А теперь — что делал?
Сам ей говорить ничего не хотел. Более того, ограждал Настю от любой информации о возвращении “великого хоккеиста” в родные пенаты. Без всякой причины и доводов боялся, что несмотря на все, она еще любит Александра. Как раз потому, что помнил, как тяжело Настя выходила тогда из своей боли и горя. Как мучилась. И сейчас иногда, казалось, замирала, глядя “внутрь” себя, думая о чем-то, недоступном для Валерия. И в такие моменты, ему всегда казалось, что она вспоминает прошлое. Верещагина. И ревность душила.
Но он не спрашивал. О чем? Дело прошлое. А у него самого тоже за спиной всякое было, и Настя никогда не мотала ему по этому поводу нервы.
Вздохнул. Вернулся в настоящее.
А Настя смутилась опять от его предложения о переезде (Эх, про брак он уже и не заикался. Имелось искреннее желание просто ее как-то в ЗАГС затащить и уговорить их расписать на месте, вроде, собирались сделать такое нововведение). Это ее дурацкое самоунижение и полное отсутствие уверенности в себе! Вот за что он бы с удовольствием “расплатился” бы с Верещагиным и его матерью! Так сломать человеку психику в самом уязвимом возрасте, словно бы Насте и приюта было мало, и всех других скитаний по жизни!
Он ее все эти годы вытащить из того болота ощущения своей никчемности не может. Не верит она ему. Не ценит себя ни в грош.
— Валер, ты же знаешь, я не хочу тебе мешать, — уткнув глаза в пол, начала пальцы ломать.
Спасибо, ногти не грызет уже, в пединституте убедили, что такая привычка учителю не идет.
Он вздохнул и ухватил ее ладони. Переплел их пальцы. Поднял второй рукой голову Насти, заставив посмотреть ему в глаза:
— Ты не можешь мне мешать, егоза. Я люблю тебя. И всю жизнь, каждую минуту хочу с тобой быть. Все с тобой делить, понимаешь? Ты же мне без всяких раздумий на помощь бросаешься. Вчера вон, пришла после работы, после тренировки, а еще и за ужин взялась, и порядок навести пыталась. А мне тебе кофе приготовить нельзя? Почему, Настя? Я не достоин?
Он давил на то, на что мог в ней надавить, что хоть как-то на Настю влияло.
Она даже вздрогнула и замотала головой. Прильнула к нему всем телом. Обняла его щеки, высвободив свои ладони. Прижалась губами к губам, порхнула легкими поцелуями по щекам. Быстро, коротко, легко.
Господи! Вот оно, его счастье! В его руках. Так бы всю жизнь сидел, никуда ему не надо больше, чем находиться рядом с ней!
— Валера! Ну что ты говоришь такое! Лучше и добрее тебя — нет никого! Ты самый лучший человек, которого я знаю! И ты же так устаешь с этими пацанами! Что я, не знаю? Мне просто помочь тебе хочется, как-то удобней, легче жизнь сделать, чтоб счастлив…
— Солнышко мое, а ты со своими сорванцами, разве меньше выматываешься? — он снова перехватил ее. Сам поцеловал. — Чем ты — хуже меня, егоза?
Настя промолчала и опять отвела глаза. Ничего не сказала. Но он и так знал, что она подумала — “всем”. Настя себя ни во что не ставила. Считала человеком второго сорта. И ему это сердце рвало.
Не зная, что еще сказать, поскольку иногда испытывал глухое бессилие перед этой ее упертостью, несмотря на то, что был старше, да и не имея сегодня сил из-за собственных страхов, Валера просто крепче обнял Настю.
— Так, хватит нам споров, — тихо подвел он черту под этим разговорим. — Давай, пей кофе. Я сейчас… — Он ухватил ее, пытающуюся подскочить. — Я. Сейчас. Нагрею. Еду, — с ударением повторил Валера, не разрешая Насте подняться. — Имей совесть, девочка! Дай мне поухаживать за своей любимой! — вроде как сердито, а на самом деле, с внутренним отчаянием, проворчал он.
Настя рассмеялась. А что ему еще надо? И все-таки осталась на месте, взяла кофе, который он ей приготовил, и отпила.
— Вкусно! Спасибо, любимый, — посмотрела на него таким редким, просто лучащимся взглядом.
И Валера не удержался, тоже улыбнулся ей.
