– Видеозапись? – спросил Сомов, забирая у меня из рук мой «планшетник», когда тот загрузился.

– Так точно, товарищ полковник.

– Сначала расскажи, что тут у вас произошло. Как так получилось, что банду выпустили?

Я включил на коммуникаторе блокировку внутренней связи, чтобы не рассказывать опять всему взводу то, что бойцы и без меня хорошо знали, и доложил полковнику то, что уже докладывал майору Колокольцеву.

Выслушав меня, полковник показал, что с «планшетником» общается достаточно хорошо, он легко нашел и включил мою видеозапись. И так же легко укрупнил изображение, останавливая воспроизведение на каждом лице, которое можно было рассмотреть. Четверо его спутников встали за спиной своего командира и тоже просматривали запись. Особого внимания удостоился один из раненых с рукой на перевязи.

– Эмир Шерхан… – констатировал полковник Сомов. – Вот он куда спрятался…

– У него почему-то больше всего бинтов на кисти, – не понял один из двух подполковников, – а ведь я руку ему прострелил в середине предплечья.

– Это не бинты, – обратил я внимание на укрупненное изображение. – Видимо, пуля сломала кость, и на руку наложен «лубок»[8], сделанный из подручных средств. Простейшая шина. С одной стороны дощечка, и с другой тоже. Одну дощечку удалось укоротить по размеру, вторую или не получилось укоротить, или просто времени не было, поэтому приложили целиком, а чтобы не торчала сильно, бинтом перемотали. Был у меня во взводе такой же случай. Солдату пуля руку перебила. Дощечек не было, и палки от кустов отламывали, чтобы «лубок» сделать. Две палки вместе связали, на одну сторону. Следующую отломили, а потом парную к ней. И сразу связали, поторопились. Оказалось, что они длиннее. Но новые ломать времени не было. Привязали, как получилось, и бинтами замотали. Так до госпиталя и носил…

– Эмир Шерхан в госпиталь ложиться не будет… – сказал один из ликвидаторов.

– Стрелять с такой рукой сложно, – заметил я. – Особенно в первые два дня. В руке после очереди «зубная боль» начнется. А если пуля еще и нерв задела, то вообще месяц после каждого выстрела плакать будет.

– Скоро рассвет, – взглянул на часы Сомов. – Вертолет когда вылетает?

– Обычно пилоты рассчитывают так, чтобы в темное время над равниной лететь. А как к горам подлетят, уже светло должно быть. Раньше всегда так было. Но на равнине раньше светает…

– Значит, скоро будут. Какой вертолет? Много людей?

– Мое пополнение – семь человек с объемным грузом спецтехники. Честно скажу, даже не знаю, что за группа. Сообщили только, что в помощь мне отправили, и все… Они летят вместе со следственной бригадой и ее охраной. Следственная бригада – там и следаки Следственного комитета, и из прокуратуры обязательно несколько человек. Охрана обычно в составе отделения или даже взвода «краповых». Вертолет, думаю, здесь большой нужен. На «Ми-8» все не поместятся. Скорее всего, «Ми-26».

– Да, вероятно, – согласился полковник. – «Ми-26» быстро летает. Нам с ними встречаться здесь вовсе не обязательно. С вами встретились, это уже для нас, скажу честно, плохо. Но мы одну задачу выполняем, так сказать, смежники. А вот с прокурорскими встреча будет лишней. Куда нас спрячешь, старлей?

– Рядом ущелье, туда следственная бригада и двинется, – прикинув варианты, ответил я. – Будут, думаю, даже пещеру осматривать, где Шайтанов зимовал. В ущелье вам нельзя. В окопе остаться – тоже рисковый вариант. Кто-то из них может полюбопытствовать, как бой проходил, откуда огнеметчик стрелял? Они обычно все это измеряют лазером и в протокол вписывают. Считают, чем объемнее протокол, тем больше их заслуга. Заставляют ждать, пока его напишут, чтобы я подписал. Только я в этот раз ждать не собираюсь. Мне в погоню идти следует. Пусть потом протокол на базу привозят, там прочитаю и подпишу…

– Это все понятно. Но нам куда спрятаться? – поторопил меня полковник Сомов, снова глянув на часы.

– Я вижу только один вариант. Уйти вправо, в ту сторону, куда двинулась банда. Но там велика вероятность малыми силами на бандитов нарваться.

