- Вы считаете, что их убивают? - хладнокровно поинтересовался частный детектив. Инспектор вздохнул.

- Считаем. Но у нас нет никаких доказательств.

- Оговорены ли сроки самоубийства в письменном обязательстве?

- Нет, в том-то и дело. Но пять смертей - это слишком много. Чрезмерно много. Численность клуба всегда составляет десять-одиннадцать человек.

- Значит, состав клуба обновился наполовину? - задумчиво произнёс Винни Ковальский. - В чём именно смысл письменного обязательства?

- Подписавший его обязуется принять яд на одном из заседаний клуба в любое удобное ему время, бросив его в чашку кофе.

- И всё? - недоверчиво переспросил Ковальский. - Деньги он клубу не завещает?

- Нет, здесь всё чисто, - покачал головой инспектор. - Напротив, клуб терпит убыток - ведь труп не платит членских взносов. Единственное, за что мы могли ухватиться - это оговоренный в соглашении способ самоубийства. Его, видите ли, непременно нужно осуществить с помощью цианистого калия.

- Ваши данные?

- Смерть первых четырёх жертв действительно наступила от отравления каким-то цианидом. Все характерные симптомы налицо. Члены клуба единодушно показали, что кофе разливали из общего кофейника. В итоге мы потребовали допуска констебля на заседания клуба. Как ни странно, председатель легко дал согласие. Констебль полгода посещал все заседания и пил кофе из того же кофейника. А потом у него на глазах умер Рональд Адамс, всего три месяца как зачисленный в клуб. Тоже от цианида. Констебль мог поручиться, что никто не бросал ничего в кофе Адамсу.

- А почему вы всё-таки считаете, что Адамс не сам лишил себя жизни? - полюбопытствовал Ковальский.

- Потому что он не был похож на самоубийцу, чёрт возьми. Этакий спортивный типчик, любитель яхт и мотогонок - при том, что ему было уже за пятьдесят.

- Не все самоубийцы похожи на самоубийц, - возразил частный детектив. - Вы читали рассказ Честертона "Три орудия убийства"?

- Всё равно я не верю, что Адамс сам бросил себе в чашку яд.

- Это ваша обязанность - никому не верить, - кивнул Ковальский. - Яд могли и не бросать в чашку.

- Что вы имеете в виду?

- Ну, например, одна из чашек была смазана ядом заранее. Она не предназначалась специально для Адамса. Нечто вроде "русской рулетки".

- Развлечение пресыщенных богачей? - переспросил инспектор. - Что ж, вполне приемлемая версия. По крайней мере, она объясняет случайный характер последовательности смертей.

- В каком смысле случайный?

- Её закономерность невозможно определить. Кто-то умер после недели членства в клубе. Кто-то - через три года. Мы проверили все даты вступления в клуб. Адамс, как я уже сказал, погиб через три месяца. Наверное, всё так и есть: они договариваются о том, что на определённом заседании смажут одну из чашек ядом, и...

- Я не говорил, что я прав, - прервал Ковальский. - Ни к чему раньше времени цепляться за какую-либо версию. Тем более за такую, которая не объясняет самого главного.

- Чего же?

- "Федра", по вашим словам - клуб самоубийц, а не любителей риска. Зачем тогда каждому давать письменное обещание покончить с собой? Нестыковочка, инспектор.

- Н-да, действительно, - помрачнел Солгрейв. - Зачем?

- Кстати, где у них хранится яд?

- Нигде, в том-то и штука. Мы несколько раз обыскивали клуб, перевернули всё вверх дном. Ничего похожего на яд. Всё выглядит так, словно Адамс и другие несчастные приносили его с собой.

- Надо заняться этим вопросом, - проговорил Ковальский. - А что вам известно о председателе клуба?

- Только то, что Мэтьюрин Мэтьюз - не первый председатель. Первым был Дэниел Коули. Он отравился в позапрошлом году.

- Вот как? - Ковальский задумчиво почмокал сигарой. - Что ж, остаётся только одно - попытаться проникнуть в этот клуб.

2.

