Из-под кирпичной пыли должен просматриваться цвет сукна немецкой шинели: в "совецкой" литературе такой цвет проходил в звании "жабий". Врали писатели: видел жаб, окрас отечественных земноводных намного темнее и сотой частью не напоминает цвет шинелей солдат Вермахта. Неважно: если "совецкий" писатель сказал "жабий цвет" - так и есть, и ему нужно верить, а не своим глазам. В самом-то деле, не заводить же спор о цвете сукна немецкой шинели военных лет с советскими писателями прошлого!
- Чтобы русский малец остался жить после не совсем близкой встречи с отечественной бомбой - где-то в Европе нужно было сделать сукно, сшить шинель, облачить в сшитое изделие рядового немца и отправить на Восток с великой миссией: "расширения жизненного пространство для Рейха". Но кусочек металла в главную часть тела человека, дырочка - и сукно от чужой шинели превратилось в руках русской мастерицы в шикарное зимнее пальто для тебя... происходящее в мире имеет своё начало и конец...
-... Куда клонишь? В смерти Неизвестного солдата Вермахта - моя жизнь?
Господа киношники, если кто-то вздумает снять фильмец по нашим сочинениям - дело ваше, но ставим единое условие: не врать. Мы - авторы, нам врать можно, мы фильмов не делаем, а вот вам следует придерживаться правды.
Крупный кадр: лицо мальчика равномерно грязное, но не пятнами. Грим лица должен быть таким, чтобы в кадре крупного плана были две чистые дорожки от слёз, только от них на щеках бывают чистые дорожки. На голове ничего нет, головной убор потерян ночью. Голова шкета острижена рукой, абсолютно лишённого куаферского таланта: "порогами" - иная причёска актёра на роли мальчишки сговняет фильм: классическая "ложка на бочку". Ноги шкета в чулках, без башмаков, башмаки остались в ночь "спасения на картофельных полях" в первом акте в "опере о войне". Когда звучала "увертюра"... В сорок первом... А сейчас сорок третий год, средина войны, и до её "финала" ещё два года. О каких башмаках речь вести? Где они? Возможно, чьим-то иным ногам служат...
Шкет прижимает к лицу стонущего обгоревшего кота и воет. К воющему подходит женщина, осторожно берёт рук шкета умирающее животное, кладёт на землю и говорит:
- Поднимайся. Идём - не гладила женщина по голове тихо плачущего мальца и не пускала слёз "за компанию". "Классика кино" говорит:
- "Мать должна прижать мальчика к юбке и вторить голосом плачу сына"! - а мать не поднимала с земли, не подавала руку, но сказала два слова:
- "Поднимайся. Идём" - ни единого лишнего слова, вечные и сильные слова живых:
- "Поднимайся и двигай вперёд"! - чувств на "телячьи нежности" после всего случившегося не осталось, выгорели чувсвта, все до единого...
И мы пошли. Ничего не знаю о сёстрах: где и с кем были, в "огненную" ночь был один и в этом вижу необъяснимую мистику... или ситуация поддаётся объяснению без мистики:
- "Если выжил в одиночку - в компании такое может и не получиться"
- В переводе "держись от людей подальше"? Так понимать?
- Не знаю
Позже узнал: с началом рассвета мать послала отца искать "крышу над головой": пустующих домов вокруг многострадальной, часто навещаемой освободительной авиацией станции, хватало. Кому дома принадлежали - никто не интересовался... до окончания войны.
Пустяковый момент военного времени: хозяева пустующих домов могли и не пребывать в списках живых.
Граждане, имевшие родню в сельской местности - отправлялись "на историческую родину" переждать тревожное и опасное для жизни "переходное" время. "Переходное время" - это когда эти отступают, а те, понятное дело, "берут верх"!
Пустующий дом нашёлся в половине пути между выгоревшем на две трети монастырём и станцией. Всё зыбко, неопределённо, как и должно быть на войне... Пусть не совсем "как на войне", но достаточно близко: бомбы падают и у нас...
