– Игорь, я была неправа. Давай все забудем и начнем сначала. Ты – самый лучший из всех, кого я встречала. И тут, поговорив с Юрием Борисовичем, я в какомто диком восторге решил: «Вот теперь все получится». Попросил его выслать мне вызов на Центральный телеграф до востребования. Недолго раздумывая, из этого же кабинета на киностудии позвонил бывшей жене – уж чточто, а телефон ее у меня всегда был при себе. В ответ – длинные бездушные гудки.

Дозвонился дня через три, Ольга пояснила, что обычно не отвечает на незнакомые звонки, тут же довольно равнодушно поинтересовалась:

– У тебя чтото случилось?

Встретиться отказалась, сославшись на занятость. Тогда я брякнул сразу:

– Оля, я уезжаю в Израиль. Поедем вместе, ты же хотела…

– Дурак, – ответила она без раздумий, видно, диагноз был поставлен ею давно и окончательно. В трубке мерзко запищали короткие гудки.

«Ах, так! Ну, мы еще посмотрим», – злорадно подумал я, не дав себе труда домыслить, что именно мы «посмотрим». И стал ежедневно наведываться на Центральный телеграф. Вызов пришел через несколько недель.

*

Документы мне оформили довольно легко. Дипломат в израильском посольстве сказал, что «мы рады решению такого талантливого человека, как вы, поехать на Землю обетованную». Уверенности и радости в его голосе я не почувствовал. Мне вручили бесплатный билет, памятку для отъезжающих и тощенький русскоивритский разговорник, разрисованный детскими картинками. Вероятно, картинки, по мнению изготовителей разговорника, соответствовали уровню умственного развития отъезжающих. Нашел в разговорнике свое любимое блюдо – огурец. Выяснил, что на иврите это звучит «мэлафэфон». С тоской подумал, что такого мне не выговорить никогда. А вот случайно попавшееся в этой же брошюрке слово «прокуратура» мне понравилось. Звучало – «проклитут», лучше и не скажешь.

В посольстве сказали, что также бесплатно могут отправить мой багаж – один контейнерный ящик. Поблагодарив, отказался. Что мне было отправлять в багаже? Мысли, что ли? Так у меня и их не осталось.

Прощание с сыном было спокойным, мне кажется, он даже толком не вникал, куда я еду. Мама плакала, отец явно сдерживался. Только в аэропорту не выдержал, обнял меня и заплакал у меня на плече, так, чтобы никто не видел.

– Я знаю, мы больше не увидимся, – сказал отец. Будь счастлив и храни тебя Бог.

Вот уж не подозревал, что папа верит в Бога.

В тельавивском аэропорту имени БенГуриона новых жителей страны израилевой встретили невероятная жара и нарядно одетые ребятишки. Каждому вручили по маленькой корзинке с мандаринами и конфетами.

В прохладном зале, где служащие в одинаковой форме заполняли на компьютерах документы вновь прибывших, нас угостили кофе, чаем и очень вкусными бутербродами. Потом вручили документы, разноцветные непривычные деньги и банковский чек, который надо было вложить в банк. Узнав, что я один и родственников у меня здесь нет, предложили поселиться в гостинице для репатриантов. Пояснили, что за такси платить не надо – тоже подарок в честь прибытия. В дороге я задремал. Изредка открывая глаза, видел голубое спокойное, как на картинке, море. Через приоткрытое окно машины вдыхал стойкий мандариновый запах. Все это мало походило на реальность.

*

Сказка закончилась, как только я вошел в гостиницу «Марина», этакий Ноев ковчег для репатриантов. Пахло чемто тошнотворно кислым и жареной на прогорклом масле рыбой. Даже на кухнях коммуналок советских времен запахи были поприличнее. Повсюду сновали неопрятные женщины с тазами и кастрюлями, несколько малышей с дикими криками восторга раскатывали по просторному вестибюлю на велосипедах, гдето рядом надрывался воплем младенец. Распорядитель, вполне сносно изъяснявшийся на русском языке, проводил меня в комнату на восьмом этаже, открывая, сказал, что пожить пока придется вдвоем, гостиница переполнена, и, вздохнув, добавил:

– А вы все едете и едете.

