«Почему я погублю ее?» — подумал я, ища глазами Аюдалию, словно специально прятавшуюся где-то.

— Ты уже был в столовой? — спросила стражница, отрывая меня от поисков и заглядывая мне в глаза.

— Не-а, — протянул я, все еще тщетно пытаясь найти ее подругу.

— Тогда пошли, — чертовка утянула меня за собой вниз по лестнице.

Мы быстро летели по ступенькам, спрыгивая с нескольких последних, будто нам было совсем не страшно упасть. Мы залетели в большущую столовую, где было куча людей, между которыми Кетерния ловко проскакивала и тащила меня за собой.

— Ты что будешь? — спросила она, вынимая откуда-то кошелек.

— Любую булку, — ответил я, удивляясь ее щедрости.

— Ладушки, — воскликнула она и скрылась в очереди.

Я повернулся к столу, около которого стоял, чтобы сесть. Пара зелено-карих глаз угрожающе уставилась на меня. Девушка схватила свой любимый учебник по истории и, намеренно толкнув меня плечом, вышла из столовой.

— Держи, вот твоя булочка, — стражница запихнула еду мне в руку.

Я глядел вслед Аюдалии.

— Фы фего? — поинтересовалась Кетерния, уже уплетая свою еду за обе щеки.

— Да так, ничего, — рассеянно кинул я.

***

Мне удалось поймать Аюдалию только через несколько дней. Это снова была физкультура, и нас поставили в пару, чтобы мы тренировались верхним и нижним волейбольным подачам.

— Что ты имела в виду тогда? — спросил я, отбивая мяч.

— Мои слова не нуждаются в пояснении, — грубо ответила девушка, со всей силы ударив по мячу.

Я с трудом поймал его до того, как он треснул меня по челюсти, как, похоже, она планировала.

— Я не собираюсь делать Кетернии ничего плохого, — сказал я, хрустнув пальцами.

— Я в этом сомневаюсь, — Аюдалия внимательно смотрела за моими движениями, ожидая подачи.

Я проигнорировал ее слова, обменявшись с ней парой ударов перед тем, как она снова заговорила.

— Она постоянно говорит о тебе, словно влюбилась, — бросила девушка, грустно улыбнувшись.

Я замер, ошарашенный ее словами.

«Такого не может быть», — подумал я, взвешивая все «за» и «против».

— Мы с ней просто друзья, — уверенно заявил я, словно и не думал ни о каких других возможностях.

Одноклассница смерила меня презрительным взглядом, отбив мою подачу.

— Прозвучало ужасно неубедительно, — фыркнула она. — Ты хотя бы себе не ври.

— Я не вру, — наивно запротестовал я.

— Ну-ну, — протянула девушка, остервенело кидая мяч в мешок.

Мы вернулись в общий строй, где нас распределили на команды. Мне повезло оказаться с Аюдалией, потому что так я смог закончить этот разговор, не дававший мне покоя.

— Если я и не вру, то я не собираюсь делать ей больно, — тихо сказал я, стоя позади девушки.

Я легко отбил мяч, летевший на меня, и забил очко. Освобожденные вяло захлопали успеху нашей команды. Парни одобрительно окликнули меня, я бросил улыбку им в ответ.

— Тогда докажи мне это, — прошептала девушка, перехватывая другой удар команды и передала мяч Андрею, прыгавшему на периферии моего зрения и указавшему на себя.

— Как мне это сделать? — все так же тихо спросил я.

— Верни ее. Она в Румянцевском, — сдалась Аюдалия, печально взглянув на меня.

Я, не раздумывая ни секунды, вылетел из зала, громко хлопнув дверью вслед крику преподавателя.

***

Большая удача, что охранники в этой школе похожи на старых бегемотов. Их шансы поймать меня были даже меньше, чем у нашей уборщицы. Я выскочил на улицу, не захватив куртку. Ледяной ветер быстро пробрался под тонкую ткань футболки, я глянул по сторонам, соображая, куда мне бежать. Я рванул направо, огибая безликих людей, торопящихся по своим делам. Кровь глухо стучала в ушах, а дыхание было рваным, словно я вот-вот задохнусь. Я подлетел к кованой решетке парка и забежал в приоткрытые ворота. Я догадывался, где она сидела, меня словно влекло в дальний безлюдный уголок, выходящий на Неву. Золотая, рыжая, красная, бордовая листва, еще не убранная в аккуратные кучи, шелестела под ногами, разлетаясь разноцветным веером. Я замедлил шаги, тихонько подходя к повороту. Она сидела на скамейке с бумажным стаканчиком в руках, от которого шел еле заметный пар, растворявшийся в ледяном октябрьском воздухе. Кетерния была замотана в свой гигантский шарф и дышала в него, чтобы согреться, ее глаза были прикрыты, словно она задремала. Я острожно пошел к ней, стараясь не потревожить ее.

