– Тем более, что чистосердечное признание там, – полковник взглянул на небо, – может послужить смягчающим вину обстоятельством только в случав, если признание было действительно чистосердечным.

– Чистосердечным? – улыбнулся Полозов горьковато. – Удар прямо в сердце, – вспомнил он определение медэкспертом ранения Басова. – Оказывается, у Леньки Туза было сердце.

– А при отпевании в церкви еще обнаружится, что у него была и душа.

– А при застолье на поминках еще обнаружится, что душа у Леонида Антоновича была не какая-нибудь там душонка, а была вместилищем добропорядочности, честности, милосердия и так далее…

– Как говорится, справедливость земная и справедливость небесная не всегда совпадают, – развел Царев руками. – Это, наверное, как очевидность воровства и весьма туманная возможность доказать факт этого воровства в суде.

– Мы по крайней мере, поставлены земными вышестоящими органами для того, чтобы пытаться поддерживать только земную справедливость, а небесной справедливостью пускай занимаются иные органы, – заметил Полозов. – Лично я совпадение земной и небесной справедливости наблюдал, когда последний раз получал зарплату, на которую мог жить по-человечески, и с тех пор… – и он тоже саркастически развел руками.

Полозов и Царев понимающе переглянулись и умолкли, сознавая неуместность их иронии возле мертвого тела, но в то же время оба они прекрасно понимали, что ежедневно соприкасаясь со страданиями, кровью и смертью, они просто не могли слишком непосредственно и серьезно относиться ко всему этому – грубоватый черный юмор был для них своеобразным бронежилетом в их ежедневном соприкосновении с той неприглядной, трагически заостренной стороной жизни, которой оборачивался к ним мир в соответствии с их профессией. Пятидесятилетний невысокий, плотный, коренастый полковник Царев в своей отутюженной форме, с его крупными, немного грубоватыми чертами лица, всегда чисто выбритого, с черными кучерявинками элегантно подстриженных волос, выбивающихся из-под форменной фуражки и сорокалетний выше среднего роста, сухощавый, но ширококостный Полозов со скуластым лицом с тяжелым подбородком, ястребиным носом и зоркими черными глазами под слегка запущенными русыми волосами, с его вечной двух-трехдневной небритостью, в своем слегка помятом, но тем не менее отлично сидящем на его ладной фигуре, цивильном сером костюме при первом взгляде на них, стоящих сейчас рядом возле трупа, совершенно не походили на начальника и подчиненного, особенно если взять во внимание суть их разговора.

– Одним словом, расследованием обстоятельств гибели гражданина Басова Леонида Антоновича будешь заниматься ты, – перешел полковник Царев к профессиональному разговору.

– Я и…

– Ты от нас, а параллельно с нами и прокуратура, – полковник кивнул головой в сторону стоящего возле роскошного черного джипа невысокого плотного довольно молодого парня в шикарном импортном костюме при галстуке. – Старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры товарищ Гмыря Роман Сергеевич.

– Рома? Параллельно с нами? – Полозов бросил тяжелый взгляд исподлобья в ту же сторону.

– Вот именно, параллельно.

– В таком случае хотелось бы, чтобы Лобачевский был неправ, и параллельные все же не пересекались.

– Но неправ оказался, увы, Эвклид, – полковник Царев, ни в жизни ни в работе никогда не пренебрегавший возможностью совершить обходной маневр, снизу вверх искоса посмотрел на майора Полозова, который во всех случаях жизни предпочитал атаку в лоб, и добавил: – И параллельные, как это ни странно, иногда пересекаются.

– Вот-вот, а самая прямая между двумя точками – это кривая, не так ли, – как всегда съязвил Полозов по поводу дипломатических дарований Царева.

– Кривая не кривая, а сделанный вовремя удачный зигзаг всегда выпрямляет дорогу к цели.

– Ладно, оставим лирическое отступление и перейдем ка к делу, – Полозов остановил свой взгляд на трупе Басова. – Когда я спрашивал, кто еще вместе со мной будет заниматься расследованием, я имел в виду не параллельную нам прокуратуру, а перпендикулярных ко мне моих коллег-оперативников с нашего родного областного УВД, или что, я сам буду тянуть эту лямку? – кивнул он в сторону Басова.

