Взгляд манила чудная, превосходнейшая картина осеннего утра за окном. Голубело небо, на далеком пригорке желтели берёзки. Берёзки, он точно знал, это место ему знакомо. Ближе, совсем рядом с корпусом, зеленели лиственницы.

"Не люблю лиственницы", - подумал Габидулла - "Как они хороши летом, и насколько плохо выглядят осенью или зимой. Как засохшие елки". Делать всё равно было нечего, и он принялся философствовать.

"Так и наша жизнь, - размышлял доктор Майборода, в просторечии Гамадрилыч, - сначала супер-бодрые ёлочки-сосёночки, а в старости облетишь, пожелтеёшь. То есть сначала пожелтеёшь. А потом... это... С другой стороны, лиственничные брёвна самые сверх-долговечные. Так то брёвна". Философия явно не шла. А пора бы. С момента рождения Габидуллы Майбороды прошло шестьдесят лет.

Понятие "локальный возраст" появилось, когда открыли стазис. Расчёт вели сложный. Определяли биологический возраст. Учитывали время в стазисе с каким-то коэффициентом, стазис-то бывает разный.

Космонавты, например, просто пребывали в стазисе вне вахты на звездолёте. А микронелы работали. С другой стороны, космические суда не давали абсолютной защиты, и на людей действовали излучения, пребывание в замкнутом пространстве и другие вредности. Так что локальный возраст отражал разные особенности жизни человека.

Например, никто не запрещал алкоголь, табак, даже наркотики. Детям, конечно, не разрешали. Только взрослым, только после двадцати одного года. Воспитывали так. А дальше - сам. Будешь портить здоровье, биологический возраст станет больше календарного. Тогда не рассчитывай на хорошую работу, стазис, блага современной жизни. Подсобные работы и нищенский пенсион. Но Гамадрилыча это, конечно, не касалось.

Габидулла потянулся. Бурчало в пустом животе, пузырь подавал сигналы. Дурачок внизу приподнимался. Чесалось в левом ухе. В целом утреннеё ощущение большого тела ему нравилось. Жжение пройдет, ерунда. Микрошей быть тоже преинтересно, но все-таки ты безобразнейше ограничен.

А вот кэп Перфильев был, увы, плох. Жаль старика. Они ходили с ним вместе на скафах с самого начала, собственно, испытывали первые экспериментальные образцы.

У разработчиков тогда, двадцать календарных лет назад, все было "на соплях" - торчали проводки, зияли дырочки непонятно для чего, были нестыковки оборудования. Работали в скафандрах, ползали, плавали, водили первые лодки по прозрачным трубкам в макетах. Их мастерили здешние умельцы из чего попало, в основном из отработанных катетеров, одноразовых шприцов и систем переливания.

Надо признать, что учёные - разработчики трудились в микромире наравне с испытателями. Ребята были неплохие, с некоторыми он до сих пор поддерживает отношения. Они же и прозвали его Гамадрилычем из-за вида, который он приобретал в виде микроши. Он бы, честно говоря, предпочитал по фамилии. Но на прозвище не обижался, хотя за глаза его так и называли до сих пор.

Валять дурака тогда было очень принято. Молодого аспиранта Малышевского прозвали Вицли-Пуцли за его индейский профиль, студенты до сих пор его звали Витса-пуля, или просто Вита-пуля, сами не зная, почему.

У его шефа, кстати, была фамилия Наливайко-Рытов. Никакого прозвища не надо. Он же ею страшно гордился, считая двойную фамилию признаком аристократизма. А простоту звучания древностью происхождения.

Слово "микроша" тоже из тех времен. Сначала их называли "микро-двойник", потом слово сократилось до "микроник". Но это выражение было уже занято. Предлагали варианты "микронач" (от микроврач), "микронавт", "микронал". Первое некрасиво, похоже на первач. Микронавт никому не понравился. Надоели уже аргонавты, космонавты, и прочие. Последнеё хорошо подходило по смыслу, но звучало плохо. Тогда предложили "мимкронель", по аналогии со следователем. Это слово плохо выговаривалось и быстро сменилось на болеё благозвучное "микронемл". "Микромша" остался, но в профессиональном сленге.

