...на востоке, как и положено, всходило солнце. Почему-то оно было больше, чем прежде, красное и мутное от гари... если солнце вообще может быть "мутным". Красным оно было от гари тлевших нижних бревён келий. Нижние брёвна почему-то стойкими оказались и догорали не открытым пламенем, а краснели угольями. У них только форма брёвен была, но это были крупные уголья.
И это всё? Вчера вечером, до налёта, всё это было моим домом, пусть и убогим, но привычным и дорогим, а сейчас - тлеющие уголья...
Ветерок, хороший вчерашний помощник огня - куда-то подевался и воздух был абсолютно неподвижен. Почему ночью воздух двигался? Видел тогда, как страшный и прекрасный враг-друг огонь переносил искры с одной горящей кельи на очередную жертву, видел! А сейчас - тишина. Насытился ночью? Или "питание" кончилось? Два друга, огонь и ветер, попировали вдоволь и удалились? - и на этот вопрос не мог ответить.
Сидел на земле недалеко от сгоревшего дома и смотрел на тлеющие остатки от кельи...
Недавняя жажда познаний: "а не загорится ли пальто" куда-то сгинула, а на её место пришла печаль: "вчера всё было, пусть маленькое, но привычное и родное, а сегодня ничего из прошлого нет! Дикость какая-то"! - чем-то иным заполнить пустоту в мыслях - не знал... Или это всё бомба советского изготовления сделала? Дикое, новое и непонятное зрелище: от родимой кельи, где прожил восемь неполных лет, остались только печь с трубой и завалинка. Привычная плита, тысячи раз виденная - ныне выглядела чужой...
Тишина кругом, и если бы знал, что такая тишина у людей называется "мёртвой" - умер бы сам. Сразу и немедля.
Погорельцы ещё до рассвета поняли, что на пепелище делать нечего и нужно где-то искать крышу над головой, а я сидел перед завалинкой из кирпича и смотрел на тлеющие брёвна "венца" кельи...
И тут подполз кот, старый зверь "немецкой" породы, "курцхаар", доброе и ласковое существо. Не узнал кота: с обгоревшей шерстью кот стонал от боли и просил у меня, человека, помощи... Первое и единственное живое существо после яркой ночи просило помощи, а я ничего не мог дать зверю...
Чем и как кормился кот в семье - не знаю: это было тихое и незаметное создание Природы. Или люди повторяют животных, или животные людей - до сего дня понять не могу, но думаю, что число животных и людей, довольствующихся малым - поровну.
Когда кот, обладая безошибочным животным чутьём, уходил из дома на ночь - быть налёту! И тогда он ушёл, и его уход приняли двояко:
- Или охота на мышей, или налёт... или "полный набор".
- Такое стало понятно, когда состарился. До этого уходы кота из дома на ночь объяснялись кошачьей работой: "пошёл мышей ловить" ничуть не думая, из каких запасов и какого зерна питаться мифическим мышам...
...взял кота на руки, увидел ожоги на теле - и завыл!
Это был вой несравнимый с прошлыми моими завываниями, это был...горшего воя монастырские стены ни прежде, ни после не слышали: кому было выть на пепелище? Иного и большего горя, чем обгоревший и стонущий кот на голых и грязных коленях моих - в мире не было! Были слёзы до этого, и вытекали из глаз от ссор с сестрой, но тем слезам "грош цена в базарный день", те слёзы ничего не стоили, их и "слезами" до этого утра называть грешно! Прошлые слёзы - солёная вода, но не вонючая, как моча - и всё отличие, а новые слёзы были горькими и тоскливыми! Если бы в ту минуту, кто-то, необыкновенно добрый, пустил с небес бомбу, всего одну бомбу, персональную, только для меня - не стал бы с ужасом вжиматься в землю, как вжимался несколько часов назад!
- Несбыточные мечты: бомбардировочная авиация не имела привычки работать в светлое время суток, но мысль интересная, хотелось посмотреть на тебя в ситуации "ты и бомба тет-а-тет"...
