие, которое волновало меня не меньше, чем находка клада.

Над Альбукерке звезды и планеты горели так четко, как я не видел нигде прежде. Они казались такими доступными! Небольшой телескоп фирмы Sears и толика воображения позволяли мне каждую ночь путешествовать по небу. Я смотрел на серп Венеры и красный диск Марса и пересчитывал самые яркие луны Юпитера. Душевный трепет от этих наблюдений был ничуть не меньше, чем должен был испытывать Галилей. Когда частью небесной фрески был тонкий образ Луны, я наводил на нее телескоп и воображал, что путешествую по ее горам и глубоким затененным кратерам. Когда прогнозы обещали метеоритный дождь, я выносил в пустыню спальный мешок и лежал без сна, наблюдая их огненные вспышки и молясь о том, чтобы какой-нибудь из небесных камней чудесным образом упал поблизости.

Однако еще одному ночному зрелищу предстояло вскоре захватить меня еще сильнее.

Утром 4 октября 1957 года я вошел в спальню отца, чтобы попрощаться перед уходом в школу. Как обычно, он пил кофе, курил трубку и читал газету. Этим утром, однако, он был багровым от гнева. «Чертовы красные запустили что-то вроде Луны вокруг Земли! Это ж надо! Какого дьявола Эйзенхауэр сидит и ничего не делает? А если на этой чертовой штуке стоит водородная бомба?»

Я взял газету и прочел новость о запуске спутника[16] и о том, как русские говорят, что это лишь начало их космической программы: они работают над тем, чтобы отправить человека в космос. Там же были интервью с американскими учеными, которые предсказывали, что наша страна сделает то же самое. На врезке было пояснение, что спутник в виде яркой движущейся точки можно будет наблюдать над Альбукерке сразу после заката.

Тем же вечером я стоял в холодных октябрьских сумерках вместе со всеми остальными жителями города, чтобы увидеть, как новая русская луна мерцает над головой. Отец наблюдал за ней с кресла, проклиная Эйзенхауэра за то, что тот все проспал. Увиденное лишило меня дара речи. В газете писали, что объект будет лететь на высоте 150 миль со скоростью 17 000 миль в час. Мысль о путешествии на такой высоте и с такой скоростью гипнотизировала меня. В газете говорилось, что когда-нибудь и люди сделают это. Научно-фантастические фильмы моего детства рисовали пилотируемые космические корабли, совершающие полеты к далеким планетам. Теперь спутник доказал, что это может произойти в реальности. Космические корабли будут! Я не мог представить себе более захватывающего приключения и хотел в нем участвовать. Я хотел полететь в космос.

Прошло лишь несколько недель, а я уже запускал свои ракеты в пустыне Нью-Мексико. Это были совсем не те ракеты из картона и бальсового дерева, что можно купить сегодня в магазинах для моделистов. Во времена моей юности их не существовало. Мои ракеты представляли собой многоступенчатые изделия из стальных труб длиной полтора метра, с приваренными стальными стабилизаторами и начиненные дьявольской топливной смесью домашнего приготовления. В сущности, мои ракеты были самодельными взрывными устройствами. До сих пор не понимаю, как остался жив. Я был 12-летним мальчишкой, который готовил топливную смесь для ракет в стеклянных банках и закладывал ее в стальные трубы. Трудно найти более верный способ покалечиться или убиться.