— Я опоздала? — внезапно спросила она с легкой хрипотцой в голосе, словно у нее разболелось горло.

— Нет, я здесь не поэтому, — ответил я.

Девушка кивнула, ее глаза все еще были закрыты, а ресницы едва заметно трепетали.

— Садись, не стесняйся, — бросила она, слегка кивнув головой на свободное место.

Я, недолго помявшись на месте, сел подле нее. Вопросы стайками крутились в моей голове, каждый из них требовал немедленного ответа, но я сдерживал свое любопытство, пока она сама не захотела бы все рассказать мне. Я обессиленно запрокинул голову, вглядываясь в серое небо, которое сейчас так сильно напоминало мою родную Норвегию с ее горами и холодом, пронизывающим до костей. Я выдохнул облачко пара, улетевшее к низким облакам.

— Аюдалия… Она тебе все рассказала? — спросила Кетерния тихо, слегка приоткрыв глаза, но не поднимая на меня взгляда.

— Нет, она просто сказала мне вернуть тебя, — покачал головой я, убирая руки в карманы спортивных штанов.

Девушка грустно хмыкнула, отхлебнув чая. Ее волосы растрепались и высовывались из-под вязаной шапки, слегка покачиваясь на ветру.

— Когда мне было девять, родители осенью махнули на машине в Финляндию. Накануне я с ними очень сильно разругалась из-за какой-то глупой детской прихоти. Однако я помню, как мама утром поцеловала меня в лоб, перед тем как уехать, а папа потрепал по голове, слегка улыбнувшись, как умел только он, — тихо говорила стражница, глядя на темную Неву пустыми глазами.

Я не прерывал ее рассказа, догадываясь, чем закончится ее история.

— Они обещали приехать через два дня, а потом мы бы пошли в парк, как всегда делали осенью, чтобы собрать опавшие листья, найти желуди, может, даже каштаны, — девушка прерывисто вдохнула, слезы, стоявшие в глазах, мешали ей видеть, она вцепилась в стаканчик, словно он был ее спасательным кругом. — Но они не вернулись. Утром, когда я сидела на уроке, приехала тетя со своим женихом и забрали меня к себе домой. Тетя Аделия плакала, не переставая. Она говорила мне что-то об аварии, внезапных заморозках на дороге, что отец, который прекрасно водил машину даже в лютый мороз и стужу, не справился с управлением…

Девушка резко попила, словно стараясь проглотить комок, болезненно стоящий в горле.

— Тетя уехала в больницу, а я сидела дома, не понимая, зачем взрослые мне врут. Я думала, что они не могли умереть. Представляешь? — она спросила меня, не требуя ответа.

Я стыдливо отвел взгляд, не зная, что больнее: когда родители от тебя отказываются или когда любят, но исчезают, оставляя в одиночестве.

— Когда они вернулись из больницы, опознав тела, покореженные металлом, — Кетерния нахмурилась, первая слеза скатилась по ее щеке, оставляя за собой серебряную дорожку, — только тогда я заплакала, только тогда поняла, что их больше нет, что никто не пойдет со мной в парк, что никто не будет пить со мной чай по вечерам, никто не поддержит, никто не улыбнется, никто не защитит. Только тогда пришло осознание, что я осталась одна.

Девушка вздрогнула от внезапно налетевшего ветра. Я слегка махнул рукой, сметая ледяной воздух в сторону.

— Тогда, наверное, сломалась и тетя. Она отчаянно желала оставить меня у себя, потому что считала своим главным долгом заботиться обо мне. Однако ее жених… Он был, грубо говоря, против детей. И знаешь, что? — девушка посмотрела на меня, в ее глазах словно плескались боль и горе.

Я покачал головой, удерживая ее тяжелый взгляд.

— Она бросила его. Ради меня, — с сожалением сказала Кетерния, посмотрев на свои руки, покрасневшие от холода. — Отказалась от счастья, любви… Она отказалась от идеальной жизни, о которой всегда мечтала, а ей было всего двадцать один… Мы продали родительскую квартиру, причинявшую слишком много боли, и переехали на набережную, по которой когда-то так любили гулять вчетвером, всей семьей.