Мощные и настойчивые вопросы приходят из непонятного пространства , и никто не ограждает от них... Даже бес бывает бессилен.
Два достоинства было у обновки:
а) охраняла тщедушное тело владельца от холода,
б) и от вопросов к родителям:
- А где таким сукнецом разжились!?
Быстро добрался до центра города: катиться под гору всегда легко. Улица входила в центр города.
В центе - скверик, он и сегодня на том месте. И на подходе в сквер увидел страшную картину: на деревьях висели люди! - вот оно, начало! Вспомнились страшные разговоры, что велись среди женской половины населения монастыря до прихода врагов:
- Немцы всех перевешают! - сбывается предсказание, немцы приступили к делу, затем и пришли в город! Начали вешать с центра, а как скоро доберутся до монастыря - об этом думать не мог. Нечем было думать, на месте "думалки" прочно сидел страх страх, разбавленный каплями утешения:
"Если начали с центра - до монастыря не скоро доберутся, между сквером и монастырём длинная улица с домами! Пока всех жителей улицы перевешают - день кончится... или что-то случится и вешанье отменится? до меня не дойдут... А что будет завтра!? завтра меня повесят"!? - ввалился в келью, мать посмотрела на горящую от мороза и бега физиономию мою и спросила:
- Кто наполохал? - через годы понял смысл слова "сполохи" и увидел их, а тогда "наполохал" было вопросом:
- Ни с кем не подрался? - сынок миновал улицу без стычек и ответил: - Никто...
Зимний день близился к вечеру, пришёл и вечер с торжеством зажигания лампы"... Играть не хотелось и улегся спать...
Страхи - страхами, но спал крепко. Повешенные - страшны, но бомбёжки - страшнее.
Утро следующего дня отодвинуло страхи вчерашние, но не совсем: редко, но вид висящих людей приходил из памяти. Это были первые и последние повешенные, которых видел.
В сквере увидел и большие тупорылые машины с гибкими "усиками" направленные вперёд и в стороны. Для чего были "усы" на машинах - никак не мог понять. Интерес к деталям вражеской автомобильной технике
проскочил секундой и был полностью задавлен висевшими людьми!
Почему-то утром вспомнились повешенные и то, как мигом забыл солнечный зимний день, мороз и как ноги мои мгновенно включились на скорость большую, чем прежде и резво двинули тщедушное тело в валенках сестры в монастырь! Скорее, в родное гнездо! Если в городе людей развешивают на деревьях, то такое может придти и в монастырь! И без меня!?
Был ли трусом? Да, был, поэтому близко не подошёл к деревьям, не удовлетворил естественное любопытство к убитым. Не рассмотрел лица висевших: кто они были? Молодые, старые? - летел и не замечал подъёма! Час назад, или менее того, улица имела приличный наклон в градусах, по этой улице мы катались на санках, по ней совсем недавно отец и я "отступали" из трамвайного парка в памятный вечер первого налёта вражеской авиации - и тогда не было подъёма! Чудо какое-то! Чудо имело название: "страх", и он ускорял продвижение в келью. Оно и понятно: шёл восьмой год, многое понимал и совсем немногое видел. Но виденного хватало на ужасную мысль: "тех, в сквере повесили - скоро и до нашей кельи доберутся"!" - время шло, кончился день, зажгли лампу... в монастыре стояла тишина... Круг, круг, в центре круга - повешенные, а я хожу по круг и не могу сойти... А вокруг - тишина... особая, оккупационная тишина...
В семье не было разговоров о повешенных в городском сквере, а что говорили другие - не знал. И о своих впечатлениях не имел привычки с кем-то делиться, "держал всё в себе" и при этом не страдал от ночных кошмаров.
Монастырь, промучившись в молчании какое-то время, совсем немного, разродился обычными на то время разговорами о повешенных:
- Предатели их выдали! - имена "предателей" не оглашались. Результат - вот он, висит на деревьях, за повешенных оккупанты получили порцию ненависти от аборигенов, но не от всех поголовно, а только от родственников повешенных...
