Брови Господа были нахмурены. Слишком уж часто ему приходилось проходить по этому тоннелю, в вотчину его брата.

Бог чувствовал гнев. Праведный, всесильный, абсолютный гнев.

Через некоторое время он ощутил, как воздух наполняется запахом серы: выход из галереи был близко. Он прибавил шаг, и вскоре увидел впереди багряные отблески во тьме. Это был выход.

Придерживаясь за стену, поросшую прохладным мхом, Господь переступил через Роковую Черту.

И оказался на самой вершине Лестницы.

Божественный свет разлился вокруг него и осветил все вокруг.

На мгновение, у него закружилась голова: пространство, открывшееся его глазам, было столь обширно, и столь бескрайне пусто, что к нему невозможно было привыкнуть, что даже у Бога могла закружиться голова.

Черно-красное огненное небо Ада окружало его. Наполненное ядовитыми парами, оно то и дело вздрагивало длинными трескучими стрелами молний. По нему плыли рваные пыльные облака, удушливо пахнувшие гарью. В них тонула Лестница.

Ступив на первую ступеньку, Господь посмотрел вниз. Под его взглядом облака расступились, и взору, бесконечно далеко внизу, предстала, объятая жарким пламенем, словно лабиринт, запутанная, Геенна огненная.

Туда-то и лежал путь Бога.

Лестница была почти бесконечной. Числа ее ступеней никто не знал, ведь у них и не имелось постоянного числа.

Предназначением лестницы было связывать Ад и Рай между собой, но не допустить, чтобы их обитатели попадали в противоположные миры. Если на закрученный марш ступало копыто черта или воздушная стопа ангела, количество ступенек немедленно возрастало до бесконечности. Ни Ангелы, ни Черти не могли преодолеть их все.

Едва платье Господа коснулось древнего камня первой ступени, лестница тяжело дрогнула и пришла в движение. Она начала тут же сокращаться, она бесшумно сжималась, будто исполинская пружина.

С каждым мгновением, огни Геенны все приближались, и вскоре гомон ее жизни достиг слуха Бога, и зрению предстали мощеные ониксом улицы Ада, словно срисованные со средневековых земных картин.

Божественный свет проник сквозь облака и засиял над Адом гораздо раньше, чем сам Господь ступил на его землю. И когда Бог сошел с последней ступени, в Преисподней уже все замерло.

Все остановилось.

Ослепленные золотыми лучами, черти пали ниц. Они прятали безобразные лица, и трепеща от страха, прижимались к камням мостовой, покрытой слоем золы.

Адские огни погасли, и караемые души на мгновение избавились от своих мук.

Но не целью Бога было вмешиваться в жизнь жителей Ада. Ему нужен был только его Брат. Он окинул взором оцепенелую Преисподнюю, и в молчании продолжил свой путь.

Он шел быстро, его шаги поднимали тучи пепла с земли, но грязь не пачкала его платья.

Бог чувствовал гнев, и он торопился увидеть Дьявола.

Он остановился у колоссального, черного от золы замка Лукавого. Длинные шпили башен застревали в серных облаках. В многочисленных окнах царила тьма, лишь одно маленькое оконце, высоко в центральной башне, то и дело озарялось неверным светом огня. Там находились покои Дьявола.

Сатана отдыхал. Он был доволен, как всегда. На земле все продолжало идти своим чередом, ему на потеху. Он потягивал вино, которое считал величайшим изобретением человечества после денег, и предавался размышлениям.

Вдруг по всем стенам замка прошла дрожь, от фундамента и до самой верхушки пронесся мощный рокот, и он на мгновение ослеп от золотого, нестерпимо яркого света. Он прижал ладонь к глазам и закричал, что было сил:

– Брат мой! Прошу тебя! У нас, в Преисподней, сроду не было такой иллюминации!

– Что происходит?! – Голос Бога испугал его. Черт оторвал ладонь от лица, и невольно подался назад, глубже в своем ложе. Господь сиял во сто крат ярче солнца, глаза его метали молнии. Дьявол всегда робел, когда его брат представал перед ним во всем величии своего гнева.

– А что?… – нерешительно спросил Дьявол, щуря лукавые глаза.

– Откуда он взялся? Признавайся, это твоих рук дело? – Отец стремительно подошел к нему и за руку выдернул его из лилейного ложа.

– Кто? – На самом деле, Черт сразу понял, о ком говорил Брат.