– Теперь это называется «на бандитов нарваться»… – усмехнулся другой полковник, высокий, худощавый, напоминающий своим орлиным профилем хищную птицу. – А раньше, насколько я помню, называлось «найти банду». Найти, чтобы уничтожить…

– Полковник Лущенков прав, – согласился Сомов. – Значит, мы выдвигаемся в том же направлении, в котором и раньше шли.

– На мой взгляд, это единственный вариант. Как далеко вы уйдете?

– Думаю, километров на пять-шесть, и там вас дождемся, чтобы дальше двигаться вместе.

– Я недавно встречал отряд охраны следственной бригады Следственного комитета. Так те ребята были с собственным «беспилотником». Пять-шесть километров… Это попадет в поле зрения «беспилотника», если он у них будет, – предупредил полковник Лущенков, потирая свой породистый орлиный нос с горбинкой.

– Значит, следует забираться дальше… – решил полковник Сомов.

– Как бы нам не разойтись… – предположил я худший вариант. – Впрочем, в любом случае, мы пойдем по следу банды, вы, наверное, тоже, значит, мы вас нагоним. Только может получиться, что вы следы банды затопчете, и нам придется по вашим следам идти.

– А мы следов вообще не оставляем, – сурово сказал один из двух подполковников группы ликвидаторов. – Обучены, как лиса хвостом, за собой заметать…

– Следов не оставляют только птицы в небе и спецназ ГРУ на земле, – возразил я. – Все другие обязательно наследят. А мой следопыт проведет нас лучше, чем любая гончая. Он опытный…

– В любом случае, мы уже выходим, – сказал Сомов. – Чтобы до прибытия вертолета на десяток километров отдалиться, время требуется. Спасибо за видео. Теперь у нас есть подтвержденная версия. Ждем вас на десять километров западнее. Следственной бригаде о нашей встрече лучше не знать. Это большая и основательная просьба. Кстати, там, куда мы выдвигаемся, есть что-то такое, что может заинтересовать Великого Шайтана?

– Там есть ущелье с прямым выходом в Грузию. Не десять километров от нас, а больше двадцати пяти. Это на самой административной границе между Дагестаном и Чечней. Я опасаюсь, что он за границу собирается сбежать.

– Сейчас в Грузии обстановка не та, чтобы его приняли. Хотя кто знает, какие у него там связи. Связи в нашей жизни решают многое, если не все.

– Обстановка, может быть, и не та… Тем не менее оружие и боеприпасы ему турки поставляют через Грузию. Как раньше поставляли, так и теперь. Если наверху люди сменились, это не значит, что они сменились и внизу.

Полковник Сомов поднялся и поправил на плече прицел снайперской винтовки с тяжелым объемным глушителем. Точно такие же винтовки были еще у троих, и только один из подполковников имел хорошо мне знакомую винтовку «ВСК-94»[9]. Из такой стрелял наш батальонный инструктор снайпинга старший прапорщик Николаев. И все офицеры батальона, как люди, обязанные знать снайперское дело, чтобы при необходимости заменить снайпера, проходили время от времени у него краткосрочный курс и тоже из «ВКС-94» стреляли. Иногда старший прапорщик Николаев выезжал с каким-то взводом в командировку на Северный Кавказ, но, к сожалению, я с ним в одну смену ни разу не попал.

– «Выхлоп»[10]? – спросил я полковника, кивнув на винтовку, с которой был знаком только с чужих слов и по специальным журнальным обозрениям.

– Он самый. На сегодняшний день, как я считаю, для любого спецназа самое подходящее оружие. Если уж попал, то попал. Никаких тебе хлопот с раненым противником.

– А эмир Шерхан? – намекнул я, помня, что Шерхан был ранен в результате обстрела как раз группой ликвидаторов.

– Подполковник Храмцов стрелял из своей винтовки в грудь, прикрытую бронежилетом, а Шерхан неожиданно руку поднял. Я сам его на прицеле держал, но стрелять не стал, он нам живым нужен. После попадания в руку эмир сразу за камень свалился. Камень большой был, такой даже наша пуля не берет… Я еще трижды по нему стрелял, надеялся, что эмир перебежать захочет. Но он не вылез, перепугался после ранения. Самые жестокие люди всегда самые трусливые. Они свою трусость жестокостью к тем, кто ответ дать не может, компенсируют.