– Обещаешь?

– Обещаю.

– Тогда я буду сидеть, ждать тебя и считать время до твоего прихода. Я и Томми.

– Долго же придётся тебе и этому чёрному, ленивому коту меня ждать. Надеюсь Синтия тебя развлечёт и, когда я приду, ты устанешь и будешь спать, – засмеялся Дин.

– И не надейся. Синтия не умеет играть в индейцев, – обиженно произнесла девочка. – И чёрный человек не умеет.

– Чёрный человек?

– Да. Он живёт у нас в лесу. Он одет во всё чёрное, сам очень бледный и волосы у него длинные, белые. Ходит с палочкой, как дедушка, или словно у него болит нога. Но он говорит, что у него ничего не болит.

– Не общайся с ним, хорошо? – взволнованно попросил Дин и обнял продрогшую сестру. Через 6 часов он найдёт её тело в лесу возле ручья.

5

Джима пугал пустой, отрешённый, болезненный взгляд Дина. Ещё при встрече он почувствовал страз и жуткую, душевную боль, закравшуюся в холодное сердце друга и мучавшую его. Тогда он не придал этому большого значения, списав это на выпитый вечером алкоголь и разрыв с Сарой. Но теперь он видел нечто более глубокое и застарелое в переживаниях Дина. Страх прокрался и в душу Джима, словно некая заразная болезнь.

– Скажи, когда-нибудь к тебе возвращались воспоминания, разрушающие тебя и твоё сознание изнутри? Твои ошибки или зло? – негромко спросил Дин.

– Я думаю это бывает у каждого.

– И что у тебя?

– Мать. Её смерть… я… я так много ей не сказал. Мы повздорили в тот вечер. Я убежал от неё и заперся в своей комнате. Она была очень слаба. И когда она умерла, я… я радовался. Все мои слёзы в тот день были наигранными. Мне нравилось, что меня все жалеют. Лишь потом я всё осознал. Всю боль я прочувствовал потом. И теперь я часто вспоминаю её, очень часто. Перед смертью она рассказывала о человеке, одетом во всё чёрное, с белыми длинными волосами и изумрудными глазами. Она говорила, что он часто гуляет по аллее, возле с террасы. Он ходит с тростью, хотя молод, а потом исчезает там, в темноте и тумане. Она говорила, что это он подарил ей этот странный дневник. Мы с отцом думали, что это бред, влияние болезни на рассудок. Когда она рассказывала мне это и отец узнавал об этом, то он бил её. Он хотел воспитать из меня другого человека. Что ж, нужно это признать, у него получилось. Теперь мне стыдно перед ней. Я лишь со временем понял, как сильно её люблю, какую боль я причинял её своими словами и жалобами. Она была так одинока. Ей не к кому было идти, не с кем поговорить. Её единственный сын ненавидел её. Как мне теперь жаль. Она же росла в приёмной семье со сводной сестрой, её родители погибли в аварии, а родственники отказались от неё. Да, брат приёмной матери очень любил её, заботился. Но разве это нужно человеку? Наигранная забота? Она и тогда была одинока. Моя мама… Она забеременела мной в 18 лет и поэтому рано вышла замуж. Лишь через 7 лет после её смерти я узнал, что меня растит отчим. В браке она тоже не была счастлива, пускай и жили мы небедно, и наша семья никогда ни в чём финансово не нуждалась. Её никто по-настоящему не любил, никто. От этого мне больно. А что тебя гложет, Дин?

– Ничего, – буркнул тот в ответ. – Просто спросил.

– Не хочешь – не говори, – пожал плечами Джим. – Я не люблю лезть не в свои дела, ты же знаешь, – он откусил кусок вишнёвого пирога, ещё тёплого и очень ароматного.