В то время на них же отрабатывали процедуры восстановления. Тогда им доставалось по полной программе. Теперь что - жжение, головокружение. А в те времена... Все тело болело. Да ещё и не подчинялось, сами по себе двигались руки и ноги, судороги то и дело сотрясали. Бунтовал кишечник, остальное и вспоминать не хочется. Охо-хо!

Сейчас просто супер-легко. Но вот Сандро Перфильев, похоже, получил осложнения. Откуда пошло "Сандро", кстати? Да, Сашка любит рассказывать анекдоты с кавказским акцентом: "Па-ни-маишь, да?"

Габидулла сразу, как только пришел в себя, конечно, спросил про Перфильева. Ходили слухи, что вживленный микрочип может повредить мозг капитана-пилота микроскафа. И именно при потере связи с Искрином.

Дело в том, что с помощью микрочипа кэп напрямую связан с баушкой. Во время рейса они действуют как единое целое, хоть это и незаметно для экипажа.

После вахты связь выключают, но по определенным правилам. Сначала со стороны микроши, в переходнике, и только после отключения из сокетов в голове извлекают штекеры, ставят заглушки. И уже потом отключают связь со стороны баушки. И ничего плохого не происходит, человек не замечает отсутствия связи. Он не на вахте - связи нет.

Когда же Искрин неожиданно вырубается, связь, конечно, сразу исчезает. Микронел некоторое время может действовать, но чувствует себя плохо. Потом теряет сознание и может впасть в кому. Теряет связь с окружающим. Так почему-то в микромире.

Давно идут споры, нужен ли чип капитанам. Но они обычно приходят работать в микромир с армейским чипом и разъемами под штекеры. То есть очень удобно. Сокеты и штекеры стандартные. Заменил армейский на госпитальный, и все.

"А интересно, в космофлоте такое бывает? - Подумал Габидулла. - Чтобы Искрин звездного судна или корабля отказал? Что будет с навигаторами, интересно? Надо будет спросить".

Кэп очнулся одновременно с ним, но никого не узнавал. Себя обслуживал, но стандартное тестирование не прошел. Так что, видимо, самое плохое и произошло.

"Будем надеяться на лучшее, а рассчитывать на худшее" - любимое изречение несколько успокоило доктора Майбороду. Захотелось проведать Сандро, поддержать. Эх, вставать ещё нельзя. Гамадрилыч начал делать зарядку лежа.

Глава 7. Студенты

Вобла, говорите?

Во, благодать!

Соблаговолите воблу подать!

С. Кирсанов

"Рудики" с последнего рейса двадцатого скафа - студенты с разных факультетов и курсов, едва знакомы. Однако решили пообщаться и как раз сегодня. Всех беспокоит эта тема, про исчезновение эм-двадцать.

Собрал всех Кондрат, не самый старший, но самый любопытный. Заранее. Кондрат пригласил всех в себе, и повод был, день ангела. Именины. Ребята согласились с радостью, договорились встретиться, посидеть хорошо. Всем уже исполнилось достаточно лет. То есть можно взять лёгкого вина, и еды, конечно, приготовить.

После занятий Кондрат пришел к себе. Многоэтажное, по нынешним меркам очень высокое, общежитие возвышалось в парке госпиталя. Обычные дома были в пять-восемь этажей, а общага целых десять. Но форма такая же, куб.

Он сунул карту андроиду-охраннику, тот открыл дверь. Антиграв-лифт плавно вознес Кона на восьмой этаж. "Да, в общаге не дома", - подумал наш герой, глядя на верёвки, протянутые через коридор. На них болтались предметы женского туалета. Опять сушилку сломали.

Кто-то взял моду сушить траву в общественной сушилке. "Поймаю, ноги выдерну, - думал Кон, пробираясь к своёй комнате. - Все-таки надо опять ввести запреты, как в старину. Не пей, не кури, чего там ещё было нельзя?"

Ведь в школе, да и потом, до двадцати одного года, ничего не разрешали. И думать не моги. Все наизусть знали правила, всё про здоровье.