– Жертва не была зарезана. Причина смерти не установлена. Но если учесть, с какой аккуратностью все сделано, учесть отсутствие на теле жертвы лишних ран, как было бы, например, в случае, если бы она пыталась дать отпор, можно сделать вывод, что она была мертва к тому моменту, когда убийца начал снимать с нее кожу. Я криминалист, а не психолог, и тем не менее мне кажется, что ему важен сам ритуал. Боль и крики жертвы не приносят ему морального удовлетворения, как другим маньякам. Короче говоря, он убил ее и лишь потом снял кожу.

Это должно послужить утешением. Женщина уже была мертва, когда холодное острие ножа плавно скользило под ее кожей… И все же Ди-Ди пришла от этого в еще больший ужас. Сексуальный маньяк, хищник, наслаждающийся каждой каплей страдания своей жертвы, находился в пределах ее понимания. Но убийца, который снимает кожу со своих жертв просто из спортивного интереса?

– А это что? – Голос Ди-Ди снизился до шепота, когда она указала на то место, где огромное пятно крови расплывалось в трех направлениях.

Алекс взял карандаш. Он использовал его как указку, чтобы было проще показать и объяснить.

– Вспомни, кожа снята в основном с туловища и верхней части бедер. Теперь посмотри внимательнее. Вот здесь, похоже, лежала голова жертвы, видно следы от волос. Здесь и здесь пятно светлее – думаю, лопатки были плотно прижаты к постели, поэтому под ними простыня не так сильно пропиталась кровью. Значит, в этом месте лежала ее голова… здесь плечи… туловище… а здесь ноги. Получается, что там, где пятно разделяется на три части…

– Были ее бедра.

– Или там стоял убийца. В любом случае он стоял прямо на постели, расставив ноги по обеим сторонам ее бедер, поэтому под подошвами его ног простыня также не пропиталась кровью.

– Он убивает свою жертву, – проговорила Ди-Ди, пытаясь воссоздать в голове цепочку событий, – а затем ставит декорации. Шампанское, наручники, роза. Наверняка он раскладывает все это прежде, чем кругом станет слишком… грязно.

Алекс повернулся к прикроватной тумбочке, на которой так и стояла бутылка шампанского, и направил на нее фонарь. На ней не было ни одной капли крови.

– Пожалуй, ты права.

– Затем… он раздевает ее. Обнажает кожу.

Алекс посветил в левый угол комнаты, где Ди-Ди увидела небольшую кучу темной одежды.

– Черные штаны, футболка «Ред Сокс», нижнее белье, – отрапортовал Алекс.

– Подходящая одежда для сна. Значит… он бросает ее вещи в сторону.

Алекс снова кивнул.

– А потом, – детектив повернулась, – он залезает на кровать, ставит ноги по бокам от обнаженного тела жертвы и начинает… снимать кожу. Но зачем?

Алекс пожал плечами:

– Часть ритуала? Или, быть может, мы имеем дело с очень своеобразным видом некрофилии, когда именно это доставляет извращенцу огромное удовольствие. Он режет кожу на очень тонкие полоски. И, как заключили судмедэксперты после изучения первой жертвы, делает он это предельно аккуратно и почти профессионально. По их мнению, этот процесс занял у убийцы не меньше часа, а то и два или три.

– Есть следы спермы? Он ее насиловал?

– Первую жертву нет. Что касается второй, то мы пока ждем результатов экспертизы.

– Подожди. То есть он проникает в дом и убивает жертву. Вот так просто? Может, он умудряется как-то их усыпить или отравить?

– Это тоже станет известно позже, когда будут готовы результаты экспертизы.

– Хорошо. Значит, затем он снимает с нее кожу. И весь процесс длится не меньше часа?

– Да, причем у него определенно есть особый навык, – добавил Алекс. – Судмедэксперты предполагают, что он охотник или даже мясник. Я в этом не уверен, но, учитывая, с каким, я бы даже сказал, художественным профессионализмом он все это делает, опыт у него есть.

– Каким ножом он пользуется?

