Когда шла по коридору, из санузла выглянула санитарка, ухмыльнулась и не ответила на приветствие, быстро спряталась обратно в уборную, как будто её оттуда дёрнули за халат. Больные в коридоре глазели во все глаза и перешёптывались.

В ординаторской Анастасия заметила косые взгляды врачей. Все здоровались, но не пытались заговорить, как обычно. Все как один спешили куда-то с мрачными физиономиями.

"Неужели они все считают меня виноватой? - подумала Настя, - как бы узнать? Объяснить?"

Она перебрала в уме коллег и решила обратиться к Яге Лепнинской, то есть Ядвиге Карловне. Тётка злая, ворчливая, но всегда в курсе, тем более, что её сестра работает секретарём у Главного.

Лепнинская была пожилой дамой, локальных пятьдесят семь, а сколько календарных, никто не знал. Полноватая, по всем меркам, женщина уверяла всех, что находится в комфортном весе и сбрасывать его не желает. Она носила отрицательные каблуки, то есть носки вверх, пятки вниз. Для растяжки. Поэтому походка у неё была, скажем так, странная.

Ядвига считала своим долгом воспитывать молодых врачей. Она согласилась поговорить с Роллен, тем более, что новости были сногсшибательные. И ей хотелось узнать подробности.

Они уединились. Лепнинская начала с проповеди, в которой изложила основы правильного поведения молодой женщины. Не удержавшись, она вложила весь свой опыт в эту страстную речь, которая заканчивалась кратким изложением полезности растяжек. И разглядыванием наглядного пособия в виде отрицательных каблуков.

Настя терпеливо слушала, кивала, это всё было безопасно и успокаивало. Но потом Ядвига перешла к изложению фактов, домыслов и сплетен. Так Настя и узнала, что она виновата в смерти Ильича, прободении кишечника и чуть ли не гибели последнего пациента и, самое главное - совращает чужих мужиков и устраивает с ними оргии. Ядвига от волнения выразилась так: "потрахушки сразу с тремями мужиками". Причём в собственном доме.

Яга строго выговаривала ей, а Настя смотрела на неё и от шума в ушах ничего не слышала. Она не упала только потому, что уже сидела на диванчике в ординаторской. Настёна смотрела на знакомый-перезнакомый узор обивки, в голове всё шумело. Попыталась что-то возразить, объяснить, но смогла только отрицательно покрутить головой. И упала в обморок.

Когда она открыла глаза, все уже были здесь и толпились вокруг со смущёнными лицами. Настя отбросила от носа руку с резко пахнущей аммиаком ватой. "Это всё неправда, неправда... - попыталась сказать чётко и уверенно, но вышел шёпот. - Я..."

- Тихо, тихо, лежи. Конечно, неправда, - завотделением грозно взглянул на Ядвигу. - Решили коллегу до инфаркта довести? Что такое? Дикие сплетни? - Все опустили глаза, как нашкодившие школьники.

- Так. Я требую прекратить обсуждение. Пока идёт разбирательство. Будет конференция, как обычно, и все доказательства представят. И патологоанатом в том числе. По обоим случаям.

Он обвёл всех глазами и сказал:

- Прошу всех приступить к работе. Роллен получает отгулы на три дня. В счёт отпуска.

Настя чего-то вспомнила, что у неё и так есть отгулы, но поняла, что говорить тут не о чем. Степан Афанасьевич сначала заставил полежать полчасика, потом измерил давление и не разрешил садиться за руль. Он поговорил с ней, уверил, что последний пациент в порядке, а бедный Ильич скончался от старости. Насчёт сплетен и не заикнулся.

Велел прогуляться. Настёна пошла домой и по дороге думала, что вот, заведующий, он единственный заступился. А она, дура, как все, ругала за глаза начальство.

Мартовский денёк расщедрился на солнце и тепло. Но Настёна не заглядывала в зеркальные лужи и не следила взглядом за бумажным корабликом в мутном ручейке. Не замечала зелёную травку, которая уже робко выглядывала из-под бурых прошлогодних ошмётков на проталинах.

Тротуар был вычищен и сух. Она шла медленно, загребая носками туфель, как в детстве, когда не хотелось идти в школу. Всё-таки добралась домой, прилегла, представила, как Тим сейчас торопится к ней. Надо ведь освободиться и прилететь, как можно быстрее. Бедненький. Поплакала и уснула.