– Ты знаешь, кто! Ты нарушаешь уговор! Откуда взялся этот демон? Кто он такой?

– Это…– Бес притворно жался и передергивал плечами. – Это…я не знаю!

– Признавайся, это ты его подослал? Человека по имени Доминик Мэйз! Как ты посмел?! Отвечай! – Грохотал Господь так, что сотрясались стены.

– Я его не подсылал!

– Тогда, откуда же он явился?

– Я его не подсылал! Я никого никуда не подсылаю! Ты знаешь, я селю своих демонов внутри людей!

– Не уклоняйся от ответа! Откуда взялся этот человек? Мне нужен ответ!

– Я его не подсылал. – Дьявол развел руками, – Учителю, Орландо, надо было к кому-то обратиться. Я всего-навсего сделал так, что он подумал о нем. И обратился именно к нему. Я просто освежил это имя в его памяти. Орландо сам призвал его.

– Ты не имел на это права!

– Но почему? У Ромео, с его душой, номер 6871, будь она неладна, был выбор: поддаться искушению или нет. Он мог остаться с матерью, а не уходить с Мэйзом! Все честно.

– Уговор был не ставить своих посланников на его пути.

– Нет, нет, нет! Он не демон, он благодетель. Кем был бы Ромео без него? Разве у него была бы возможность реализовать плоды своего таланта, не появись рядом этот самый Мэйз, которого ты винишь во всех смертных грехах?

– Не рассказывай мне о «возможности реализовать плоды таланта»! Мы оба прекрасно помним, что одним из условий испытания души 6871 было то, что люди не увидят творений ее человека. До определенного срока, по крайней мере.

– Тебя не проведешь… Но и ты тоже, между прочим, не чист! – Дьявол сверкнул глазами и выставил вверх когтистый палец. Бог с гневом и удивлением посмотрел на него. – За ним присматривает твой Ангел. Ты думал, я об этом не узнаю?

– Не путай одно с другим!

– Ты хочешь сказать «божий промысел с яичницей»? Ха-ха-ха! Но он же нашептывает ему «правильный выбо» во снах? Вот, и я вставил свой грошик – подсказал Орландо нужное имя!

– Ангел просто наблюдает за ним, он не вмешивается в его жизнь, он не влияет на нее! Ты же поселил своего пасынка рядом с Ромео.

– Не пасынка рядом с Ромео, а Ромео рядом с ним! Знаешь что, раз уж так, то давай начистоту! Он нужен тебе, он нужен и мне! Каждый из нас действует по-своему. Ты все толкуешь о выборе? Пожалуйста! Когда мы отправляли 6871 на землю, мы договорились о следующем: мы призвали назад душу его отца, чтобы 6871 воспитала свою волю сама, или совсем потеряла ее. Для этого мы оставили мать. Есть выбор? Мы наделили его талантом и способностями, но обрекли на то, что ни литература, ни музыка, созданная 6871, не будет доступна человечеству. Однако существуют еще тысячи способов воплотить свои таланты и оставить след в истории людей. Есть выбор? Мы одарили 6871 Учителем Орландо, я сделал так, что у нее появился еще и Мэйз. Чтобы был выбор. Чтобы воцарилась гармония! Не ты ли сам толковал о том, что гармония заключается в двойственности? И сейчас гармония заключается в том, что 6871 может быть разрушена, а может быть и спасена. У нее все еще есть выбор. У человека по имени Ромео Дэниелс всегда был и есть выбор. А выбор одного из двух – это главное, как ты говоришь. Ты руководствуешься этим правилом! Ты подаешь знак, а люди делают выбор. Их главная беда в том, что они вечно делают не тот выбор, а потом клянут свою судьбу! И тебя заодно! Странно, но меня, почему-то, никогда не винят. Хм-м… Мне, конечно, легче. Я могу подселить в эту душонку еще с десяток демонов, которые в два счета прикончат человека! Я могу подослать ему дюжину людей, которые сожрут его заживо! Хотя для этого и одного человека бывает достаточно. Тебе сложнее, потому что все, что имеешь право делать ты – это посылать им непонятные знаки и отправлять бесполезных крылатых болтунов, которые только таращатся, да сорят своими перьями! А виноват во всем вечно ты! Никогда не слышал, чтобы люди кричали: «Дьявол! За что?!» Только «Боже, почему?! Боже, за что?!» Но так уж повелось, что добру всегда сложнее. Это твоя плата за то, что ты управляешь всем сущим на земле, а не только людьми, как я.