– Юра, ты же сам понимаешь, сейчас ведь лето, все в отпусках, где я тебе…

– Понятно, – не дал ему закончить Полозов, – ты что, предлагаешь и мне воспользоваться наконец своим законным правом на отдых и пойти в отпуск, как давно это я уже не был в отпуске, – оборвал он этим железным доводом дипломатические маневры полковника, – или совсем рассчитаться, по собственному желанию, или как сейчас принято говорить, по согласованию сторон, ведь работаю я за троих, а зарплату получаю одну, причем зарплата эта рассчитана на обеспечение материального существования максимум одной четверти среднестатистического эсэнговского гражданина, причем без учета его духовных потребностей, а это прямое нарушение трудового законодательства и Конституции…

– Вот-вот, рассчитайся, уволься, и с твоим великолепным знанием законов параллельности и перпендикулярности ты прекрасно устроишься математиком, а от математики рукой подать и до бухгалтерии, а бухгалтерия сейчас, сам знаешь, о-го-го! Бухгалтер – это звучит гордо!.. – попытался пошутить Царев.

– Зачем мне математика с бухгалтерией, – не восприняв шутки, серьезно ответил Полозов, – я вполне прилично могу прокормиться и собственной профессией в каком-нибудь крутом навороченном «секьюрити», или частный сыск например, или ты думаешь, что мне поступало заманчивых в валютном эквиваленте предложений так уж мало…

– Да знаю я, знаю, что тебе предлагали…

– Но я ведь мзду не беру, мне за державу обидно…

– Ладно, хватит, не кипятись, – решил Царев прекратить перепалку на эту, часто возникающую в последнее время, тему, – не кипятись, дам я тебе помощника, дам… Савчука я тебе дам.

– Ну спасибо, – сделал иронический полупоклон Полозов, – спасибо тебе за Савчука. Итого, – поднял он указательный палец, – один следак «плюс» один стажер «равняется» половина опера, итого, расследованием обстоятельств смерти Басова будет заниматься пол-опера.

– Ты не прав, Савчук уже почти не стажер, да и ты… Итого, один старший следователь по особо важным делам криминального розыска областного УВД, майор «плюс» один перспективный молодой горячий младший лейтенант, да и майор-то не какой-нибудь там, а сам Полозов, а майор Полозов – это минимум три обыкновенных опера. Итого, майор Полозов «плюс» рвущийся в бой Савчук – это «равняется», это «равняется»… О-го-го это «равняется»!

– Да-а-а, математика из вас, товарищ полковник, не вышло бы, а вот бухгалтер получился бы великолепный, как раз в таких бухгалтерах и нуждается современная наша экономика. Или из тебя получился бы бесподобный политик…

– И кроме того, – продолжил Царев, – тебе, как не берущему мзду, а обиженному за державу, не должна быть безразличной судьба молодого нашего пополнения, ты вот жалуешься на свою зарплату, а зарплата у младшего лейтенанта, между прочим, еще меньше, чем у тебя, а Савчук, между прочим, далеко не последний из младших лейтенантов, да и тебя он, между прочим, просто боготворит, – хитровато взглянул он на Полозова. – Ты ведь у нас человек-легенда. Майор Полозов – это…

– Да ладно тебе, – отмахнулся добродушно Полозов. – Давай твоего молодого, рвущегося в бой Савчука. Посмотрим.

Царев сделал подзывающий жест в сторону стоящего метрах в тридцати молодого парня.

Полковник Царев был, конечно, хитрый полковник, но хитрость его все же на девяносто процентов была направлена на пользу его подчиненных и совсем немного на пользу себе самому и начальству. Полковник Царев был правильный полковник.

2.

– Младший лейтенант Савчук по вашему приказанию… – хотел было Савчук привычным жестом вскинуть правую руку к виску, но вовремя вспомнив, что он сейчас не в форме и соответственно без фуражки, а к «пустой голове» руку не прикладывают, он отдернул поднявшуюся было уже к голове руку и запнулся.