Легенда была разработана достаточно быстро. Ковальский должен был назваться Огюстом Ланьером, корреспондентом "Фигаро" - удостоверение на это имя хранилось на всякий случай у одного из осведомителей Скотланд-Ярда, у которого его позаимствовал Солгрейв. Выдавать себя за англичанина Ковальскому, с его акцентом, было нечего и пытаться. Зато он идеально соответствовал тому неопределённому типу "иностранца вообще", который существует исключительно в сознании английских буржуа. С журналистским удостоверением в кармане, напудренный тщательнее обычного, Ковальский подошёл к дверям клуба "Федра" и постучал.

Дверь распахнулась, и на пороге появился швейцар - столь же представительный, сколь неприветливый. Увидев, что перед ним не член клуба, он пробурчал:

- Посторонним нельзя.

- Вижу, что нельзя, - спокойно сказал Ковальский. - Позови кого-нибудь потолковее, душечка.

Он сунул швейцару под нос удостоверение.

- Огюст Ланьер, к вашим услугам. Выполняю редакционное задание "Фигаро". Это ведь клуб "Федра", или я попал не по адресу? Здесь подсыпают крысиный яд миллионерам?

От такой наглости швейцар опешил и не нашёлся, что сказать. С отвращением глянув на белый костюм гостя, он поколебался и надавил на кнопку электрического звонка. Почти тут же на лестнице послышались тяжёлые шаги дворецкого. Его внушительная фигура заполнила собой всю лестничную площадку. С высоты своего роста он уставился на Ковальского.

- Что вам угодно, сэр?

По его интонации было видно, что он Ковальского сэром не считал. Ковальский невозмутимо повторил цель своего визита.

- Одну минуту, - обронил дворецкий и снял трубку с телефона на стене. Доложив о пришельце и выслушав указания, он повернулся к Ковальскому и спросил:

- От кого вы узнали адрес клуба?

- От покойного мистера Коули, - не моргнув глазом, соврал Ковальский. - Разумеется, когда он был ещё жив - в 1920 году на конгрессе промышленников в Париже. Он как-то зашёл в Мулен Руж, и так мы с ним... познакомились, и весьма тесно. Мы провели несколько незабываемых вечеров... если бы не его привычка заказывать мятный ликёр... ненавижу, меня мутило от этого запаха, если вы понимаете, о чём я. Он говорил мне, что возглавляет клуб самоубийц, но я, конечно, не поверил. Как, впрочем, и мой редактор. Но вот, бедный Дэниел умер, и... Меня послали подтвердить, что клуб существует...

- Как видите, он существует, - холодно сказал дворецкий. - Вас разрешили впустить.

Очевидно, телефонная система передавала болтовню Ковальского непосредственно в зал заседаний. На это он и рассчитывал со слов инспектора, но удостовериться не мешало. Не очень многих трудов стоило узнать о поездке Коули в Париж и его пристрастии к мятному ликёру. А глупый вид - лучшая рекомендация для иностранца в Лондоне, удовлетворённо подумал Ковальский.

Дворецкий повёл его вверх по лестнице, поднимавшейся на второй этаж. Клуб состоял всего из трёх небольших комнат: одна служила бильярдной, другая - курительной, третья - непосредственно залом заседаний. Отделаны они были более чем странно для места, где собираются солидные джентльмены, пусть и чудаковатые - знаток назвал бы их стиль футуристическим. Стены всех трёх были побелены и расписаны чёрными зигзагами, с потолка свисали непонятные металлические конструкции. Но особенно поражали кресла - обтянутые огненно-алым плюшем, гигантские, кубической формы с выемкой для сидения посредине. Винни Ковальский мог только поморщиться, взглянув на них. Он считал, что даже в дурном вкусе необходим артистизм.

Девять человек в тёмных костюмах уставились на жёлтый галстук и уродливую причёску Ковальского.

- Кхм, - развязно произнёс эмигрант, оттопырив бедро и поигрывая цепочкой часов.

- Сколько вы хотите? - не выдержал седой моложавый джентльмен во главе стола.

- За что? - нагло ухмыляясь, переспросил Ковальский. - Это, знаете ли, милый мой, большая разница.

- Вышвырнуть поганца, - прошипел грубоватого вида молодец по правую руку от председателя (Ковальский уже понял, что седой джентльмен не кто иной, как Мэтьюрин Мэтьюз, председатель клуба "Федра"). Мэтьюз поморщился.