Определив семейство "под крышу" отец не предался "раскаянию в грехах", но отправился продолжать служение оккупантам. "Усугублять вину перед родиной". Совецкая, новая формулировка, коя до переворота семнадцатого года звучала иначе: "продолжать упорствовать в грехе".
- Дозволено уравнивать древние представления о "преступлениях перед родиной" с новыми грехами?
- Не совсем: "весовые категории" разные. Сколько можно повторять?
- Многими вещами жизнь радует... Чем собираешься порадовать?
- Выводом: старые "нормы греха" в новые времена "цвет" и силу теряют. Или стыд. У всякого "греха" - свой окрас... За спалённую ветхую бывшую монашескую келью так скажу: "выдавать награды "За участие в боевых действиях" - да, награждали, а за терпение и присутствие в битвах в роли наблюдателя - нет и нет! Потому и штурман, давший команду на сброс груза из бомбовых люков машины и спаливший монастырь - сегодня с полным правом гордится наградами за борьбу "по освобождению родины от немецко-фашистских захватчиков". Разница: тебе гордиться нечем, тебе о прошлом особо широко рот открывать не следует.
- Согласен: не имею онований для гордости. Вот уже шестьдесят лет, каждый год, тот штурман на торжествах по случаю освобождения города от врагов парится под майским солнцем на "общегородском митинге по случаю победы". В чёрном пиджаке с массой орденов и медалей за прежние подвиги. Тяжёлый пиджак, увесистый, а тело - слабое, старое и немощное, не прежнее молодое и несокрушимое.
- Чёрный пиджак - для контраста: награды лучше видны.
- Хотелось бы знать пустяк: а на пиджаке есть орден за сожженный на две трети бывший русский женский монастырь?
Многие дети фантазировали на тему "участия в военных действиях", грешил рассказами с желанием поразить и удивить друзей, но мне было проще: кое-что из военного "товара" видел. "Поражал" друзей на Урале, в сорок седьмом. Сочинял, грешен, каюсь! Врал и добавлял небылицы, не краснел от собственного сочинительства, а сегодня, оказывается, такое сочинительство дорого ценится!
Прежде говорили:
- Врёшь! - сегодня процветает демократия и ответ вежливый получаю:
- Весьма талантливо написано! - детские сочинения о войне принимались сверстниками наивысшей степенью вранья, нестерпимого вранья, предельного и достойного всяческого осмеяния и не только! "Не только" - драчка до "первой крви".
И никто из слушателей не задумался: "как малый талантливо врёт! Надо ж так уметь!" - попытки выдать рассказы за правду не имели успеха.
После двух, или трёх проб доказать, что не вру о войне, что был участником излагаемых событий - мой "вес" почему-то опускался всё ниже и ниже... Тогда-то и умолк, и казалось - навсегда.
- Есть объяснение. На какой территории плёл свои "повести о войне"?
- На Урале. В сорок седьмом голодном отца отправили туда заниматься тем, чем занимался и у оккупантов, а нас - как его семейство.
- Как тебя могли понять тамошние мальчишки, что им твоя оккупация? Экзотика, не иначе.
- Теперь понятно. Почему такое распределение даров? Компенсацией за трёпку отечественной бомбой получить сны в цвете и слабенький дар сочинять? Так мало? Иные получали куда меньшую взбучку, а награждались не в пример большими дарами, чем мой!
- Временами бываешь жутко бестолковым. Сколько народу война потрепала?
- Много...
- И если всем выдать большие компенсации за прошлые неудобства - что увидим? Представил?
- Представил...
- Чтобы наблюдали вокруг? Половина населения всплошную ясновидящие с уклоном предсказывать будущее, не задарма, но за плату? Никто и ничего производить не хочет, только предсказания, конкуренция страшная, прокорма на всех не хватает...