А еще решил, что от всего не спрячешь и в подвале не закроешь. Жизнь есть жизнь, и ему оставалось только верить, что она к ним благоволит…
Грустно как-то было. И ностальгия, да, кольнула его. Постоял, полюбовался на свое фото на доске почета “известных воспитанников”, улыбнулся. Вспомнилось, как мечтал об этом в восемнадцать. Вот, исполнилось. Реализовал свои мечты. Добился всего, чего хотел. Почти…
Но зачем вспоминать о том, что давно переболело?
Весь мир увидел, практически. Так что тут тосковать, вообще, не о чем.
Сашка размял шею, устал он от торжественности и пресс-конференции. Встреча, осмотр, толпа людей. Вот что его удивило, так это то, что тренер этот, Валерий, до сих пор здесь работал и парней учил в хоккей играть. Сколько лет прошло? Шестнадцать… а он не ушел. Поговорить захотелось с ним. Бог, знает о чем, накатило так ностальгией о молодости и всем том, что было связано в его памяти с этим местом. О Насте…
Но не сложилось, как-то. Валерий все время занят был, его то звали куда-то, то тренировку проводил. Да и Сашу дергали. Так, кивнули друг другу, и все.
А может и хорошо, что так. Зачем ворошить.
Помедлил еще пару секунд, осматривая и знакомые, и незнакомые коридоры Дворца Спорта. Вряд ли он еще когда-то сюда вернется, вероятнее всего, последний раз в этот город приехал. Возьмет билет до столицы на завтра, наверное, и все, пора браться за работу. В конце концов, его сюда не отдыхать звали.
Развернулся и пошел к выходу. Интересное ощущение — словно тесно. Вырос он окончательно. Все здесь кажется таким… Эх!
Спустился в круглый холл, опоясывающий весь Дворец наподобие кольца. И пошел к двери. Хорошо, что “отстрелялся” и теперь может расслабиться. Толкнул створку…
— Саш! Щитки потерял! Опять! Так же невозможно, просто!
Мороз по коже. И ступор какой-то. И сердце заколотилось в голове. А рука так и держит двери, только Верещагин сдвинуться с места не может. Этот голос… Эти слова…
Быть такого не может!
Сам не понял, как обернулся и на каком-то автопилоте двинулся в другую сторону, откуда доносился детский смех, возня какая-то и суматоха. И этот голос.
— Еще раз потеряешь, Саш, я могу и не заметить! А второго комплекта нам сейчас не купить. Спонсоры пока не особо щедрые, спасибо, аренду катка оплатили… Тимур! Уймись, ради Бога!
Продолжала говорить невидимая ему пока женщина, голосом девочки, которую он должен был давно забыть. Не возможно такое! Просто невоз…
— Анастасия Ивановна! Я не виноват, у меня пакет Васька порвал! — наверное, решил оправдаться тот самый Сашка.
А Верещагин, уже завернув за угол коридора, застыл, не в силах поверить своим глазам. И не понимая умом, зачем пялится. А уйти даже в голову не пришло.
Настя. Она, точно. Только другая совсем… Тонкая, худая. У нее всегда эти косточки хрупкие были. И волосы длинные. Усмиренные уже. Собрала их в косу. Стоит в толпе мальчишек лет десяти-одиннадцати, улыбается. У одного куртку забирает, у другого шапку. Передает это все техничке, видимо, которая помогает Насте усмирить пацанов.
Опешил. Одеревенел. Словно на лед упал затылком, и лежит сейчас, смотрит на всполохи искр перед глазами. И тело деревянное, и голова не “варит”.
— Так, все успокоились! — неожиданно серьезно и даже строго прикрикнула вдруг Настя.
И, как ни странно, мальчишки тут же присмирели, послушались ее. Замерли вокруг, с предвкушением вскинув головы и глядя на Настю. А она им мягко улыбнулась.
— Не буянить, а то брошу вас сегодня одних на милость Валерия Федоровича, и посмотрю, как он с вас шкуру снимет…
— Ну вы, Настасья Ивановна, меня вообще зверем рисуете перед пацанами, — рассмеялся тренер, как раз появившийся в дверях зала, где теперь находился каток.
Взъерошил одному из мальчишек волосы. Второму помог на плече поправить сумку, из которой торчала клюшка.
— Я строг, но справедлив, Настасья Ивановна, — подмигнул тренер как-то, всем сразу. — Давайте, забегайте, у нас время не резиновое, — он махнул рукой, подгоняя мальчишек.