Дин молча сидел, глядя на переливы кофе в своей чашке и не обращая внимание на окружающий, параллельно с ним существующий мир. Улица медленно оживала, наполняясь негромким гулом и шумом жизни. Всё сильнее заворачивалось небо в пелену свинцовых, низких туч. Окна покрылись лёгкой изморозью, вырисовывающей на чистом стекле красивые, кружевные узоры. Джим смотрел на них, как заворожённый, внимательно рассматривая каждый изгиб, каждую форму. Он не мог смотреть на Дина. Ещё никогда он не видел друга в таком плачевном состоянии. Он не мог понять причину таких сильных душевных терзаний. Джим понимал, что это не из-за разрыва отношений с Сарой, не из-за полночного, зверского убийства. Нет. В переживаниях Дина было нечто застарелое и некогда забытое, но теперь вновь явившееся на свет больного, встревоженного рассудка. Нечто разлагающее изнутри его сущность, превращающее его в холодного циника без веры и Бога. Дин никогда никого не любил. Было бы сложно представить девушку, присутствие которой он бы по-настоящему ценил и которую оберегал бы всеми силами и путями. Он так же, как и предыдущих не любил Сару. Дин не создавал иллюзий искренних, светлых чувств ни для себя, ни для неё. Она была лишь временной пассией из длинного списка, не оставляющей после своего ухода следов на каменном, жестоком сердце. Он относился к ней, как к пустой внутри игрушке, живой, красивой кукле, с большими синими глазами и чёрными кудрявыми волосами. Скоро ей надело такое потребительское отношение, и она ушла. Наверное, она хотела пробудить в нём чувства, ждала, что он будет пытаться её вернуть. Но Дину было всё равно. Его жизнь продолжала свой неизменный, безумный ход. Время не остановилось, вселенная не рухнула в бездну. Просто ушла ещё одна вещь, мнившая некогда себя великой и особенной личностью.

Дин немного расслабился и сделал глоток своего остывшего, горького кофе, словно ожидая, что это вернёт его к реальности. В колонках играла ненавязчивая, тихая музыка, и лишь она разрывала непроницаемую пелену гнетущей тишины, царившей в уютном кафетерии, сделанном на старинный манер. В больших цветочных горшках из глины, украшенных причудливыми рисунками, росли невысокие кустики, с пожухлыми листками и россыпью пурпурных цветов. Эти пурпурные цветы казались неестественно яркими и живыми в этой меланхоличной, старинной обстановке, словно сошедшей с пожелтевших фотографий старой Англии. Снова и снова приходили к нему непрошенные воспоминания о матери. Сердце его сжималось от тоски по ней. Её глубокие, полные печали серые глаза и чёрные вьющиеся волосы до плеч… Казалось, стоит ему открыть глаза, и он увидит её вновь.

Джим с необъяснимой ностальгией смотрел на город, который считал своим родным. Он помнил наплыв туристов в 97, когда под городом нашли старинные катакомбы (позже выяснилось, что это была первая в Грейс-Сити канализационная система). Он помнил, как в детстве они с друзьями рассказывали друг другу старые легенды города. Города расцветающего тайнами, мистикой и загадками, как лесные холмы дикими цветами по весне. Он помнил, как впервые влюбился в симпатичную девчонку из параллельного класса. Ему казалось, что детство было совершенно недавно и до него можно дотянуться рукой, как до свисающей с ветки чахнущего дерева яркой, осенней, настоящей грозди рябины. Но жизнь и реальность обманчивы, наш мир таинственен и непостижим. Ведь мы не можем точно сказать, что такое реальность и есть ли в мире безумие. Для многих реальность – это то, что мы видим, но то, что видим мы нередко и есть необычное безумие. Выходит, что безумцы лучше понимают этот мир и не они уходят в свой укромный уголок, создавая иллюзии, а мы с вами рисуем приемлемые для нас картины, на которых изображена наша безумная реальность. Между миром безумия и реальности нет гигантской границы, но зато есть небольшой, хлипкий мост под названием жизнь. За что же хвататься, чтобы идти по этому мосту, если нити-помощники оборваны, и вы балансируете над этой бурной рекой? Что, правда, а что скользкая ложь?

Население Грейвс-Сити составляло 413 человек, 21 из которых работали в более больших городах, но проживали здесь. В основном это были молодые люди, которым не хватило денег на жильё в большом городе, были и те, кто заботились о престарелых одиноких, родственниках. Слухи здесь разносились быстро, как древняя и опасная болезнь, поражающая человеческие мысли, и скоро все узнают о жутком ночном происшествие. И многие захотят уехать из этого мрачного, наполненного тайнами окраинного городка навсегда, забывая туманные пути назад и обрывая хлипкие нити связи. Но пока они не знали об этом и спешили на встречу, своим маленьким проблемам и никчемным делам. Они всегда спешили куда-то, не останавливаясь ни на секунду чтобы подумать о своей незначительной и быстротечной жизни.