Для Иосифа вопрос об уничтожении этого кровавого сорняка русской жизни быстро превратился в дело спасения страны.
Впервые вопросы к Троцкому у Иосифа появились в мае 1917 года, когда тот прибыл из Нью-Йорка в Петербург для участия в революции. Иосиф вернулся из туруханской ссылки несколько раньше – в марте и был введен в состав редакции «Правды». Он активно включился в партийную деятельность и сразу увидел, что большевики не готовы к серьезному наступлению на Временное правительство. Ульянов еще находился в Цюрихе, позиции партии в местных советах были чрезвычайно слабы и главное – у нее не хватало денег на организационную работу. Ведь даже самые преданные агитаторы нуждаются в пропитании, газеты – в финансировании, а подпольные группы – в обеспечении оружием и снаряжением. И когда Ульянов со своими приближенными прибыл в запломбированном вагоне в Питер, его разговоры о курсе на вооруженное восстание мало чего стоили. Привезенные немецкие деньги еще нужно было пустить в работу через собственные организации, а организаций было недостаточно. Он опять фантазировал. Страна голодала, бурлила, захлебывалась бешеным криком от бессилия Временного правительства. В ней назревали беспорядки, но снова, как и в 1905 году, большевики не имели сил их возглавить.
К тому же, разногласия между большевиками и меньшевиками не только сохранялись, но и обострялись.
Поэтому Иосиф с удивлением узнал, что прибывший в Петроград в мае Троцкий явился к Ульянову, провел с ним переговоры и вскоре вступил в партию большевиков. За ним проследовали и его соратники – «межрайонцы». Необычное дело! Заклятый враг Ульянова, убежденный меньшевик, неожиданно меняет свою позицию и становится на его сторону! Но тогда Иосифу было не до разбирательств с этой странной историей. Готовилось июльское выступление, которое провалилось, затем последовал октябрьский переворот, а дальше грянула гражданская война.
Только гораздо позже, когда ОГПУ начало против Троцкого оперативную работу, стала проявляться подоплека той таинственной истории, да и то не до конца.
Загадки, связанные с приездом Троцкого в Россию, начались в Испании, где тот встречал Февральскую революцию без копейки денег в кармане. Эту революцию он, как и Ульянов, прозевал и ни каких заранее объявленных планов у него не было. И тут начинаются чудеса. Некто неизвестный покупает Льву Давидовичу и его семье билеты в каюте класса люкс на пароход до Нью-Йорка, а в самом Нью-Йорке снимает для них номер в самом дорогом отеле Astor на Таймс-сквер. Троцкий пробыл в США всего два месяца, но это было время, полное волшебных метаморфоз.
Начать с того, что Лев Давидович получил американский паспорт, подписанный лично президентом США Вильсоном. В США к тому времени количество еврейских эмигрантов едва ли поддавалось учету, но никто из них такой чести не удостаивался.
Далее ОГПУ раскопало, что именно тогда началось снабжение Троцкого из авуаров банкира Джекоба Шиффа, главы банкирского дома «Леб, Кун и сыновья». Но помимо Шиффа за спиной Троцкого просматривались тени крупнейших американских финансистов Варбургов и других дельцов поменьше калибром. Из этих источников Лев Давидович получил необходимые ресурсы и подготовленную группу активистов для возвращения в Россию и подключению к революционному процессу. Тогда же был согласован и план перехода троцкистов на сторону Ульянова, потому что только большевики были способны осуществить решительный захват власти вооруженным путем. Время разговоров кончилось, наступало время поступков. Троцкий привез Ульянову триста агитаторов, оружие и ходячий кошелек, которого звали Чарльз Ричард Крейн. Этот американский бизнесмен взошел по трапу на пароход «Христианияфиорд» вместе с Троцким и вместе с ним же оказался в Петрограде. Не удалось установить, сколько именно денег получил от него «демон революции», но по наиболее достоверным сведениям Крейн имел полномочия выделить
Троцкому 20 млн. долларов через шведские банки. О том, что деньги поступили, Иосиф мог судить по увеличению тиража большевистских газет и активизации работы пропагандистов в казармах и на фабриках.