Проснулась к вечеру. На коммуникаторе пусто. Дома никого. Ещё раз, уже вздыхая от безнадёжности, написала Тимофею. Наконец, пришёл ответ: "Прости, нам лучше не общаться". Без объяснений. Он что, вообще не придёт?

Надо сказать, Тим был парень осторожный. Настя ему очень нравилась, и рвать отношения он не хотел. Решил отойти немного в сторону, подождать, посмотреть, что будет после происшествия в аппендиксе. Великодушно поддержать, когда станет безопасно.

Но до Водянского как раз к вечеру дошла безумная сплетня про кэпа Спиванского и Настю. Вовремя, надо сказать. Тут его осторожность сработала в другую сторону.

- Что? - от отчаяния Настя принялась разговаривать с собой, - прости в смысле прощай?! Он что, с ума сошёл? За что, за что мне всё это? - Ей хотелось постучать головой о стену. Но пострадало неодушёвленное средство связи. Биться о стену пришлось ему.

Разбив коммуникатор, Настёна немного успокоилась и погрузилась в раздумья по поводу человеческой натуры, и эти раздумья привели её к выводу, что жизнь - дерьмо, и сама она дура, и надо напиться. Отключила всю оставшуюся связь и стала раздумывать, чего выпить. А водки.

Конечно, она пробовала этот напиток, и он совсем не понравился ей на вкус. Но Настёна также помнила чувство отупения и довольства, которое охватило её после пары рюмок. Правда, тогда ещё захотелось спать. Но это как раз не помешает.

Итак, Анастасия Михайловна твёрдо решила напиться и заказала бутылку водки. Но просто так, её, родимую, нельзя глушить. Надо закусывать или запивать. Иначе будет плохо.

Настя набрала на панели доставки "селёдка". Странно, но ей не приходилось пробовать этот деликатес. Откуда вспомнилось "водка и селёдка", она не могла сообразить. Вроде где-то слышала. Смешно, похоже на "се лодка!" - так торжественно говорил Семён Семёныч на курсах, объясняя устройство скафа. Звякнул звоночек доставки, прибыла водка, потом "селёдка".

Это оказалась просто рыба, на вид симпатичная, толстенькая, серебристая. Анастасия Роллен прекрасно знала, что к рыбе требуется рыбный нож. Такового не было в наличии. Тогда можно две вилки.

Она погоняла скользкую рыбку по тарелке, кое-как отделила кусочек и попробовала. Рыба оказалась очень солёная, с сильным запахом. Настя опять попыталась её разделать, испачкала руки и стол, вытерла полотенцем. Оно, увы, тоже заблагоухало, а чистоты не прибавилось.

Ладно, никто не видит. Обычным ножом, придерживая рукой, Настёна ловко разрезала селёдку, выбросила внутренности и порезала рыбку на кусочки. Запах становился всё сильнее. Так, всё в стирку, в мойку, в утилизацию. Сама под душ.

До конца запах так и не исчез. Настя взглянула на часы - ничего себе, уже за полночь! Налила рюмку водки и храбро опрокинула её в рот. А-ах! Скорее селёдку... Да, действительно, резкий вкус алкоголя перебила рыба. А-а, в ней ещё и кости...

Настя стала ковырять селёдку, выбирая косточки. Но водка сработала, накатило отупение. Стало тепло и спокойно. Так, ещё одну. Рыба уже без костей, закусываем. Теперь стало смешно. Настя хохотала над рыбой, над собой, пила ещё.

Громко посылала всех космонавтов бороздить просторы космоса, а микронелам предлагала заблудиться нахрен в самых темных закоулках "ор-рганиз-з-зьма". Потом спела песню про свободные кадельки и решила ещё раз набрать Тимофея и высказать ему всё. Всё!

Увы, коммуникатор был сломан. Она поплакала, держа на коленях и поглаживая испорченное устройство, и заснула. Прямо за столом, рядом со своей водкой и селёдкой. Благоухающий солёной рыбой коммуникатор свалился на пол, что, конечно, не пошло ему на пользу...

Утреннее пробуждение нельзя было назвать приятным. Кто-то звонил в дверь, очень настойчиво, и, видимо, давно. Настя еле продрала глаза, встретилась взглядом с селёдкой, удивилась. Встала, покачнулась и побежала в туалет, зажав рот руками.