– Да. Мы с ним весьма долго обсуждали исполнение намеченного вами плана. Только вот… – начал Барий, но тут же замолчал, отведя взгляд.

– Да говори уже, – вздохнул Верховный зарас.

– Вы уверены в благости намерений Стихий? Что, если все, что мы делаем, в итоге принесет нам гибель?

– Их намерения безусловно благие, – ответил советник и добавил, – в их понимании.

– А в нашем? Не может случиться так, что… – начал наместник, но Амонис его прервал.

– Я – Мастер, и я следую воле Великих матерей, Барий, – произнес он и шепотом добавил, – но я не нас только глуп, чтобы делать это слепо.

– Я верю в вас, господин, но я беспокоюсь…

– Я знаю и ценю это, – сказал Верховный зарас и отключился.

По щеке Бария скатилась слеза; никогда ранее он не слышал из уст Амониса слов благодарности и искренне не знал, как на них реагировать.

Наместник перевел взгляд с погасшего экрана на висящий перед ним портрет статного темноволосого мужчины:

– Мне страшно, господин, – прошептал он, обращаясь к изображению, – я ничего доподлинно не знаю, но я чувствую, что ваш сын если и не начал, то вот-вот начнет опаснейшую в своей жизни игру. И он может ошибиться. А вы прекрасно знаете, чего стоят такие ошибки… Эти существа… Они ведь не прощают. Никогда не прощают.

А я не могу потерять его, как когда-то потерял вас.

Злость буквально выжигала Алексио изнутри. Он не мог, не готов был поверить в то, что все его титанические усилия, потраченные на спасение от Учителя и его помощников, оказались бессмысленными, а он сам очутился в еще более тесной ловушке, чем ранее.

Круша ни в чем не повинную мебель, он пытался излить на нее свой, не имеющий иного выхода, гнев. Отчаяние охватывало его сильнее с каждой минутой, слезы текли по подбородку. Император не знал, как жить дальше. Более того, он не знал, есть ли в этом смысл.

Упав на колени, он обхватил голову и замер… В этот момент входная дверь распахнулась, и раздались легкие женские шаги.

Осторожно оглянувшись на звук, Алексио увидел Динайри с младенцем на руках.

– Мы пришли навестить папочку, – ласково улыбнувшись ребенку, произнесла Императрица.

Младенец ответил тихим кряхтением.

– Подержишь? – Супруга протянула Императору аккуратный сверток.

Интуитивно протянув руки к новорожденному, Алексио прижал к себе розовощекого младенца.

– Он похож на вас, Ваше Величество, – прошептала Динайри, опускаясь на пол подле супруга.

Император не знал, как себя вести. Стоя на коленях посреди обломков мебели, с крошечным сыном, его сыном, на руках, он просто смотрел в ярко-голубые глаза малыша и боялся пошевелиться.

– Вам нужно будет дать ему имя, – продолжила супруга. – Я знаю, что традиционно наречение имени должно происходить в тронном зале в присутствии всех членов семьи и высокопоставленных вельмож, входящих в состав Совета, но, полагаю, мы можем немножко отойти от правил и сделать это вдвоем. А потом, когда придет время, вы объявите о своем решении, как того требуют правила.

Алексио неотрывно смотрел на сына, не в силах поверить, что в этом крошечном комочке есть его частичка:

– Жоэль XII. В честь дедушки, – шепотом произнес Император, боясь побеспокоить задремавшего на его руках малыша.

– Прекрасное имя, – согласилась Динайри, – а теперь, Ваше Величество, отдайте мне нашего сыночка. Я отнесу его в кроватку.

– Я сам, – произнес Алексио, вставая.

Почтительно кивнув, Императрица не стала противоречить мужу, и, переступая через валяющиеся на полу обломки, пошла за супругом в свои покои, где находилась золотая, украшенная каменьями, колыбелька Жоэля – подарок дяди-советника.

Алексио смотрел на мирно посапывающего в колыбельке первенца, и его жизнь вновь обретала смысл. Что-то в его душе менялось и перестраивалось, обретая надежду.

Пусть он и попал в зависимость сначала от Учителя, потом от Амониса, длиться вечно это не могло. Как бы ни был силен брат его жены, он был смертен. А это значит, что у Жоэля был шанс на свободу. Нужно было лишь правильно его воспитать.

