- Мой гость ушёл. Вы можете выйти.

Вернувшись в гостиную, Ковальский занял своё привычное место на оттоманке. Вслед за ним туда осторожной поступью вошёл стройный молодой человек в серой рубашке с закатанными рукавами и грязных молескиновых брюках. Его тёмные волосы, отраставшие после стрижки плохой машинкой, походили на затоптанный газон. Этот маскарад беглого каторжника не вязался с его лицом - тонким, одухотворённым лицом Джеффри Гринфильда.

- Присядьте, - пригласил Ковальский, но Гринфильд замешкался.

- Я испачкаю вам тут.

- Товар у вас?

- Разумеется.

Сняв с плеча брезентовую сумку, в каких рабочие носят инструменты, он извлёк оттуда предмет, обёрнутый в несколько слоёв бумаги. Бумага была сорвана, и на столике перед Ковальским очутился небольшой золотой потир. Он выглядел скромно в сравнении с роскошной церковной утварью эпохи барокко, но знаток сразу мог понять его ценность, усиленную тем, что почти всё средневековое золото в Англии ушло в переплавку при Оливере Кромвеле и уцелело очень немного. "Шестой век, самое позднее седьмой", - определил Ковальский.

- Во сколько вы его оцениваете? - нетерпеливо спросил Гринфильд. Ковальский приложил палец к губам, встал с оттоманки и закрыл дверь гостиной.

- Вы слишком громко разговариваете, дражайший.

Мокрый от пота Гринфильд расстегнул две пуговицы на рубашке. Нервы у него явно пошаливали.

- Что вы за него дадите? - полушёпотом повторил он. Ковальский смотрел на него ясными синими глазами Снежной королевы.

- Виселицу, душенька.

- Неудачный юмор, сэр, - позеленев, проговорил бывший священник. Улыбка сошла с лица Ковальского.

- Конечно, неудачный! Куда уж мне сравниться с вами! Это было остроумно - выстричь Крэмпу тонзуру маникюрными ножницами, чтобы его приняли за вас. На беду, у Крэмпа был тот же рост и цвет волос. Вы умно выбрали способ убийства, догадавшись, что от удушения черты лица исказятся, а жаркая погода довершит остальное. Должно быть, вы нашли предлог заставить Крэмпа порыться в секретере, чтобы он оставил на нём свои отпечатки пальцев, и как раз в этот момент накинули ему на шею петлю. Просто поразительно, как эта импровизация была продумана вами в течение каких-то полутора-двух часов, пока вы выясняли отношения с Крэмпом из-за чаши. Вы даже инсценировали взлом, а, чтобы окончательно всё запутать, оставили часть денег в ящике. Вот только с ножницами вы поступили глупо. Было бы лучше забрать их с собой и выбросить на свалку. Что делать, даже изобретательные преступники делают глупости.

У Гринфильда подкосились ноги, и он оперся о спинку дивана.

- Вы полицейский? - хрипло спросил он. Ковальский обмахивался китайским веером с павлинами.

- Разве я похож на полицейского?

- Тогда откуда вы всё знаете? Ах, вот оно что, - Гринфильда словно озарило пониманием. - Вы этот... частный детектив? Как в рассказах Честертона?

- Странно же повлиял на вас Честертон.

- Вы не можете сдать меня полиции, - дрожащим голосом сказал Гринфильд. - Я готов скинуть цену на чашу.

- Чашу полиция заберёт вместе с вами. Я уже позвонил в Скотланд-Ярд.

Гринфильд сделал шаг вперёд и повалился на колени, словно при обряде посвящения.

- Мистер Ковальский, - сбивчиво заговорил он, - вы же не отправите меня на смертную казнь? Моя жизнь в ваших руках. Неужели вам доставит удовольствие, если я умру? Подумайте о христианском милосердии!

Поляк глянул на него с ледяным презрением.

- С какой стати? Вы, наверное, много думали о христианском милосердии, когда душили Крэмпа поясом от сутаны?

- Вы дьявол, - упавшим голосом сказал бывший патер. Ковальский спокойно положил на столик веер и принялся раскуривать потухшую сигару.

- Я тот дьявол, который вылез у вас изнутри. Вы сами меня вызвали. Не понадобилось ни чёрной магии, ни психоанализа. Подумайте, какая исключительная перспектива вам предстоит - вы узнаете, что чувствовал Крэмп с петлёй на горле. Возможно, - Ковальский приподнял уголки рта, - у вас даже будет оргазм.

Он выдохнул в лицо Гринфильду сигарный дым. Тот судорожно закашлялся.