Тогда, в 1917 году Иосиф не придавал особого значения этим фактам. Марксисты никогда не брезговали деньгами сомнительного происхождения. Собственно говоря, «чистые» деньги в виде пожертвований у них появлялись крайне редко. С этой точки зрения альянс Троцкого с банкирами понятен. Ему нужны были деньги на организацию переворота. Но позже Иосиф задумался: а зачем еврейским банкирам большевистский переворот? Предводитель мировой революции Троцкий по определению должен быть их смертельным врагом. Ведь главный его лозунг – долой эксплуататоров. А эти эксплуататоры, вместо того, чтобы засадить его в какую-нибудь бруклинскую кутузку, снабжают его немалыми деньгами. Через голову Иосифа прошло множество вариантов, но он не пришел к какому-то единственному выводу. Скорее всего, решил он, финансовый интернационал сделал ставку на Иудушку исходя из простого размышления: лишь бы свергнуть Временное правительство и посадить там своего человека. А дальше как пойдет. Ведь идея Иудушки о мировой революции лежит совсем рядом с идеей мировой власти в руках избранного народа.
Потом, во время гражданской войны начались ожесточенные столкновения Иосифа и Троцкого по вопросам о боевых действиях. Теперь Иосиф на себе испытал высокомерие и непререкаемый стиль наркомвоенмора, который доводил его до бешенства. Не на того напал! Иосиф, будучи уполномоченным ЦК в Царицыне отказывался выполнять указания Троцкого и доводил дело до конфликтов. Их взаимная неприязнь росла, но со стороны Иосифа она стала особенно острой, когда он узнал, что Троцкий воздвигает памятники Иуде на освобожденных от белых территориях.
Сначала Троцкий открыл памятник Иуде Искариоту в городе Свияжске, предварительно расстреляв там всех священников и монахинь. Потом такие же истуканы были поставлены в Козлове, Тамбове и Омске. Кроваво-красный
Иуда, поднявший кулак к небу, а другой рукой сдирающий с себя петлю, должен был воплощать какой-то протест. Протест против чего? – думал Иосиф – протест против Христа? Но разве Иисус главный враг трудящихся, разве предавшего его человека нужно славить в первую очередь? Неужели больше некому ставить памятники? Сначала Иосиф думал, что памятники Иуде – это глумление над русскими людьми, которые поголовно были православными. Им нагло и открыто плевали в душу. Но потом понял: все гораздо сложнее. Русских православных людей начинают лишать памяти. Они должны проклясть все, что было раньше и пойти за иудеем – революционером Троцким. Опять кровавый соблазн! Ведь забыть и надругаться – означает дать в себе волю бесам. И вправду, на всех открытиях этих памятников Лев Давидович выступал с пламенными речами, призывающими порвать с прошлым и идти в будущее под его руководством. Иосиф был вне себя от гнева. Он знал, что Троцкий действует с согласия Ульянова и руководствуется «Планом монументальной пропаганды», но он слишком хорошо понимал душу русского человека, чтобы остаться равнодушным к происходящему. Сильнее скомпрометировать пролетарскую революцию в глазах народа не могло ничто. Троцкий этого знать не хотел и, видимо, удивлялся тому, что истуканы не выдерживали и двух недель. Везде они были разбиты в мелкие осколки, а Иуда в Свияжске просто исчез. Видимо, был утоплен в Волге.
«Волю себе дали, но рискуют зарваться – думал Иосиф».
Он никогда не был националистом и тем более антисемитом. Мог сотрудничать с евреями и направлять их на полезные дела. Но к коллективному еврейству, озадачившемуся эгоистическими целями, был нетерпим. Как и к любому другому национализму. С момента прихода Троцкого на пост второго лица в советском руководстве и стягивании вокруг него единоверцев, он стал подозревать, что эта группа действует в своих узконациональных интересах. Намерена стать кастой хозяев в России. Иосиф всем своим нутром воспротивился этому, однако быстро понял, что открытой политической дискуссии здесь быть не может. Ведь они быстро распознали в нем врага и ополчились на него всей многочисленной ратью. Он благодарил судьбу за то, что смог во время занять должность Генерального Секретаря РКП (б) и соответственно, взять под контроль органы печати, а потом и ОГПУ. Тогда, в самом начале, эта должность не давала много власти, но кое-что он уже мог. Если бы не это обстоятельство, то его затравили бы, не дав развернуться.