– Не правда ли, он чудесен, Ваше Величество, – прошептала Динайри, положив голову на плечо Императора.

Алексио мягко коснулся губами лба супруги.

Со стороны семейная Императорская чета выглядела весьма трепетно и трогательно, если бы не легкий холодок, замерший у сердца Динайри. Маленький кусочек брони, не вернувшийся к своему Господину и впитавшийся под кожу Императрицы. Не видимый никем, но весьма ощутимый ею и связанный с основной своей частью, покоящейся на теле Амониса.

Динайри обняла супруга и поцеловала в шею. На ее лице отражалась счастливая улыбка, но мысли сестры Амониса были далеко. Она помнила, кому обязана своим «воскрешением», и не собралась быть неблагодарной…

Амонис пытался готовиться к очередному собранию Совета, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Мозг упорно отказывался фокусироваться на навязываемой ему задаче, а в мыслях то и дело возникал последний разговор с Барием.

Верховный зарас не был уверен, что наместник осознанно зародил зерно сомнения в душе своего господина, но его слова заставили Амониса серьезно задуматься.

Конечно, для Верховного зараса разговор с Барием не был открытием: Амонис прекрасно знал, кто такие Стихии. Пожалуй, не меньше, чем они сами.

Только теперь Верховный зарас пытался взглянуть на их действия с другой стороны, со стороны людей.

Да, Великие матери хотели блага для Галактики, но чем это благо оборачивалось для проживающих в ней рас? Ответ на, казалось бы, несложный для столь опытного политика, как Амонис, вопрос постоянно ускользал от его внимания, словно играл в прятки, скрываясь в темных глубинах памяти.

Безрезультатно пытаясь вспомнить о чем-то, о чем он, возможно, когда-то решил забыть, если вообще знал, Верховный зарас решил подойти к вопросу с другой стороны.

– Харфас! – громко крикнул он. Помощник тут же вошел в кабинет и поклонился.

– Есть новости от толкователя? – жестко спросил Амонис.

– Зор доложил, что изучил все книги архива, но не может сообщить вам более того, что говорил ранее.

– Плохо, – недовольно скривился Верховный зарас.

– Он вам еще понадобится, или можно отпустить, господин?

– Он знает слишком много, чтобы позволить ему вернуться на родную планету. Пусть Барий найдет ему занятие, и, если у Зора есть семья, перевезите ее на одну из планет Зарины.

– Как прикажете, господин, – услужливо поклонившись, Харфас отправился выполнять поручение.

Впервые за долгое время Флот Руука покинул сеть межпространственных тоннелей. Истосковавшиеся по виду обычного звездного неба, глаза членов судовых команд с удовольствием разглядывали даже быстро вращающееся вокруг умирающей звезды метеоритное поле.

Серенид, сложив руки на груди, внимательно посмотрел на остатки звездной системы, после чего перевел взгляд на Руука.

– Ты ожидал увидеть что-то другое? – ответил жрец на немой вопрос ученика.

– По крайней мере, не летающие булыжники, – поджав губы, ответил Серенид.

– К сожалению, это все, что осталось от моего мира, – вздохнул жрец, отводя глаза от лобового стекла.

– Вы не говорили, что ваша планета погибла. – Элийец настороженно посмотрел на учителя.

– Скорее, уничтожена.

– Кем?! Империей?

– К этому приложили усилия весьма многие, – тяжело вздохнул жрец, – в итоге у меня не оставалось выбора, кроме как завершить начатое…

– Как? – Серенид отшатнулся, как от пощечины, – вы хотите сказать, что уничтожили родной мир, Учитель?!

– На тот момент это было лучшим, что я мог сделать для планеты, подарившей мне жизнь.

– Но…

– Ты все поймешь, когда мы прибудем на место.

– Какое место?

– Увидишь, – ответил Руук, медленно поворачиваясь к лобовому стеклу, через которое было видно, как флот, зайдя снизу астероидного пояса, взял путь в направлении крупного планетоида. Одна часть астероида столь сильно выдавалась за пределы пояса, что к его каменистой поверхности можно было пристыковаться, не опасаясь массовой бомбардировки более мелкими соседями.