Сосед по комнате встретил меня довольно радушно, представился как «Михаэль», оказался просто Мишкой из Черновиц. Охотно вызвался сопровождать меня по инстанциям. Побывали в местном отделении абсорбции, открыли счет в банке, что сразу повысило меня в собственных глазах. Потом отправились записываться на курсы по изучению иврита – ульпан. Ошалев от бесконечных хождений и несносной жары, я предложил Михаэлю куданибудь зайти, перекусить. Он сразу оживился, сказал, что знает неподалеку одно «дивное местечко», где кондиционер пашет так, что замерзнуть можно. Стеснительно посоветовал:

– Только водку надо взять в магазине, так дешевле.

В магазине, уже без всякого стеснения, буркнул решительно:

– Бери две, чтоб потом не бегать, – забрал у меня из рук деньги, в которых я все не мог разобраться, заплатил. Деньги положил себе в карман: – Отдам потом, когда за обед расплатимся, а то ты в них все равно ни черта пока не понимаешь.

Он явно вошел в роль старшего по положению.

В кафе действительно было прохладно. Михаэль велел мне заказать шницель. Один.

– А как я ему объясню? – засомневался я.

– Чудак, шницель и есть шницель, что порусски, что поеврейски, а один на пальцах покажешь.

Со своей задачей справился. Михаэль тем временем приволок такую гору салатов, маринадов и печеных овощей, будто к нам должны были присоединиться с десяток голодных друзей.

– Салаты здесь бесплатные, пояснил он. – А шницеля нам и одного на двоих хватит.

Шницель и вправду был огромным, вылезал за края тарелки. Бутылку он водрузил на стол, а когда к нам приблизился явно недовольный нашим самоуправством хозяин, чтото стал ему заносчиво объяснять. Хозяин молча кивнул и удалился.

– Что ты ему сказал? – мне было любопытно.

– Сказал, что мы пьем только такую водку, а у него такой нет.

– А откуда ты знаешь?

– Да мы с тобой самую дешевую взяли, здесь ни в одном кафе такой не держат.

– Если сообразит, специально для таких, как мы, купит, – предположил я.

Михаэль сурово погрозил мне пальцем:

– Гляди, не накаркай.

На третий день, это была пятница, утром, направляясь в ульпан, нос к носу столкнулся на улице с Юрием Борисовичем. В сланцах, потертых джинсовых шортах и пестрой майкебезрукавке, Альхен выглядел настолько непривычно, что я его сразу и не узнал.

– О, артист, приехал всетаки. Ну, молодец. Когда прибыл?

– Да дня три.

– А чего не ко мне?

– Так у меня же адреса нет…

– А телефоном ты пользоваться не умеешь? Надо было прямо из аэропорта позвонить, там специально для приезжих бесплатный телефон установлен.

– Да я както не догадался.

– Ладно, ладно. Это здорово, что мы вот так встретились. Израиль – страна маленькая, здесь рано или поздно все встречаются, в любом случае не промахнулись бы, – и без всякого перехода доверительно поведал, – слушай, я тут вчера малость перебрал, пойдем грузинского пивка выпьем. Я приглашаю.

– Какого пивка? – не понял я.

– Грузинского, – снисходительно повторил Юрий Борисович и пояснил. – Здесь грузинские евреи великолепное пиво варят, в сто раз лучше, чем обычное, которое в магазинах продают.

– Так мне же в ульпан надо…

– Да на кой он тебе сдался, этот ульпан. Язык на улице схватишь. Тебе не учиться, тебе работать надо. Ладно, пойдем, обсудим, как жить дальше.

– Но, Юрий Борисович…

– Никаких Борисовичей, – остановил он меня. – Запомни, отчеств здесь не существует, обращение на «вы» – только к нескольким людям, даже к президенту страны и то на «ты» обращаются. Слово «вы» существует исключительно в письменном обращении, но ты, я надеюсь, писем мне писать не собираешься. Так что привыкай сразу говорить всем «ты», так сказать, невзирая на лица.

За пивом, действительно очень вкусным, он рассказал о себе. Работает на самой крупной, всемирно известной фирме по производству продуктов питания, заведует складом. Жена – главный кассир банка. Дочь учится в школе. Так что у него попрежнему все лучше, чем у всех. Впоследствии, правда, выяснилось, что Юра свои успехи малость преувеличил. Уж очень ему хотелось выглядеть в моих глазах успешным и уже вполне бывалым израильтянином. Но, как сказано великим, ложь без корысти – это не вранье, а поэзия. Хотя в истине данного постулата лично я чтото сомневаюсь. А бывает ли она, ложь, полностью бескорыстной?