После гигиенической и визуальной обработки санитар завёл новенького в квадратную комнату без окон, со скамейкой у стенки и запер. В голове у Никиты вертелось: "Что делать? Что делать?". А что делать, когда уже ничего не сделаешь?

Сидение взаперти показалось долгим. Наконец санитар вернулся и отвёл новенького на обед. В большой столовой самообслуживание. Выбор блюд из сублимированных продуктов скромный, на вкус - сносно. На раздаче женщины и один парень - все из зондеркоманды. За столиками остриженные наголо люди с мёртвыми глазами и от того, кажется, похожие друг на друга. Их вид подавлял, и Никита расхотел расспрашивать о чём-либо санитара.

Зондеркомандовцев через Укол не пропускали. Отбор готовых на компромисс бесов начинался ещё в накопительных лагерях. Там уколы делали только буйным, что неизбежно, а заодно и назидательно для остальных. С теми, кто проявлял лучшую из возможных в таких обстоятельствах заинтересованность, а это заинтересованность в себе, в дальнейшем беседовали психологи и, как правило, отсеивали две трети кандидатов в добровольные помощники власти: выбирали людей не дёрганных, с устойчивой психикой и образованием. Так формировались зондеркоманды для различных целей.

Устойчивость психики, состояние неустойчивое. В больничном концлагере, куда со всей своей дури угодил Никита, внешне всё выглядело пристойно. Казалось, зондеркомандовцем не на что жаловаться - спокойная работа, сытая жизнь, особенно если при кухне. Но через три месяца одна из поварих повесится, остальные - откажутся работать, обрекая себя на Укол, лишь бы не видеть больше мёртвых глаз наяву вокруг и в своих ночных кошмарах.

На смену кухонным зондеркомандовцам придут вольнонаёмные гражданки. Расцветёт воровство продуктов, посуда станет грязной, а еда - скверной: нелюди и так сожрут! Всё равно им помирать. Сердобольные и впечатлительные натуры задержаться тут не смогут, а от тех, кто останется, будет впечатление, что в мире выжили только человеческие отбросы. Вероятно, у них с устойчивостью психики всё в порядке.

Ответственная за Укол и клеймение, пожилая женщина появилась ближе к вечеру. Она сфотографировала Никиту в фотокабинке, взяла у него отпечатки пальцев, измерила рост, взвесила, занесла данные в компьютер. И всё молча. Потом усадила за ширму с продолговатой дырой вроде тех, которые бывают между кабинками в общественных мужских туалетах: проделывают их ненасытные любители анонимного секса. Женщина показала, чтобы Никита протянул туда левую руку. Сразу за дырой его рука попала в какие-то фиксаторы: их не было видно из-за ширмы. Остальное произошло быстро. Выше запястья вдоль лучевой кости, после протирки дезинфицирующей жидкостью, в руку словно впились с десяток злобных голодных комаров. Никита непроизвольно дёрнулся, но руку высвободить не смог. Только после ещё одной протирки, которая оказалась фиолетовой краской, Никита получил свою руку обратно. Женщина забинтовала раскрашенное место.

Настало время главного действия. Захаровна, так здесь звали женщину, хотя это производное от фамилии Захарова, а не отчество, нажала под столешницей кнопку вызова. В кабинет вошли охранник и санитар. Захаровна кивнула им: пора! Достала из сейфа ампулу, зарядила шприц-пистолет и положила его на стол. Интуиция, подкреплённая обстановкой, подсказывала Никите, что не его здоровья ради эти приготовления. Охранник с дубинкой выглядел убедительно, а санитар знал своё дело. Сопротивление бесполезно. Всё равно вколют! Санитар взял со стола шприц-пистолет. Никита смирился и закрыл глаза.

Всякий раз в момент укола Захаровна остро ненавидела этот кабинет, себя в нём и весь мир в себе. В прочее время просто ненавидела то, чем занимается. Мало того, что вопреки здравому смыслу она, пенсионерка, выжила, когда умирали молодые, сильные и здоровые, так теперь сама убивает, чтобы кто-то, неведомый ей, мог выжить и выздороветь. Можно отказаться, не участвовать, уйти с этой работы. Но тогда Захаровна осталась бы одна, совсем одна, бесполезная даже для себя.