- Не верю я, что вы блюститель нравственности, - задыхаясь, прохрипел он, - на нравственность вам плевать. Можете объяснить, какой вам прок от моей смерти?

- Но вам-то не плевать?

Гринфильд промолчал. Ковальский вынул изо рта сигару.

- Чему-то ведь вас учили в семинарии. Вы пытаетесь пронять меня рассуждениями о христианстве, но, кажется, забыли основной сюжет Евангелия - жертву. Сейчас в полицейском участке Дагенхема находится Стивен Мак-Лири, ваш дьякон. Он опознал труп Крэмпа как вас, догадываясь, что это не вы. Теперь ему грозит виселица за соучастие в убийстве. Мак-Лири несимпатичный человек, но вам известно, что к убийству Крэмпа он непричастен. Вы в силах его спасти.

Он взял Гринфильда за подбородок и посмотрел ему в глаза.

- Вам уготована лучшая роль, душа моя. Я же удовольствуюсь ролью второго плана.

- Какой? - загипнотизированно спросил Гринфильд.

- Понтия Пилата.

8.

Обитатели восточного квартала высунулись из окон, с любопытством наблюдая непривычную картину. В подъезд унылого пятиэтажного дома из бурого кирпича вошли два полицейских инспектора, за которыми следовал констебль, согнувшийся под тяжестью таинственного квадратного ящика, обёрнутого бумагой.

- Ваш Ковальский меня прямо разорил, - пожаловался сухощавый рыжеусый Мэлоун своему плотному румяному спутнику с добродушным лицом. Солгрейв (а это был, конечно, он) засмеялся.

- Незачем было дожидаться, пока он устроит пари. Если бы вы доверились ему с самого начала, не пришлось бы тратиться на виски.

- Можно подумать, вы доверялись ему с самого начала, - проворчал Мэлоун. Солгрейв вспомнил дело Виолы Харди и не стал спорить.

Винни Ковальский сам открыл дверь на звонок. По такому случаю он был почти одет и пренебрёг лишь пиджаком и галстуком; запонки и часы, однако, были при нём.

- Какой визит! - жовиально воскликнул он. - А это что - виски? Неужто вы решили выполнить свои обязательства?

- Только в этот раз, - сказал Мэлоун. - Джонс, поставьте, в конце концов, этот чёртов ящик на пол.

На помощь был призван Али, совместными усилиями ящик в конце концов вскрыли, и Ковальский великодушно предложил полицейским распить одну из бутылок. От этого предложения никто не мог отказаться. Хозяин провёл всех, включая констебля, в гостиную, и велел Али принести стаканы.

- Н-да, ну и дело, - сказал Мэлоун, вытаскивая из-под себя неудобную для него восточную подушку. - Мы сняли, как вы посоветовали, отпечатки пальцев с деревянного распятия и обложки требника в спальне, которые не трогал Крэмп. Всё подтвердилось. На очной ставке с Мак-Лири он уже не мог отпираться.

- Что будет с Мак-Лири? - спросил Ковальский. - Тюрьма за лжесвидетельство?

- Может быть, если присяжные не сочтут, что он добросовестно заблуждался. Всё-таки он знал Гринфильда меньше трёх месяцев, а тело было порядком попорчено.

Мэлоун глотнул виски и пристально поглядел на Ковальского.

- Не понимаю, - сказал он. - Я веду следствие по делу об убийстве, ко мне вламывается шут с подведёнными глазами и иностранным акцентом, который называет меня дусей и мон шером, и... Без вас это был бы висяк. Крэмп был бы похоронен под именем патера Гринфильда, а мы бы безуспешно искали живого Крэмпа. Как вам вообще пришла в голову идея, что убитый - не Гринфильд? Я вижу, вы заподозрили это с самого начала, но почему?

- Зовите это интуицией, если нравится, - благодушно сказал Ковальский, - хоть лично я в интуицию не верю. Тут сложилось несколько деталей - даже не деталей, а так, шероховатостей, которые вызвали у меня беспокойство. Меня не отпускали эти ножницы. Знаете, я мгновенно соединяю фрагменты в одно целое, и я обратил внимание, что труп был опознан фактически только по причёске. Вполне логично: если в саду, принадлежащем священнику, находят тело с тонзурой, то кем же быть покойному, как не священником? Притом, что в Англии большинство католических священников носят светские причёски, боясь провоцировать протестантов. Но именно у Джеффри Гринфильда был такой пунктик - он любил классический стиль, и все об этом знали. Одна-единственная броская примета, а как легко убеждает!