Как выл у пролома монастырской стены с умирающим котом на коленях помню, и от той ночи навсегда осталась вина перед кошками: почему в начале пожара не позвал кота и не посадил под зимнее пальто из сукна от немецкой шинели!? Мог бы и спасти зверя"! - единственная причина не желающая умирать шесть десятков лет и мучающая память. Она-то, проклятая, не чаще одного раза в пятилетку вынуждает ныть жалобным голосом:
- Граждане, окажите старичку посильную помощь денежками в лечении древней психической травмы! Уделите время и реабилитируйте, хотя бы в финале! Плевать, что скоро старичку уходить в мир иной, а другим безразлично, каким он уйдёт туда! Но мода есть мода, и попасть в реабилитационную струю под занавес так приятно! Бес, почему тогда во мне не сидел, не ободрил и не успокоил в то синее, от гари, утро?
- Сейчас утешу, набирай: "чего плачешь, мальчик!? Остался целым и неповреждённым, а ведь могло и насовсем. Родители в целости? Целы, живы и здоровы, хотя могли и сгинуть... должны были сгинуть... Так о чём плачешь? О сгоревшей келье? Малое время назад вы в паре сгорали, распределив роли: дому гореть от огня, а тебе - от любопытства. Вспомни, как хотел выяснить очень важный на тот момент вопрос:: "загорится пальто из сукна немецкой шинели от жара горевшей родной кельи"? Чего жалеть старую монашескую келью? Ей за сто лет, это не дом, а труха... Да и не твой это дом был, чужой, в эти клоповники вас вселила "добрая советская власть рабочих и крестьян". Жаль кота? Так он старый, как и келья твоя, он бы и так умер, без огня... Но ты выл по сгоревшей убогой и родной келье, "отпевал" голосом. Понял: мужское горе, в каком бы возрасте не пребывал мужчина - короткое, импульсное и долго не задерживающееся в сознании страдающего. "Сгусток горя", "квинтэссенция горя", но не объёмистая посудина с горем, а всего столовая ложка: выплеснул её - и пошёл мужик "на поправку". Память о горе остаётся, но слёзы - вылиты...Продолжал выть, но тихо...
- ... голова заболела оттого регулятор громкости и убавил. Помнишь?
- Помню, было... Голова, прочная и надёжная, никогда не болевшая голова - и заболела!?
- Оттого и перестал пугать окрестности воем. Когда шкеты, вроде тебя, воют поступление кислорода в слабые мозги сокращается, плюс отрава в виде окиси углерода, коей вволю наглотался за ночь - вот и появилась боль. Душа тогда сказала, а ты понял:
- Прекращай выть, или хуже будет! И польза от вытья нулевая, воем келью не вернёшь!
"Режи" фильмов, а тако и операторы оных: к вам обращается "творческая группа" в составе "живой человек с бесом в правом ухе".
Итак: кто возьмётся снять сцену а меня пригласить консультантом за умеренную плату: две кружки тёмного чешского пива и бутерброды с чёрной икрой? Одна - в начале съёмок, другая, разумеется, после команды "режа":
- "Снято"!
Финальный кадр рекомендовал бы сделать так: в метрах пяти от пролома в стене из старинного красного кирпича, на очень хорошо прогретой пожаром земле сидит дохлого вида малый не полных восьми лет в зимнем пальто с "верхом" из сукна от немецкой шинели. Указанное одеяние обязательно должно на нём быть, без него никак нельзя, оно у него единственное. Спасительное пальто "на вырост". В конце лета. В жару. На пожаре. Всё остальное одеяние, что на нём имеется, даёт повод думать, что он только в этом и успел выскочить из горящего дома. Но это не так: всё, что на нём - это и есть всё его. В кадре показать, как тлеют остатки дома. Киношный дым и копоть в кадр не напускать! Не было тогда дыма, всё горело чистым и жарким пламенем! Откуда было взяться дыму? Столетние бревенчатые хижины не давали дыма и горели жёлтым пламенем с температурой не меньше тысячи градусов по Цельсию. От родимой кельи остались нижние, тлеющие брёвна "венца", и на эти брёвна без малейшего смысла в глазах смотрит малый не полных восьми лет...
Если фильм делать на цветной плёнке - пальто из сукна немецкой шинели гримерам следует не густо припорошить пылью из красного кирпича старинной выделки. Пыль от современного кирпича, или от кирпичей советских времён не годится: колер не тот.