– Точно не знаю. Скорее всего, очень маленьким и бритвенно-острым. Вероятно, даже сделанным специально для этой работы. Смотри, еще какая интересная деталь. В подобного вида преступлениях убийца всегда обязательно выпустит свое оружие из рук. Ну, знаешь, если оно вдруг мешает или просто в нем нет необходимости, пока убийца ходит по комнате, раскладывая свои театральные реквизиты. Как правило, никто из них даже не задумывается о том, что лезвие ножа может оставить свой след и послужить дополнительной уликой. И в тех случаях, когда убийца так много времени проводит рядом с жертвой, почти стопроцентно можно ожидать, что он выпустит нож из рук. Вот только…

– Он этого не сделал.

– Похоже, он достаточно умен, достаточно хладнокровен, чтобы если и класть где-то нож, то только на другие кровавые пятна, где, как он думает, нож не оставит следа.

Ди-Ди посмотрела на мужа:

– Постой, ты сказал «как он думает, нож не оставит следа»?..

Алекс слабо улыбнулся. Он снова повернулся к висящей на стене простыне и навел на нее синий луч.

– В таких случаях, когда жертва на протяжении долгого времени истекает кровью…

– Как же он этого не предусмотрел…

– Кровь может отпечататься поверх крови. Подсыхая, она начинает загустевать, желтеть. Это происходит из-за того, что гемоглобин отделяется от тромбоцитов. Таким образом, подсохшая кровь может служить основой для свежей.

Ди-Ди представила весь этот процесс.

– То есть, если убийца положил испачканный свежей кровью нож на подсохшую простыню, это значит, что на ней должен остаться след?

– Точно.

– А в таком случае…

Теперь лицо Алекса было всего в пяти сантиметрах от покрытого кровью полотна.

– Мне кажется… вот здесь я вижу очертания. Не очень четкие, но все же. Я бы сказал, что это филейный нож, однако трудно определить наверняка. Иногда мы видим лишь то, что хотим увидеть. Когда вернемся в лабораторию, надо будет провести несколько химических опытов – может быть, удастся усилить контраст. Думаю, это важная деталь.

– Определенно, – подтвердила Ди-Ди.

Нахмурившись, Алекс снова принялся рассматривать простыню. Ди-Ди сделала то же самое, хотя без разъяснений Алекса все эти замысловатые узоры ничего для нее не значили. Ее тревожил застоявшийся запах крови, которой здесь было много… на простыне… на матрасе…

Но в остальном комната была почти нетронутой.

Ди-Ди прошлась вокруг кровати, осматриваясь и размышляя о дальнейших действиях убийцы. Алекс шел за ней, дополнительно освещая фонарем стены и пол комнаты.

– Он прибрался, – удивилась Ди-Ди.

– Несомненно, – согласился Алекс. – Здесь он постарался.

Он снова посветил на кровать, тщательно осматривая ее по всему периметру, высвечивая из темноты отпечатки собачьих лап. Возле двери в ванную тоже был огромный след от крови, такой же, как внизу, – в этом месте лежала Лили.

– Собака даже не лаяла? – спросила Ди-Ди.

– По крайней мере, никто не слышал.

– Странно. Она же явно была напугана. – И Ди-Ди указала на дорожки следов, ведущих от спальни к лестнице и обратно.

– Напугана или, скорее, просто удивлена. Вспомни, как бы странно ни звучали мои слова, но это не было жестоким убийством. По крайней мере, нет никаких доказательств того, что убийца вламывался в дом и боролся с жертвой. Что бы здесь ни произошло, все было… у него под контролем. Тем более мы уже решили, что кожу он снимал с жертвы, когда та была уже мертва. Ни драки, ни криков, ничего такого, что могло бы заставить собаку нервничать.

Ди-Ди вздрогнула. Ей стало не по себе.

– У него был план, – произнесла она вслух, пытаясь снова собраться с мыслями. – Он выполнил его, сыграл свою роль. А затем…

– А затем прибрался за собой, – закончил за нее Алекс и нахмурился. – Только вот этого я как раз не понимаю. Даже если все прошло так гладко – я имею в виду, не было ни погони, ни драки, никакого сопротивления со стороны жертвы, – все равно, сколько же здесь крови. У него руки по локоть должны были быть в ней. Не говоря уже о том, что он, совершенно очевидно, сидел прямо на жертве, пока снимал кожу… Надо будет и пол весь изучить, вдруг найдем какие-нибудь следы его пребывания. Если не найдем конкретных следов, то хотя бы попытки от них избавиться. Так что почему бы и нет, верно?