Имена и фамилии "приложивших руки и язык к гибели молодых борцов за свободу родины" продолжали оставаться в тайне, но так не бывает... Не знаю, какое время провисели казнённые граждане города.
- Бесяра, сколько времени нужно висеть повешенным, чтобы живые, глядя на мёртвых - устрашились навсегда и стали другими, или прониклись лютой ненавистью к вешателям? Что пустить первым?
- Три дня хватит...
Повешенные вошли в "славную историю борьбы с оккупантами на захваченной (временно!) территории", как "герои-подпольщики, навечно покрывшие себя неувядаемой славой"! Так требовали верить сверху, так поминали повешенных многие годы, ненавидел оккупантов, но ненависть была слабой, неуверенной, по команде.
- Такая ненависть называется "объяснённой", или "собачьей"
- Как понимать "собачьей"?
- Так и понимать: дали команду "фас"! - кидайся и рви, а почему кидался и рвал будешь раздумывать потом... если разрешат сверху. Ненавидел оккупантов когда были рядом?
- Нет, какая может быть ненависть у семилетнего?
- Получи незаслуженный и крепкий подзатыльник, или пинок в зад, добрые чувства "дарителю" появятся?
- Нет, разумеется...
- О чём речь вести? Были рядом - ненависти не было, изгнали - ненависть появилась, сама, никто не культивировал?
И спустя годы, как-то во время празднования очередной победной даты в мае, сидел в том скверике на лавочке и наслаждался музыкой духового оркестра. Солнце, тепло, ясное небо, красота вокруг... - и мрачным мазком в весенней картине вспомнился страшный морозный день и висевшие на деревьях люди. Рядом сидела женщина, старше меня. Завёл разговор о войне с чужаками и о победе над ними. Хитрил: хотел спросить о повешенных прямо, но не решался, выжидал. Чего? И всё же спросил:
- Вы были в оккупации?
- Была.
- Помните, как в этом сквере немцы повесили подпольщиков? Комсомольцев? Их предатели выдали?
- Какие "комсомольцы"!? - взвилась женщина - какие "подпольщики"!? Кто вам сказал!? - наивная женщина задала вопрос с понятным ответом: "власть саветов"
- Это была отпетая шпана, сволочь и хулиганьё! До войны от них вечерами людям проходу не было, по ним тюрьма плакала! Немцы-то, со своим уставом в чужой монастырь явились, думали, что и все оккупированные по их правилам жить будут! Шоферня немецкая на ночь спать по дома отправлялись, машины на замки не закрывала. Привычки-то свои, а шпана наша, вот и встретились... "Комсомольцы" быстро смекнули, что к чему, ну, и принялись за дело... Машины очищали от добра немецкого, жратву, шнапс... Было чем поживиться. Шпана и есть шпана, глупая, наглая, думали, если со своими всё с рук сходило, а у немцев и подавно сойдёт. Шнапс и погубил, шнапс всегда всех губил. Как жить "шикарно" на виду, когда многим есть нечего? Немцы устроили засаду на ночь и накрыли компанию, а утречком по законам военного времени "комсомольцев" и повесили... Рядом с машинами..."
Вот оно что! Но почему, по какому наитию и с опозданием, оказался на месте казни? Отвоюй сестрины валенки ранним утром мог видеть казнь, но кто-то избавил детское зрение и память от вида чужой смерти?
- Враги быстро суд вершили, ваши и вражеские морали разные.
- Давай объяснение.
- Ваша, первая, основная и оправдательная "грех воровства меньше греха лишение жизни за грех воровства", а враги потому и враги, что стояли на противоположном рубеже: "убить ворюгу меньший грех, чем позволить жить воровством".
- У нас была другая мораль: "лучше убить десять невиновных, чем прозевать одного преступника".
На время выяснения истины о "комсомольцах-подпольщиках" был свободен от бесовского влияния и задавать другие вопросы женщине не мог, не было вопросов, пустым был. Сегодня устраняю недоработку:
