Ему исполнился двадцать один в этом году. Кон попробовал то и это. Здоровый организм сопротивлялся. Его рвало от алкоголя, от сигареты он зеленел и терял сознание. Покурив травку, закаялся прикасаться.

Да, сейчас всё было можно. Но резко не одобрялось обществом. Человек, который губил себя водкой или наркотиками, быстро и бесповоротно скатывался на самое дно. "Биовозраст не врет" - повторяли всем и всегда. И Кондрату казалось, что держаться совсем несложно.

Хорошее вино не возбранялось. Кон, как хозяин, купил бутылку крымского мускатного. Навёл порядок в комнате. То есть книги и тетради со стола сложил под кровать. Приготовил посуду.

Напечатал, конечно, на пэ-пэ сорок третьем стандартной еды. Модель принтера устарелая, что он там выдаст интересного. Лепёшки, залипы и сладости вроде пастилы, с витаминами и микроэлементами. Поэтому выставил ещё пару банок маминых домашних консервов. Мама у него на пенсии, занимается огородом.

Вот как раз его мамочка попала в самые плохие условия для жизни. Но не из-за своих пристрастий, а из-за отца. Тот вёл себя... ну, скажем, неправильно. И мама получила болезни, обогнала биовозраст и загремела на нищенскую пенсию. Сын переживал, чувствовал несправедливость. Но закон есть закон - достиг шестидесяти локальных раньше времени, получи нищенский пенсион. Ничего, вот он выучится и вытащит маму.

Кондрат стал вспоминать. Он ещё был маленький, а отец уже пил. Тогда Кон этого не понимал, ну спит папа, и спит. Поругались с мамой. Страшно, плохо, Кондратушка плачет. Помирились, хорошо. Он любил и маму и папу, как все дети. Папины руки крепкие, может подбросить вверх.

Рассказ Кондрата

Да, подбросит вверх, аж сердце замирает. Мама бегает кругом, что-то просит. Сейчас понимаю, что отец, наверно, был поддатый и мать боялась, что уронит. Но не уронил ни разу. Дразнил меня 'Кончик'.

На плечах у него хорошо было сидеть, или ещё, как бабушка говорила, "на закорках". Когда бывали у неё в деревне, на закорках у папы я ехал из бани. Он приговаривал: "Горшки продаем", - и родные старались проверить "горшки", то есть шлёпнуть по попке. Я орал, больше от негодования, и все смеялись. Звонкие горшки.

Так-то все шло мирно, но отец почему-то пил всё больше. Мама часто плакала. Разговаривала с ним длинные разговоры, "но все это или не помогало, или..." "... вызывало тошноту". А.П. Чехов. "Лошадиная фамилия".

. Наконец он потерял работу и стал, что называется "пропивать" всё из дома. То есть жили мы все хуже и хуже.

Как-то, мне было лет пять, бабушка привезла из деревни диковинку, валенки-самокаточки для внучка. Белые, красивые. Бабушка обула меня и велела разнашивать дома. Они пришлись по ноге. Обновок у меня давно не было, и я с радостью топал, поглядывая на ноги.

Пришел пьяный отец. Они с мамой стали ругаться на кухне. Бабушка увела меня в самый дальний угол, и мы вместе забрались в кресло. Она стала рассказывать сказку.

Родители всё ругались. Вдруг дверь открылась со громким стуком, наотмашь, и в комнату влетел злой, распалённый скандалом, пьяный отец. Он молча осматривался. Я обрадовался, что ссора кончена и пискнул: "Папа, смотри, какие валенки! Новые!"

Он посмотрел на мои коротенькие ножки, которые торчали из кресла под прямым углом, медленно подошел, снял с меня валеночки. И унес в прихожую, стал одеваться. Бабушка охнула и начала вылезать из глубокого кресла. Я, конечно, спрыгнул первым.

Почуяв неладное, побежал за отцом в прихожую, потом, как был, без обуви, в подъезд, потом по улице. Бежал за ним, спотыкался. Колготки понемногу сползали и тащились за мной по холодной грязи. Я плакал во весь голос и кричал: "Отдай, отдай! Папа!". Но он быстро ушел, не оборачиваясь.

Я стоял и ревел, звал отца, просил валенки. Интересно, что холода не чувствовал, мешались только сползшие колготки. Что дальше было, не помню. Наверняка бабушка и мама выскочили следом и унесли меня в дом, отогрели.

Вот так мы жили. Родилась сестрёнка. Мама стала сильно болеть. Мы с бабушкой вдвоём и на огороде, и дома. Справлялись. Когда Алёнка пошла, вот была радость! Носик-курносик, так я её зову. Сейчас ей уже шесть, скоро в школу.

Когда отец всё-таки ушёл, мама немного поправилась, почувствовала себя лучше. Занялась огородом и курами. Это бы ладно, но она пошла ещё в местное самоуправление.

Меня отправила на учёбу в институт, ещё и подбрасывает когда еды, а когда и деньжат. Это выручало меня, бедного студента, не раз. Ничего, я обязательно справлюсь, вот закончу институт, будем жить все вместе.

***

Тогда, на двадцатке, я мог различить ребят только по именам. На модулях были карточки с надписями "Владимир 3М", "Ирина 3М" и "Елена 3М". Голоса незнакомые. Ну, это привычно.

Мы дежурили на обычном рейсе. Врач Майборода, кардиолог, занимался удалением у пациентов атеросклеротических бляшек. Бляшка в сосуде вырастает, если меняется состав крови.

Например, есть холестерин хороший, а есть холестерин плохой. На самом деле это соединения, транспортные формы для его переноса.

Как ни странно, холестерин нужен организму. Из него получаются важные гормоны, половые, например. Он входит в состав живой клетки, защищает её.

Но когда его слишком много, особенно "плохого", холестерин может откладываться внутри сосуда, образуя "бляшку". Сосуд суживается, становится неровным. Это очень плохо для здоровья.

То, что сужение сосуда приводит к плохому снабжению кислородом и питанием, понятно. Сердце, например, может болеть.

Но страшнее то, что в реке крови может начаться свёртывание, образование тромба. Если внутри сосуд гладкий, зацепиться не за что. Кровь течет, отдавая живым клеткам кислород, глюкозу, и все, что нужно. А вот если есть неровность, бляшка, около неё начинает образовываться тромб.

В крови есть специальные мелкие клеточки, тромбоциты. Они "любят" всякие повреждения, неровности и цепляются к ним, запуская процесс свёртывания. А если потом образуется тромб, он закупоривает сосуд полностью. Эту пробку организму не всегда удается убрать правильно, растворить.

Тогда или сосуд навсегда закупорен, или тромб отрывается, его несет кровь, и он закупоривает другой сосуд. И вот вам инфаркт миокарда. Или почки. Или другого органа.

Но нам это не нужно. Поэтому мы плывём по реке крови и удаляем бляшки. Картирование и удаление. Гамадрилыч разработал свой способ лечения. Без травмы сосуда.

Гамадрилыч - это врач, Майборода, Габидулла Гаврилович, отличный дядька, классный специалист, но внешне похож на обезьяну и лицом и фигурой. Мудрую такую, добрую. При уменьшении становится ещё больше похож, настоящий лысый гамадрил. Я только лицо имею в виду. Вот он-то настоящий микронел.

В глаза, конечно, никто Гамадрилычем не назовет, а вот за глаза удобнее выговорить, очень трудно произносить заковыристые имя и отчество.

Мы, рудики, дежурили на скафе вчетвером, у всех модулей размер был маленький, тридцать один, это примерно две трети микроши. Бляшек бывает много, требуются рабочие руки, да ещё в узких сосудах.

В очередной раз я прошёл через шлюз вместе с ребятами. Когда смотришь на модуль снаружи, кажется, что это скафандр. А внутри человек. На самом деле там энергетический блок, набор тяжей и нанодвигателей, а также контейнеры с оборудованием. "Кожа" вся покрыта сенсорами. Ну и средства связи встроены.

Такой вид, нам объясняли, для такое психологического комфорта. Там что-то мудрено в психологии, не помню, но надо считать, что это человек. В скафандре. Так оно и есть, но это "аватар". Вот.

Вот мы, четыре рудика, снаружи. Кэп причалил недалеко от бляшки, в крупном сосуде. А мы пролезаем в мелкий сосудик для работы.

Ого, к бляшке подобрался лейкоцит-амебоид. Срочность возросла. Эта клетка тоже пытается бороться с бляшками, вытаскивает из них холестерин. Увы, ничего хорошего не выходит. Девать-то его некуда. А порванная бляшка гораздо хуже целой.