На ужин Никита пришёл сам без санитара, который явно по другую сторону баррикады, хотя выказывает ему сальное расположение как бы невольными прикосновениями к руке, норовит приобнять за плечи, а после укола, показав спальное место в комнате на двадцать человек, усадил его на кровать, сам присел на корточки напротив и сочувственно смотрел. Никита закрыл глаза, чтобы спрятаться от его взгляда.

Люди вокруг молчаливы и в основном безразличны друг к другу: только про некоторых можно сказать, что они в паре, потому что, хотя бы как-то реагируют на взаимное присутствие рядом: пожатием плеч, кивком головы, ожиданием спутника, если тот замешкается.

Никита увидел и то, что прошло мимо его внимания сразу: был сильно занят своими ощущениями. У всех на левой руке фиолетовые номера! Вот тебе бабушка и Юрьев день! ИНН накожный, блин! Может число хотя бы счастливое - горько усмехнулся Никита, взглянув на свою повязку.

Женщина на раздаче протянула Никите кашу и на миг замерла: работая, она обычно старалась не смотреть на тех, кого кормит, но тут не удержалась - новенький привлекал внимание своей ещё не остриженной шевелюрой, удивительными ещё не убитыми глазами, красотой молодости. Слезы навернулись сами собой, повариха резко, словно уронила, бухнула тарелкой о прилавок, склонила голову, чтобы спрятать лицо и пыталась справиться с эмоциями.

- А я уже пустая. Всё выплакала. - то ли посочувствовала, то ли позавидовала другая повариха, стоящая рядом.

После ужина заботливый санитар отвёл Никиту в душевую с ванной и унитазом, уложил на деревянную скамейку без спинки и поставил ему клизму. Сказал, что так положено. "Полагается", а не "положено" - хотел было поправить Никита, но не стал, а на ум пришла матерная грубость: положенных ебут! Истинно так!

Вечером, лёжа на кровати и пытаясь собраться с мыслями, которые предательски ускользали, Никита почти уснул, когда за ним пришёл санитар. В процедурной их ждали двое охранников.

- Блядь! - разочарованно ругнулся один из охранников, взглянув в глаза Никиты.

- Я же предупреждал. - ответил, оправдываясь, санитар. - Он ещё не готов. Укол поздно сделали.

Небольшое затруднение, не остановило охранников: они не стали отказываться от удовольствия, которое предвкушали.

- Снимай! - приказал охранник, показывая дубинкой на рубаху.

Никита обмер.

- Снимай! - повторил охранник и коснулся дубинкой щеки Никиты: - А то зубы повыбиваю. Из такого ротика хорошая пизда получится.

Решительный взгляд охранника не оставлял сомнений в его искренности. Никита стянул с себя рубаху, под которой было только голое тело. От страха его член сморщился и будто хотел спрятаться внутри паха. Охранники похотливо лапали задницу Никиты, проникали в неё пальцами, касались возбудившимися членами. Быстро закончив с прелюдией, по ходу которой оголялись, они поставили объект вожделения раком и приступили к делу. У одного из охранников большая головка и он, чтобы не повредить уздечку, а не потому, что хотел позаботиться о партнёре, не пожалел смазки на член. Это облегчило ощущения Никиты, который попытался применить нехитрый приём - напряг мышцы, в надежде, что сумеет не впустить в себя насильника, но охранникам с таким сопротивлением сталкиваться не в первой: резкий удар по почкам и путь к удовольствию открывается непроизвольно.

Насильники явно не торопились закончить начатое, замирали, сдерживая подступающий оргазм, чтобы через несколько мгновений продолжить с новой силой. На окончательный круг пошли, изменив позу: Никиту уложили на спину, задрав ему ноги. Один охранник водил членом по его лбу, по щекам, по крепко зажмуренным глазам. Дать в рот он не решался: ещё укусит, волчонок. Санитар, лаская свой торчащий из-под халата член, наблюдал, изнывая от желания подключиться к компании.

Серо-бурые полосы на телах крестов походили на длинные папилломы и своим видом вызывали отвращение. Можно зажмуриться, чтобы этого не видеть, но некуда деться от их запаха: так пахнет не подмытая задница. Это проблема всех крестов, а не вопрос личной гигиены. Никиту не вырвало лишь потому, что Укол уже начал действовать. А так он бы блевал, как все бесы, и мужчины, и женщины, в подобной ситуации.